Очень далекий Тартесс (сборник)
Шрифт:
Горгий нашарил за пазухой острый камень, прихваченный с рудника. Как подойдет колония к повороту (там скалы громоздятся у самой дороги) — по крику кантабра враз кинутся они на стражников: греки на «своего», кантабр, что шел впереди — на другого, еще два горца-соплеменника — на третьего. Камнями по голове, мечи из ножен, — пока подоспеют прочие стражники, бежать со всех ног наверх, по скалам, бежать и бежать в горное бездорожье, а там будь что будет…
Диомед хрипло дышит рядом, пальцы мертвой хваткой вцепились в шершавый камень. Не видно луны за облаками, мотаются факелы на ветру…
Поравнялись с поворотом. Ну вот, сейчас…
Горгий не спускает глаз со стражника, примеривается к прыжку.
Дикий гортанный вскрик… Диомед рванулся из колонны, но тут же рухнул наземь, задыхаясь в приступе кашля. Горгий растерянно склонился над ним. Шум, крики, пляска факелов… Позади двое горцев кинулись на стражника, один сразу напоролся на копье, упал, захрипев, а второй начал было карабкаться на скалу, да споткнулся, подбежали стражники, навалились на беднягу… А впереди кантабр мощным ударом свалил «своего» с ног, дикой кошкой метнулся к скалам. Прыжок. Еще… Стражники полезли за ним, ругаясь… Опоздали! Уже издали донесся победный рев кантабра, и эхо повторило его.
Бегали стражники вдоль остановившейся колонны. Молча, понуро стояли рабы. А Диомед все корчился на земле от кашля. Горгий опустился рядом на колени, приподнял пылающую голову матроса.
Рана у Тордула стала заживать. В руднике он теперь не работал: сидел наверху, подсчитывал да на дощечках записывал, сколько ящиков руды выдает в день двадцать девятая толпа. Чистая была у него работа. И стражники не задирали Тордула: кому охота навлекать на себя гнев блистательного Индибила?
Не знали они, стражники, почему начальник рудников отличал перед другими этого строптивого раба. Да и не полагалось им знать.
А было вот как.
Не отказался Тордул от своего слова — решил разделить судьбу с товарищами — и был вместе с ними отправлен на рудники. Измученные, связанные попарно, тащились неудачливые мятежники по горным дорогам, по ущельям, мимо курившихся шахт. Тордула мучила рана, томила жажда, он заметно ослабел и еле волочил опухшие ноги. Ретобон, рябой и долговязый, поддерживал друга, но и у Ретобона силы были на исходе.
На шестой или седьмой день пути сумрачная колонна миновала ущелье, в котором дымила горнами плавильня, и, медленно одолев подъем, по накатанной повозками дороге вышла к желто-серой скалистой горе. Стояла эта гора особняком, была невысока и лишена растительности — по крайней мере склон ее, открытый взглядам, выглядел голо и как-то безрадостно.
По колонне пополз тревожный слух: будто именно в этой горе находится таинственный рудник голубого серебра. В голове колонны произошла заминка. Конные стражники поскакали туда, раздались проклятия, глухие удары, стоны. Колонна поползла дальше и вскоре уперлась в подножие скалы, где зияло отверстие локтя в два высотой. Туда-то и начали спешившиеся стражники загонять одного за другим своих узников. Тех, кто упирался, заталкивали силой. С гоготом, с бранью били несчастных древками копий куда ни попадя.
Подошла очередь Тордула и Ретобона. Тордул, смертельно бледный, поднял голову — в последний раз взглянуть на голубое небо…
— Этот, что ли? — донеслось до его слуха. — Эй ты, носатый, как зовут? Тебе говорю!
Тупой конец копья уперся Тордулу в грудь. Отшатнувшись, Тордул уставился на пожилого стражника с нечесаной бородой и подслеповатыми свирепыми глазками.
— Спятил, что ли? Как звать тебя, спрашиваю!
— Тордул его зовут, — ответил за друга Ретобон.
— Он самый, — подтвердил другой стражник, вглядываясь в Тордула. — Его и показал нам гремящий, когда из Тартесса выходили.
— Не перепутать бы, — буркнул пожилой. — Все они вроде на одну морду стали… Чего глаза выкатил? — заорал он на Тордула. — Отойди в сторону!
Второй стражник рассек ножом веревку, связывавшую друзей, и оттолкнул Тордула. Тот, охнув, упал. Ретобон шагнул было к нему, но тут накинулись стражники, пинками и толчками швырнули Ретобона к зиявшему чернотой лазу, подтолкнули древком копья. На миг оглянулся долговязый, перед тем как поглотила его гора, на миг скрестился его недоуменный взгляд с растерянным взглядом Тордула…
А спустя час Тордула доставили в домик у речки, в котором жил начальник всех рудников. Пожилой стражник вытащил из-за пазухи свернутый в трубку пергамент, почтительно вручил его Индибилу. Морщась от запаха, подрыгивая коротенькой ножкой, начальник прочел пергамент. Взмахом руки отпустил стражу, с интересом посмотрел на Тордула.
— Сядь, — сказал он затем. — Выпей вина, подкрепи свои силы.
Тордул покачал головой. Глаза его блуждали, он с трудом сдерживал икоту.
— Полагаю, — продолжал Индибил, разглаживая на столе пергамент, — что с тебя достаточно того, что ты видел. Если хочешь, я немедленно отправлю тебя домой… к твоему родителю.
— Нет, — прохрипел Тордул.
— Не упрямься, подумай как следует. Твои сообщники никогда уже не вернутся, и ты можешь…
— Отправь меня к ним.
Тордул еле шевелил языком. Невыносимо болело раненое плечо.
Индибил иронически усмехнулся.
— К ним я тебя не отправлю. Мне пока что дорога своя голова. — Он еще раз прочел пергамент, постучал по нему твердым ногтем. — Но раз ты упорствуешь — пойдешь на медные рудники. А теперь выпей вина и поешь.
Не погнушался, сам поднес Тордулу чашу. Строптивец оттолкнул чашу, вино выплеснулось на пергамент, на сандалии Индибила. Начальник рудников побагровел, страшным взглядом посмотрел на Тордула. Приоткрыл дверь, вполголоса отдал стражникам короткое распоряжение.
«Вот и все, — устало подумал Тордул. — Сейчас схватят… накинут петлю на шею, удавят…»
Вошел человек мрачного вида, с длинными волосатыми ручищами. Однако не палачом оказался он, а лекарем. Быстро, умело размотал одеревеневшие от крови и грязи тряпки на тордуловом плече, промыл рану кисло пахнущим настоем, наложил повязку. Тордул но сопротивлялся. Сидел на скамье, понурившись, безразличный ко всему.