Очерк теории познания Гетевского мировоззрения, составленный принимая во внимание Шиллера
Шрифт:
Когда я был введен в миросозерцание Гете моим горячо любимым учителем К. Ю. Шреэром, мое мышление уже приняло такое направление, которое сделало для меня возможным, минуя единичные открытия поэта, обратиться к самому главному: к тому, каким образом Гете включал такие единичные факты в свое целостное воззрение на природу, как он ими пользовался для уразумения связи между отдельными природными существам, или -- по его собственному меткому выражению (в статье о "Созерцательной способности суждения") -- для того, чтобы духовно принимать участие в произведениях природы. Я скоро понял, что пришиваемые м Гете современной наукой приобретения наименее существенны, между тем как самое существенное, оно то именно, и упускается из виду. Эти единичные открытия действительно были бы сделаны и без изысканий Гете; но его величественного понимания природы науке будет недоставать до тех пор, пока она не почерпнет это понимание прямо от него. Этим определялось направление, которому должны следовать вступительные статьи к моему изданию. Они имеют
Принципы, по которым это должно совершаться, составляют предмет предлагаемой книжки. Она должна показать, что мысли, признаваемые нами как воззрение Гете, могут быть и самостоятельно обоснованы.
Этим я все сказал, что мне казалось необходимым предпослать последующим статьям. Мне надлежит еще исполнить один приятный долг выразить мою глубокую признательность профессору Кюршнеру за то чрезвычайно благосклонное внимание, с которым он всегда шел навстречу моим научным стараниям, а также за его любезное содействие выходу в свет настоящей книжки.
Конец апреля 1886
Рудольф Штейнер
А. Предварительные вопросы 1. Исходная точка
Если мы проследим назад до его истоков какое-нибудь из главных течений современной духовной жизни, мы пожалуй, всегда натолкнемся на кого-нибудь из гениев нашей классической эпохи. Гете или Шиллер, Гердер или Лессинг дали толчок, и от него берет свое начало
немецкая образованность в такой степени опирается на наших классиков, что многие, считают себя вполне оригинальными, высказывают в сущности лишь то, на что давно уже намекали Гете или Шиллер:
Мы так вжились в созданный ими мир, что человек, который вздумал бы идти иным, не ими предначертанным путем, вряд ли мог бы рассчитывать на наше понимание. Наш способ смотреть на мир и на жизнь настолько обусловлен ими, что никто не может вызвать в нас участия, если он не ищет точек соприкосновения с этим миром. Однако относительно одной ветви нашей духовной культуры должны мы признать, что она не нашла еще такой точки соприкосновения. Это та ветвь науки, которая выходит за пределы простого собирания наблюдении и ознакомления с единичными опытами, чтобы создать удовлетворяющее общее воззрение на мир и на жизнь. Это то, что обычно именуется философией. Для нее нашей классической эпохи как будто бы не существует. Она ищет своего спасения в искусственной замкнутости и в гордом обособлении от всей прочей духовной жизни.
Это не опровергается тем, что изрядное количество старых и новых философов и естествоиспытателей занимались Гете и Шиллером. По-тому что свою научную точку зрения они создали не развитием зачатков, заключенных в научных достижениях этих героев духа. Они почерпнули ее вне того миросозерцания, представителями которого были Гете и Шиллер, и лишь задним числом сравнивали ее с ним. К тому же они делали это не с тем, чтобы обогатить свое направление чем-нибудь из научных взлядов классиков, а с тем, чтобы подвергнуть их испытанию: устоят ли они пред судом их собственных воззрений. Мы еще вернемся к этому вопросу. Теперь же мы хотели бы только указать на последствия, вытекающие из такого отношения к высочайшей ступени развития современной культуры для занимающей нас области науки.
В настоящее время большинство образованных читателей тотчас же, не читая, отложит в сторону научно-литературную книгу, если она притязает быть философской. Едва ли когда-либо философия пользовалась столь ничтожной симпатией, как в настоящее время. За исключением сочинений Шопенгауэра и Эд.Ф.Гартмана, толкующих о таких жизненных и мировых проблемах которые затрагивают самые рьщие интересы и получивших поэтому широкое распространение, можно сказать без преувеличения, что в настоящее время философские книги читаются только философами по профессии. Никто, кроме последних, ими не интересуется. Образованный читатель, неспециалист, испытывает неопределенное чувство: "В этой литературе не сидержится ничего, что отвечало бы какой-либо из моих духовных потребностей; рассматриваемые здесь вещи меня не касаются; они ничем не связаны с тем, что мне необходимо для удовлетворения моего духа". В этом недостатке интереса ко всякой философии может быть виною лишь указанное нами обстоятельство, потому что это отсутствие интереса сопровождается все более возрастающей потребностью в удовлетворетельном воззрении на мир и на жизнь. Служившие в течение долгого времени для многих заменой его религиозные догмы теряют все более свою убедительную силу. И все более увеличивается стремление добыть посредством мышления то, что некогда давалось верою в откровение: удовлетворение духа. Поэтому со стороны образованных людей не было бы недостатка участия, если бы только рассматриваемая область науки действительно шла рука об руку со всем культурным развитием и если бы представители ее стали в какое-либо отношение к велким вопросам, волнующим человечество.
