Очень простые мы
Шрифт:
«ЛАКС, ты надеюсь, объяснишь нам свое столь долгое отсутствие на работе», иронично приветствовал меня начальник производства, когда я вошел в цех. «Я напишу объяснительную», мрачно выдавил я из себя, мучительно придумывая причину, почему я отсутствовал на работе целую неделю. Скажем, болел, забыл справку сделать. Да. Если бы они знали, что всю неделю я провалялся на кровати или провел ее за компьютером, в отличном, кстати, расположении духа. Где ты, волшебная неделя, когда мой АНГЕЛ жил у меня, по причине отсутствия мамы, поехавшей в Москву? Все когда-нибудь кончается, помните?
Напарники по работе неодобрительно смотрят на меня, наверняка им не понравилось, что именно в ту неделю, когда было так много заказов, я отсутствовал, отчего им пришлось делать мою работу. Работаю, и стараюсь не
Я слоняюсь по цеху и наконец, нахожу себе занятие по отскребыванию клея с лопаток, которыми мы пользуемся для проклейки панелей. В обед странное перемигивание не прекращается, сажусь за стол и обедаю вместе со всеми. «Так, я перевожу тебя на полистирол. Будешь варить с Женей пенопластовые кубы», неожиданно говорит начальник, обедающий вместе с нами. «Рабочий день с 9 до 9. Надеюсь, ты не будешь опаздывать. А то мы уже хотели. Ну, ты понимаешь».
Женя, это парень, которого я не очень люблю. Я уже раз помогал ему, он постоянно орет, требуя схватывания рабочих навыков сразу, с полуслова. Отчего у меня все еще больше валится из рук. «Ну, я не знаю. Сможет ли он», в пустоту перед собой говорит Женя. Как будто меня здесь нет. «Не знаю, это какая-то шняга». «Так ты сделай из шняги что-то приличное», улыбнулся начальник цеха. «Вкусное пюре, Лаксик», неожиданно обращается он ко мне. «Если человек идиот, то это надолго», говорит Женя. И украдкой зло смотрит на меня. Он стойко убежден, что я - идиот.
На душе скребут кошки, но я держу удар, улыбаюсь и мысленно посылаю всех их на три буквы. Я очень зол!!! Вокруг же смех.
Хватаю сигареты и выхожу на улицу, закуриваю, не обращая внимания на ледяной дождь. Курю одну, вторую, третью. Ну их, может уйти? Но это значит - я проиграл. Да и потом, кто заплатит за универ?
Можно. Хоть завтра опять в какой-нибудь бар, но нет! Я смогу найти с ними общий язык. Проще всего убежать, поджав хвост, слишком часто я в жизни уклонялся от трудностей, пора взглянуть им в лицо, найти здесь, в этом испытании столь не хватающую мне силу. Я уже почти научился работать с НИМИ. Это полезно. С такими как они мне было всегда трудно, а если смогу с ними, смогу со всеми. Не буду их ненавидеть. Да. А умудриться работать хорошо с ЖЕНЕЙ. Это много даст. Он не прощает малейший промах, а теперь и все не простят мне ни один. Все станут валить на меня. Эх, закурить еще? Трудно, Да, нам тут не Майями во сне. Через такое в жизни надо пройти, чтобы потом оценить что-то типа упомянутого в предыдущем предложении.
Звучит гонг, и я поднимаюсь с бетонного блока, на котором сидел. Мне грустновато как-то, а при мысли о том, что до конца рабочего дня не 4 – а уже семь часов, совсем скверно. И при этом я должен любить работу! Все это тут очищение, приобретение духовных качеств. А ведь еще надо осознавать все, что делаешь, искать вечный, ускользающий творческий образ. Это трудно, когда не просто концентрируешься на работе, не просто сливаешься с делом, а еще и осознаешь его. Время тогда замедляется.
Проще превратиться в винтик, не думать обо всем и тогда время летит как стрела. А сегодня я еще не способен на такой подвиг. В другой раз...Раз..Два. Поворот.
И время исчезает. Семь часов сожжены моим ускоренным сознанием, наконец-то закрываются ворота, и я иду по ночному, неуютному городу на встречу с Олей. В руке у меня бутылка «Эфес Пилснер» кажется. Холодное спокойное пиво разливается по усталому телу и жадно курится сигарета. Да, сейчас это вкус свободы, реклама не врет. "Чувствуешь, как живешь".
