Очень мужская работа

Зорич Александр

Трясти почти перестало, и скрежет раздираемого асфальта поутих, и вдруг выделился из него вой сирен на стене. Клубин обернулся. А ведь рукой подать до стены. Полкилометра. Машины в порядке, Зона включилась… «Никто теперь никогда не умрёт из тех, кто мне дорог… Никогда ли? Ни туда, ни оттуда…»

— Лёша, вперёд. Берём Пушкарёва и Уткина.

— Блин, папа!

— Мазок в контейнер, Лёша, контейнер в машину, костюм — закрыть.

— Хорошо, — недовольно сказал Старпетов. — Дерьмово без поддержки, папа!

Это Клубин знал и сам. С другой стороны — что изменилось? Да ничего. Как собирался он выходить в Зону, так и

надо было продолжать. Это он просто привык, что в Зоне снег и тишина, а всё Матушкино гадство — забота полиции. К хорошему привыкаешь мгновенно, отдирай потом, как бинт от ссадины… Сейчас главное — старательно не думать про Лёшу Лёшевича. Как будто его нет.

Клубин достал из нагрудного кармана пакетик, из пакетика — ватную палочку, покрутил ей во рту, всунул в пакетик, тщательно слепил ушки пакетика и передал его — и себя, заключённого в пакетик, — Лёше Лёшевичу.

— В бардачок положи и себя, и меня, — сказал Клубин. — Всё нормально, сынок. Делаем, что делали. Зона есть Зона. Шеф, здесь Клубин, к связи.

— Здесь Девермейер.

— Выхожу в Зону. На точке входа машины оставляю, контейнеры с образцами моей и ведомого памяти в передней. Прикрытие выхода требую по протоколу «Грязь». Подтвердите.

— Понял тебя. Согласен на протокол «Грязь». Давай попробуем. Отдал команду. К точке входа перемещаю станцию связи, может, поможет. Google спутник потеряли с концами. Дроны в туман сажаю, как сигареты в молоко. Сразу обрыв, и всё. Ничего тебе не желаю, ты сам всё знаешь, Сталкиллер. В Зоне нет непроходимых гитик. Все мы в это верим. Over.

— Вперёд, Лёша, — сказал Клубин.

— А на машине? — спросил Лёша.

— Верный гроб, — сказал Клубин.

— Блин.

Старпетов стоял перед туманом, держа автомат стволом в зенит. Клубин очень хорошо чувствовал Старпетова, гораздо лучше, чем дочь, что, разумеется, было не удивительно. Старпетов не боялся тумана (он вообще ничего не боялся), он просто пытался разглядеть, что там, в этой стене, хотя бы на расстоянии одного шага.

— Ночник попробуй.

— Я включил, — отозвался Лёша. — Бесполезно… Ботва какая-то! — сказал он с отвращением. — Ладно. Ищите меня там, в Зоне, папа. — И он сразу, целиком, не протягивая вперёд руку, не боком, не пригибаясь, — просто шагнул обычным шагом и скрылся в тумане.

— Как слышишь меня? — спросил Клубин.

Молчание.

Тогда Клубин спрятал бластер в кобуру, закрыл шлем, глубоко вдохнул из баллона кислородного фильтра резиной и какой-то химической отдушкой пахнущий воздух, переступил шест фонаря и нырнул шлемом вперёд в туман.

— Как слышите меня, папа? — тут же раздалось в наушниках.

Клубин разжмурился. Оказывается, глаза закрылись — сами собой. Лёша Лёшевич стоял перед ним, по щиколотку в грязи пополам с талым снегом. А видимость в Зоне была метров сто. Не туман… взвесь какая-то, вроде изморози. А термометр показывал 14 градусов тепла.

— Я прямо за тобой, сынок, — сказал Клубин. Лёша дёрнулся, и Клубин поспешно сказал: — Спокойно!

— Слава богу. Чего вы копались?

— Так, — сказал Клубин. — Понятно. Сколько ты ждёшь?

