Очаровательна, но упряма
Шрифт:
Испытывая предательское, выматывающее душу волнение, я собирался на последнее свидание, которое нам по моей просьбе устроила Марина Шнуркова — та самая подруга Алины, о которой я рассказывал. Сама Алина долгое время не хотела ничего слушать и при первых же звуках моего голоса вешала трубку.
Перед выходом из дома мне вдруг попалась на глаза китайская книга «Ицзин», по которой мы когда-то гадали вместе с Алиной. Время у меня еще было, поэтому я быстро бросил кубик шесть раз подряд. Выпала последняя, шестьдесят четвертая гексаграмма, носящая
Вот, что там было сказано:
«Ситуация разворачивается так, что, наконец, наступает хаос, но хаос рассматривается не как распад созданного, а как бесконечность, как возможность бесконечного творчества вновь и вновь. Хаос выступает здесь не как нечто отрицательное, а как среда, в которой может быть создано нечто совершенно новое… Самое важное здесь — это наличие полноты сил. Лучше, если их будет больше, чем надо, чем если их не хватит в последнюю минуту…»
Все это выглядело прекрасно и обнадеживающе, за исключением одного — именно сил-то мне как раз и не хватает! Да и у кого бы хватило душевных сил на всю эту историю!
«Еще не конец. Свершение.
Молодой лис почти переправился.
Если вымочит хвост, то не будет ничего благоприятного».
Я воспринял это как забавное предостережение — не выпивать даже для того, чтобы снять волнение, — и продолжал читать дальше:
«В то время, как человек проходит через хаос, единственное, на что он может положиться, так это на самого себя, ибо в хаосе больше не на что положиться.
Затормози колеса. Стойкость — к счастью.
Стойкость сообщает человеку благородство, которое может излучаться на все окружающее, облагораживая его. Суть внутреннего благородства — правдивость.
Если с блеском благородного человека будет правда, то будет и счастье».
«Не очень понятно, — решил я, поглядывая на часы, — ну да ладно».
«Если человек не успел вовремя приступить к творчеству, то ему остается лишь возможность найти свое удовлетворение в спокойном пире. За бездеятельность здесь нельзя хулить человека, и никто не будет хулить его за это. Он заслужил свой покой. Но если бы он предпринял какое-то действие, когда время для этого действия уже миновало, то он был бы захлестнут силами хаоса с головой.
Обладай правдой, когда пьешь вино. Хулы не будет».
Ну что ж, а вот это не только понятно, но и знакомо. Я заслужил покой и достоин «спокойного пира» — и никто меня за это не осудит…
Мы встретились днем возле метро «Владыкино», сдержанно поздоровались и направились в Ботанический сад. Алина, как всегда, была бледна и задумчива и, пожалуй, даже печальна. Она ни в коей мере не производила впечатление счастливой и влюбленной девушки в ожидании свадьбы — а именно этого я боялся больше всего на свете.
— Ну, что ты хотел мне сказать? — первой спросила она, когда мы уже шли по пустынной дорожке, шурша опавшими осенними листьями.
— Прежде всего я хотел спросить: откуда этот чертов юноша взялся на мою бедную голову?
Она
— Это же Игорь, разве ты его не узнал?
— Что? — я был потрясен. — Ты до сих пор встречаешься с этим слесарем?
— Ну, во-первых, он уже не слесарь, а инженер-электронщик. Во-вторых, работает в солидной фирме и очень хорошо зарабатывает…
— Рад за него.
— В-третьих, мы долгое время не встречались, пока он не приехал на вечер, который руководство нашего узла устроило в честь Восьмого марта.
— Понятно, — тяжело вздохнул я. — Значит, он появился как раз в тот период, когда я был безумно занят и не мог уделять тебе много времени.
— Это здесь совершенно ни при чем. Так что ты мне хотел сказать?
— Я хотел тебя увидеть. А что говорить, — я пожал плечами, — даже не знаю… Все, что я мог тебе предложить, я уже многократно предлагал ранее. Более того, сейчас, с началом этого проклятого кризиса, большинство моих предложений, увы, кануло в Лету. Издательства приостановили свою деятельность, книги не выходят, денег нет. А учитывая наше старческое правительство, и перспектив никаких не видно. Я вновь стал таким же бедным, как в год нашего знакомства, когда еще работал в медучилище. И вновь могу тебе подарить лишь пачку сигарет да жвачку. — Я с грустной улыбкой достал из кармана пачки «Парламента» и «Дирола» и протянул ей.
— Спасибо. Мне тебя жаль.
— Серьезно?
— Да.
— Смотри, какой странный цикл получается: сначала я был бедным преподавателем, изо всех сил старавшимся стать богатым и благополучным писателем, чтобы иметь возможность предложить тебе «красивую жизнь». Но ты почему-то этого не только не оценила, а напротив, меня чуть ли не возненавидела. Теперь я, можно сказать, разорен, беден и печален — и ты начала меня жалеть. Зато мой конкурент, который когда-то был простым слесарем, стал преуспевающим инженером. Наверное, и машина у него есть?
— Да, «шкода-фелиция».
— Тем более. Черт! — у меня не было денег даже для того, чтобы пригласить ее в кафе, а тут еще, как назло, начал накрапывать мелкий осенний дождь. Впрочем, долго разыгрывать омерзительную роль бедного и несчастного мне было не по силам. — Слушай, любовь моя, умоляю тебя только об одном — не совершай непоправимых глупостей! Тем более, что счастье, построенное на несчастье других, не может быть прочным. Ну что в нем есть такого, что ты вдруг решила меня бросить?
— Этого словами не объяснишь, — смотря себе под ноги, отвечала она.
— Не объяснишь, потому что тут нечего объяснять! Ну, неужели ты себя так мало ценишь, что готова стать женой такого типа? Ведь это я находился бы у тебя под каблуком, а он будет тобой командовать! Ты к этому не привыкла, начнешь раздражаться, пойдут ссоры. В отличие от меня, такое счастье, как ты, досталось бы ему слишком легко, поэтому он не смог бы его оценить…
— Мне неприятен этот разговор.
— Извини.