Шрифт:
Джером К.Джером
Очаровательная женщина
Пер.
– М.Колпакчи
(Из сборника "Наброски в трех цветах"
"Sketches in Lavender Blue and Green", 1893)
– Неужели вы тот самый мистер N?
В ее глубоких карих глазах я прочел радостное изумление, к которому примешивалась боязнь ошибиться. Она переводила взгляд с меня на моего приятеля, только что познакомившего меня с ней, и в ее чарующей улыбке недоверие уступало место надежде.
Он, смеясь, подтвердил, что я действительно являюсь "тем самым, единственным, неповторимым",
– А я почему-то представляла вас таким степенным, уже немолодым, сказала она с очаровательной улыбкой и прибавила тихим, мягким голосом: Я очень рада познакомиться с вами, искренне рада.
Слова эти могли показаться обыкновенной светской любезностью, но зато голос ее ласковым теплом проникал в самую душу.
– Садитесь около меня, мне так хочется, чтобы вы поговорили со мной, сказала она, давая мне место рядом с собой на маленьком диванчике.
Я неловко сел рядом с нею, чувствуя легкий шум в ушах, как бывает после лишнего бокала шампанского. В ту пору я еще делал первые шаги в литературе. Одна маленькая книжка рассказов плюс несколько очерков и критических заметок, появившихся в малоизвестных журналах, составляли весь мой вклад в текущую английскую литературу. И вдруг оказывается, что я уже нечто, что очаровательные женщины знают обо мне, приходят в восторг от знакомства со мной, - какое волнующее открытие!
– Неужели действительно вы автор этой умнейшей книги, - продолжала она, - и всех этих блестящих статей в журналах и газетах? Ах, какое наслаждение быть таким остроумным!
Тут она вздохнула с кокетливым сожалением, и этот вздох отозвался в моей груди. Стремясь утешить ее, я начал бормотать какой-то вымученный комплимент, но она прикосновением веера остановила меня. Потом я был ей очень благодарен за это: подобные вещи следует выражать совсем иначе.
– Я знаю, что вы собирались мне сказать. Но не говорите ничего, рассмеялась она.
– К тому же, кто знает, как толковать ваши слова. Ведь вы такой насмешник!
Я постарался придать своему лицу такое выражение, будто я способен насмехаться над кем угодно, только не над нею.
Ее рука, с которой она сняла перчатку, на мгновение задержалась на моей руке. Продлись это еще мгновение, и я бы бросился перед ней на колени или стал бы на голову у ее ног, одним словом, разыграл бы дурака на глазах у всех. Но ее движения были рассчитаны до малейших долей секунды.
– _От вас_ я бы не хотела слышать любезностей. Я хочу, чтобы мы стали _друзьями_, хотя по возрасту я гожусь вам в матери. (На вид ей можно было дать не больше двадцати шести лет, хотя по метрике ей, возможно, было тридцать два, я же, несмотря на свои двадцать три года, был еще совсем зелен и глуп.)
– Вы знаете людей нашего круга, - продолжала она, - и вы, к счастью, так на них не похожи. В сущности общество состоит из пустых, никчемных и неискренних людей, не правда ли? Если бы вы знали, как мне иногда хочется бежать от них, встретиться с человеком, который бы читал в моей душе, как в открытой книге, и понимал меня. Надеюсь, вы будете навещать меня, и часто. Я всегда дома по средам. Я буду рассказывать вам все, что у меня на душе. Но только вы тоже должны говорить мне о всех своих мыслях и планах.
Я подумал, что, может быть, ей будет приятно, если я сейчас же поделюсь с нею некоторыми сокровенными думами, но не успел я произнести и двух слов, как около нас появился один из представителей пустого и никчемного общества и пригласил ее к ужину, так что она была вынуждена покинуть меня.
Но прежде чем исчезнуть в пестрой толпе гостей, ока бросила мне через плечо полужалобный, полусмеющийся взгляд, который яснее слов говорил: "Посочувствуйте, мне будет невыносимо скучно в обществе этого ничтожества!"
И мне было ее очень жаль.
В конце вечера, перед уходом, я прошел по всем залам, разыскивая ее. Мне хотелось сказать ей, что она всегда может рассчитывать на мое сочувствие и поддержку. Но ее не было. Дворецкий сказал, что она уже давно уехала вместе с тем самым ничтожеством.
Недели две спустя я случайно встретил на Риджентс-стрит одного из моих приятелей, молодого литератора, и мы вместе пошли позавтракать в ресторан.
– С какой очаровательной женщиной я познакомился вчера вечером, сказал он.
– Это миссис Клифтон Кортни. Изумительная женщина!
– Ах, вы тоже познакомились с ней?
– воскликнул я.
– Мы с ней старые друзья, и она постоянно приглашает меня к себе. Надо будет непременно зайти.
– А я не знал, что вы уже знакомы с ней, - ответил он. Казалось, этот факт снизил в его глазах достоинства его новой знакомой. Но вскоре он заговорил с прежним восторгом: - На редкость умная женщина! Но боюсь, что я слегка разочаровал ее.
– И тут он рассмеялся с таким довольным видом, что я ничего не понял.
– Видите ли, она никак не хотела поверить, что я тот самый писатель Смит. Прочитав мою книгу, она решила, что я уже глубокий старик.
Если судить о возрасте моего приятеля по его книге, то лично я сказал бы, что ему никак не больше восемнадцати. Ее заблуждение в этом вопросе доказывало недостаточную проницательность, зато он был явно польщен!
– Очень обидно за нее, - продолжал он.
– Живой человек прикован к безжизненному, лицемерному светскому обществу. Она так жаловалась мне. "Не могу вам передать, - говорила она, - как я тоскую по человеку, которому могла бы открыть всю свою душу и кто мог бы понять меня..." Непременно зайду к ней в среду.
Я решил отправиться вместе с ним.
Задушевной беседы с хозяйкой дома, о которой я мечтал, у меня не получилось, поскольку в комнату, рассчитанную человек на восемь, набралось восемнадцать. Долгое время я бесцельно переходил от одной группы гостей к другой, распаренный от духоты и никому не нужный. Это состояние знакомо всем молодым людям, бывающим на светских вечерах. Каждый из них, как правило, знает только того, кто привел его сюда, а тот - сразу исчезает. Но под конец мне все же удалось немного поговорить с ней.