При этом всегда необходимо помнить, что никогда не может быть речи о том, чтобы сначала искусственно создать какую-нибудь духовную потребность, а единственно лигь о том, чтобы нашупать существующую и удовлетворить ее. Не возбуждение вопросов составляет задачу науки, а тщательное наблюдение последних, когда они ставятся человеческой природой и соответсвующей ступенью культуры и их разрешения. Современные философы ставят себе задачи, которые вовсе не вытекают естественным
Наша центральная наука, та наука, которая должна нам разрешать настоящие мировые загадки, не должна занимать исключительного положения по отношению ко всем другим отраслям духовной жизни. Она должна искать свои источники там, где их нашли последние. Она должна не разбирать только взгляды наших классиков; она должна также искать у них зачатки для своего развития; по ней должно проходить то же веяние, как и по остальной нашей культуре. Такова лежащая в природе вещей необходимость. Ей обяхан своим существованием также и факт упомянутого выше обмена мыслей современных исследователей с классиками. Он не доказывает, однако, ничего иного, кроме лишь смутно чувствуемой невозможности просто пойти мимо уюеждений этих гениев. Но он в то же время доказывает, что к действительному дальнейшему развитию их воззрений никто вовсе и не приступал. За это говорит тот способ, как подходил к Лессингу, к Гердеру, а Гете и к Шиллеру. При всех достоинствах многих относящихся сюда произведений необходимо все-таки заметить, что почти все высказанное о научныъ трудах Гете и Шиллера не вытекает органически из из воззрений, а становится в ним лишь в косвенное отношение. Это подтверждается всего лучше тем фактом, что самые противоположные научные направления усматривали в Гете тот ум, который "предугадал" их взгляды. Миросозерцания, не имеющие между собой ничего общего, ссылаются по видимости с одинаковым правом на Гете, когда чувствуют потребность признания своей точки зрения вершинами человечества. Нельзя представить себе более резкой противоположности, как учения Гегеля и Шопенгауэра. Последний называет Гегеля шарлатаном, а его философию пустым словесным хламом, чистой бессмыслицей, варварским набором слов. У обоих, собственно, нет ничего общего, кроме безграничного уважения к Гете и веры в то, что об был сторонником их мировоззрения.
Не иначе обстоит дело и с новейшими научными направлениями. Геккель, который с железной последовательностью и гениально отстроил дарвинизм и который мы должны признать самым выдающимся последователем английского исследователя, видит в воззрении Гете прообраз своего собственного. Другой современный естествоиспытатель, Йессен, пишет о теории Дарвина следующее: "Шум, проихведенный среди некоторых специалистов и многих профанов этой неоднократно уже излагавшейся и столько же чато опровергавшейся основательным исследованием, а теперь множество мнимых доводов подкрепленной теорией, доказывает, как мало народы, к сожалению, умеют еще ценить и пониматьрезультаты естественно-научного исследования". О Гете тот же учееный говорит, что он"поднялся к общирным исследованиям как безжизненной, так и живой природы" (K.F.W.Jessen "Botanik der Gegenwart and Vorzei"), найдя "посредством вдумчивого, глубокого наблюдения природы основной закон всего развития растений"ю Каждый из этих ученых приводит прямо-таки подавляющее количество доказательств в пользу согласия своего научного направления с "вдумчивыми наблюдениями Гете". Но могло бы возникнуть сомение в целостности образа мышления Гете, если бы каждая из этих точек зрения действительно имела право ссылаться на него. Однако причина этого явления кроется в том, что ни один из этих взглядов не вырос действительно из мировоззрения Гете, а коренится вне его. Она кроется в том, что эти ученые, хотя и отыскивают внешнее согласие с отдельными часностями, теряющими, впрочем, весь свой смысл, будучи вырванными из целого здания Гетевского мышления, однако в то же время не хотят признавать за самим этим целым внутренней пригодности для обоснования научного направления. Взгляды Гете никогда не были исходной точкой научных исследований, а всегда лишь объектом сравнения.
Занимавшиеся им были редко учениками, непредвзято предававшимися его идеями, а большей частью - критиками, чинившими над ним суд.
Говоря, что у Гете было слишком мало научного склада; чем выше был он как поэт, тем слабее - как философ. Поэтому будто бы невозможно опираться на него с научной точки зрения. Это - совершенное непонимание характера Гете. Он не был, разумеется, философом в обычном смысле слова, но не следует забывать, что удивительная гармония его лчности заставила Шиллера сказать: "Поэт - единственно истинный человек". Тем, что подразумевает здесь Шиллер под "истинным человеком", не был именно Гете. В его личности не было недостатка ни в одном элементе, необходимом для высочайшего выражения общечеловеческого. И все эти элементы соединялись в нем в одно целое, которое действовало как таковое. Вот почему в основе его воззрений на природу лежал глубокий философский смысл, хотя этот философский смысл и не входил в его сознание в форме определенных научных положений. Кто углубится в это целое, тот, обладая философскими способностями, сумеет найти и этот философский смысл и будет в состоянии иложить его как Гетевскую науку. Он должен быдет, однако, исходить из Гете, а не приступать к нему с уже готовым воззрением. Духовные сиды Гете действуют всегда таим образом, ка кэто требуется самой строгой философией, хотя он и не оставил после себя систематически целого ее изложения.