— Семь минут. Сразу остановился, решил ждать вас десять. Связи нет ни с кем. Сразу остановился. Это я уже сказал. Снег растаял, меня засасывает. Странно, сквозь асфальт, что ли?

Клубин, высоко задирая ноги, подошёл к нему. За стеклом шлема с мазком грязи поперёк он увидел

брезгливую гримасу Лёши.

— Брызгало, — объяснил Лёша.

— Следы сталкеров видел?

— Нет. Всё потаяло на фиг. Да мы вообще там, где вошли?

— Без понятия. Погоди-ка, — сказал Клубин. — Чёрт, глаза… ну хоть это по-прежнему. Внимание, я разгерметизируюсь. — Он открыл шлем. У него перехватило горло. Тяжёлая аммиачная вонь ворвалась в спецкостюм, забила носоглотку, по глазам резанула, как бритвой. Клубин хлопнул по рычагу на виске, забрало упало. На ощупь включил гипервентиляцию. Двухмерное окружающее в глазах двоилось, слава богу, ничего конкретного и не было видно, никаких прямых углов…

— У меня приветственный приступ, — сказал Клубин. — Нужно время, и нужно отойти от границы. Ты как, ничего нештатного?

— В полном поряде. Тьфу-тьфу в шлем.

— Веди меня. Если мы там, где вошли, левее десять тяжёлое место, плавное. Было. Сними перчатки! — спохватился Клубин и стал слепо сдирать с рук свои, затягивать до отказа манжеты. — Влажность высокая, должно само обозначиться. Шаг за шагом, любой воздушный ток. Манжеты на полную, не напусти в скафандр, дышать невозможно, аммиак!

— Газоанализатор говорит — норма.

— Ему, может, и норма. Отводи меня от границы, ничего не вижу.

Клубин почувствовал, как Лёша взял его за предплечье и повёл вперёд. Грязь чавкала, держала за ботинки. Шаг, два, три… Что это?

— Стоять! — скомандовал Клубин.

— Нормально идём, — проворчал Лёша. — Лет через сорок мы…

— Тихо! — Клубин лихорадочно моргал, закрывал то один глаз, то второй, пытаясь хоть как-то сфокусировать зрение. Обычно «входная» диплопия у него начиналась ещё на нейтралке, а в Зоне довольно быстро, минут через десять, проходила, но всё сегодня шло не так, и не было даже этих десяти минут, и Клубин был практически слеп, и начиналась вдобавок головная боль.

А «чуйка» Клубина орала ему: «Быстрее, гони его, гони его вперёд!»

А слева могла быть тяжёлая локаль. А справа могло быть вообще чёрт-те что.

А назад было нельзя по определению.

А пата в Зоне не бывает.

«Люди делятся на две категории, товарищ, — с мучительной одышкой произнёс в голове Клубина Вобенака три года назад. Или пять? — На тех, кто не попал в „сортир“, и на тех, кто попал. А если уж ты из второй категории, товарищ, и стоишь посреди „сортира“, и как быть дальше — хер его знает, смело посылай вперёд своего ведомого». Они стояли в тоннеле, облицованном туалетной пупырчатой зелёной кафельной плиткой. У Вобенаки было расколото забрало украшенного намалёванными суриком буквами «СССР» шлема. Сзади в темноте ворочался, принюхиваясь к их следам, голегром, почти нетраченный, только что проснувшийся. Впереди был прямоугольный поворот, и за поворотом их что-то ждало, притаившись, и почти наверняка это и был описанный Фаллаутом «кубик Рубика», «кубератор» с несчётным ходом воздухо-воздушных лезвий. Вобенака был вооружён ещё более бесполезным, чем обычно, то есть пустым, «пээмом», а у Клубина был FABARM SPAS-14 АС с четырьмя патронами в барабане, принадлежавший погибшему пятьдесят метров назад Диме Окоротюку. Больше у них ничего не было. И поворот впереди. «Ну чего, товарищ? — сказал Вобенака. — Пата в Зоне не бывает. Не прокатывает в Зоне пат. Попавшие в „сортир“ люди тоже делятся на две категории. Ведомый — здесь — ты. Вперёд, Эндрю».