«Привет Лася», бежит ко мне Оля, вдалеке у памятника Ленину стоит и улыбается продрогшая от сырости Мирра. «Ты так улыбаешься. Как на работе»? «Так, срезали пол зарплаты. Теперь работаю до девяти». «А-а-а, ты устал»? «Очень», обреченно вздыхаю я. «Пойдем в кофейный клуб. Я хочу сегодня контраста».
Мы заходим в клуб, он недалеко от площади, и я усмехаюсь своему нелепому виду, здесь - в полурабочей одежде, небритый, а в этом месте обычно сидят только «новые партийцы», и кофе тут стоит не меньше 150 рублей. Но ничего. Приносят кофе. Оля разговаривает с Миррой о планах снять квартиру. «Ты знаешь, один парень сказал, что есть комната на лен-проспекте всего за 3500». «Так дешево», удивился я. Устало помешивая загрубевшими пальцами кофе в маленькой фарфоровой чашечке. «Да. Я спрошу у него, может нам достанется». «Подсыпь мне сахара, Зая», заглядывает ко мне в глаза Оля, и я замечаю, что она тоже сегодня устала. Ощущения нас почти нет. Плохо. На секунду я кидаю взгляд на телевизор у стойки, где улыбающийся Дима Билан идет по пляжу в Венеции и что-то там поет, наверное. Официантка в белом переднике и с длинным тонированным носом кидает на его изображение умильные взгляды, а на нас мрачные. «Да, и мы устроим там биттлз-пати, как хотели. Если снимем, конечно. Оденемся в белые рубашки и черные штаны. Надо только найти Битлз на виниле». «Да. Сейчас в Пирамиде винил по пятьсот рублей». «Ой. Я так хочу Боба Марли на пластинке», восклицает Оля. «Надо только иголку достать для граммофона, моя сломалась», вставляю я, затягиваясь Винстоном и грустно смотря на дно пустой чашки, заказать другую уже напряжно. «И вощще, обставить эту квартиру в стиле ретро, что ли. Торшеры, прикрытые желтыми абажурами. Те же пластинки на стенах под стеклом. Автографы в рамочках. Слоники в ряд». Оля прерывает меня.
«Да, представляешь, я с театром как-то ездила в Москву и взяла там автографы почти у всех звезд. Да. Лась, поищи в инете «Джади Вижн», так хочу послушать. Была на его концерте, клевый чувак такой, старый, с седыми дредами. Ой, правда, как я потом его послушаю»?
«Ничего, как-нибудь», вполголоса отвечаю я. «А, Мирра, как там с Женей»? Решил я съехидничать. «Так. Никак. Ничего не будет», в таком же тоне отвечает она. Глаза ее становятся очень маленькими и колючими, впрочем, они и так маленькие, если смыть макияж и убрать отделанные перманентным татуажем брови, делающие ее похожей на лубочную матрешку в сочетании с ярким красным лаком.
И стряхивает пепел со своей длинной сигареты. «О, кстати, я видела такие СУПЕРСКИЕ спортивные сапоги в «Камелоте», ОЧЕНЬ классные. Синие». Неожиданно говорит Мирра и ее глаза веселеют, на экране теперь показывают Сати Казанову и она на секунду отвлекается. Вся ее фигура в розовом выражает теперь, согласно модному журналу, скуку. «Да, да, а я варежки с шарфом в «Маяке». Варежки восемьсот, а шарф пятьсот», поддерживает эту тему Оля, и, целуя меня в щеку, шепотом спрашивает: «Лася, ну хотя бы поцелуешь меня нормально»? Мы целуемся. «А сапоги бы смотрелись на тебе», отвлекшись от ее губ, говорю я. «Да, на мне бы все смотрелось», гордо поправив прическу и сделав строгий вид, отвечает Оля. «Мда, я чувствую, всю следующую зарплату оставим в бутиках». «Но зато выглядеть будем», смеется Оля. Мы говорим дальше о чем-то малозначащем, незаметно пролетают полчаса и наконец, оплачиваем счет и уходим.
«Ну вот, увиделись, полчаса в день и завтра тоже», обиженно надувает губки Оля, стоя со мной на остановке. Короткий поцелуй и ее многообещающий взгляд, нет, завтра, мы должны чувствовать друг друга. Получится? Прохожу сквозь ночные кварталы, слушая свое сердце и вот я дома, на диване, взгляд блуждает по комнате, находит Яркую, дешевую ре-продукцию на стене. Вырезка из журнала "Мир путешествий", золотой закат на море и одинокий парус яхты на горизонте.
Надпись внизу картинки. «Человек может оставаться собой, лишь в том случае, если он неустанно стремится над собой возвыситься». Ж. Лашелье.