Очень много счастья, пожалуйста!
Шрифт:
— Только для Никуси давай длинную, до пяточек, — услышала от Викторики. — Цвета такие же.
Я кивнула.
— И для Фырфыра длинную? — опомнилась я.
Давно не листала журналы мод для единорогов. Абсолютно, знаете ли, не в курсе тенденций.
— Длинную? — переспросила Викторика у дочери, а я между делом прикидывала, какой удар ждет Бориса, когда тот увидит единорога в моих рюшах.
— Чтобы пальчики выгля-ядывали, — пробормотала маленькая Королевишна, и я мигом уставилась на плюшевые лапы мифического зверя.
У него и пальцы имеются?! Да я и в анатомии единорогов абсолютно не сильна!
И, правда, на белых мягких лапах сверкали вышитые перламутровыми нитками коготки.
— Сделаю, — согласилась я. — Только нужно снять мерки.
Мы обменялись с Викторикой телефонами и договорились, что она пришлет все нужные цифры.
— Присмотри, пожалуйста, за Никусей, пока я вещи соберу. Буквально десять минут, — улыбнулась Викторика, и я не смогла ей отказать.
Правда, напряглась. А делать-то чего? Никогда не смотрела за чужими детьми. Просто наблюдать, чтобы Никуся не убилась?! Или как-то развлекать надо?
К счастью, развлекать малышку не пришлось. Та шустро подбежала к мешку с обрезками лент и начала в нем копаться. Она вытаскивала одну полоску за другой, пока возле нее образовалась приличная куча.
— Можно я домой их заберу? — обернулась она ко мне.
Я разрешила. Разве проблема, если ребенок возьмет ненужные остатки.
Никуся подхватила ленты, словно охапку белоснежных роз, но далеко с ней не ушла. Недовольно засопела и вернула кучку на пол.
— Давай обмотаем Фырфыра лентами, удобнее нести будет, — предложила я.
Девчушка хлопнула в ладошки и с энтузиазмом принялась за работу. Кружевные ленты ложились на плюшевую спину идеально, атласные соскальзывали, и я завязывала их бантами.
Эм-м-м, мне бы тоже не мешает собрать ленты для нового заказа! И отрезать подходящий кусок коралловой ткани…
И тут я поняла, что вообще-то у меня нет швейной машинки! И как я сразу не сообразила?! Следующий этап отбора — это новое задание, и зал полностью переделают. Уберут ткани, столы и все швейные инструменты.
— Никуся, — остановилась я. — У меня не скоро получиться сшить для вас с Фырфыром ночные сорочки.
— Почему? — обернулась белокурая батарейка.
Единорог успел покрыться толстенным слоем лент.
— Нет швейной машинки.
— Попроси у Боячки, у него много. Он поделится, — профырчала царевна, кружась и сама заматываясь в кружевную ленту.
Как объяснишь малышке, что Борис — последний человек в мире, у которого хочется что-либо просить.
— Не хочешь? — она схватила меня за ладонь своей крохотной ручкой.
Я замотала головой.
— Почему? — на меня уставились два лучистых ясно-голубых глаза.
Перед такими не соврешь. Я промолчала.
— Посолирись? — перепутала девчушка слоги в слове и выпуталась из кружева.
Устало вздохнув, я кивнула.
— Мириться! — взвизгнула кроха.
Да не хочу я с ним мириться!
Белокурую кнопку мало волновали мои желания, она живо потянула меня за собой к двери, а потом по коридору, пока ее не поймал главный виновник движухи — Борис.
— Куда бежим?! — строго спросил он.
— Ой, — кроха задрала голову. — Мы пришли ми-ири-иться!
Я сделала вид, что не местная. Вообще не понимаю, о чем ангелочек болтает.
— Мириться! — по-деловому скомандовала девчушка, надула и без того пухлые губки.
Повезло ее родителям. При такой-то активной малышке и не поругаешься.
Пыхтя, она кое-как поймала наши мизинцы и соединила. Я заелозила и попыталась вырваться. Неприятно, что Борис ко мне прикасается.
— Мириться! — Никуся зажала наши пальцы в свои крошечные ладошки.
Борис стоял в позе застывшей каменной скульптуры. Точно не понимал, с чего бы вдруг нам следует мириться.
– Ми-ирись-мирись-мирись и бо-ольше не дерись. А если будешь драться, я буду куса-аться. А куса-аться нам нельзя, потому что мы друзья-я! — пропела малышка и расцепила наши пальцы.
— Ой, — поймала она руку мужчины. — Ой, ой!
Я заглянула, что там такое. Ах, да, у Бориса ссадина на ладони, а Никуся — фанатичный доктор.
— Мамочка, у Боячки болячка не проходит! Можно я полечу? — завизжала кроха, увидев запыхавшуюся Викторику.
— Только если дядя не возражает.
— Принеси тогда Фырфыра, пожа-алуйста! — потребовала девчушка, не спрашивая разрешения у «дяди».
— Никуся — первоклассный врач, — широко улыбалась я, вспоминая собственное лечение, как малышка стукнула меня единорогом по голове. Наконец-то я буду отомщена! Сейчас Бориса отлупят по руке плюшевым зверем!
Так тебе, злыдень!
Однако моя версия лечения провалилась. Никуся сняла с Фырфыра несколько лент и начала аккуратно покрывать ими руку Бориса. Я снова довольно заулыбалась, едва не прослезившись от счастья, и кинулась помогать. Сейчас я воссоздам свои знаменитые рюши у него на руке!
Пока кроха возилась с тем, чтобы снять ленты, я осторожно перевязывала их в той же последовательности, что и на сорочке, блаженно мурлыкая. Девчушка сопела в такт. Собирая одну полоску ткани за другой, я внезапно ярко почувствовала, как погружаюсь в теплый, вяжущий запах сладкой сдобы. Как меня уносит куда-то в другое измерение, где нет ничего, кроме этого желанного аромата. Как я пропитываюсь им насквозь, до самых кончиков пальцев, будто амброзией.
Только строгое Никусино «До утра не снимай!» вернуло меня обратно в коридор.