Очерки Фонтанки. Из истории петербургской культуры
Шрифт:
В официальных документах отмечается «отменная храбрость» губернского секретаря Батюшкова. В воспоминаниях А. С. Стурдзы написано, что поэта «вынесли полумертвого из груды убитых и раненых товарищей»… Пуля пробила Батюшкову бедро и, вероятно, повредила спинной мозг. Во всяком случае, именно эта рана стала главной причиной многочисленных болезней и недугов Батюшкова.
Потом в его жизни будут еще и войны, и сражения, но ни разу не будет он ни ранен, ни контужен.
Да оживлю теперь я в памяти своей Сию ужасную минуту, Когда, болезнь вкушая люту И видя сто смертей, Боялся умереть не в родине моей! Но небо, вняв моимПри Гейльсберге русские солдаты дрались геройски, но полководцы не сумели воспользоваться победой: армия отступила. 25 июня 1807 года в Тильзите был заключен мир. Батюшкову не пришлось стать свидетелем поражения. Он был помещен в юрбугский госпиталь, а затем перевезен в Ригу. «Не тревожьтесь о моем теперешнем состоянии, – пишет он сестрам, – Хозяин дома Мюгель – самый богатый торговец в Риге. Его дочь очаровательна, мать добра, как ангел: все они меня окружают и для меня музицируют…» [т. 2, с. 72].
Леонид Николаевич Майков, самый фундаментальный из биографов Батюшкова пытался отыскать в Риге следы этой семьи, но его поиски оказались безрезультатны.
Семейство мирное, ужель тебя забуду И дружбе, и любви неблагодарен буду? Ах, мне ли позабыть гостеприимный кров, В сени домашних где богов Усердный эскулап божественной наукой Исторг из-под косы и дивно исцелил Меня, борющегось уже с смертельной мукой! Ужели я тебя, красавица, забыл, Тебя, которую я зрел пред собою, Как утешителя, как ангела небес!.. <…>Черты Эмилии находят специалисты во многих стихах Батюшкова (так называл ее Батюшков в своих стихах, но может быть это условное поэтическое имя, как Хлоя или Мальвина).
Я помню утро то, как слабою рукою, Склонясь на костыли, поддержанный тобою, Я в первый раз узрел цветы и древеса… Какое счастие с весной воскреснуть ясной! (В глазах любви еще прелестнее весна.) Я, восхищен природой красной, Сказал Эмилии: «Ты видишь, как она, Расторгнув зимний мрак, с весною оживает, С ручьем шумит в лугах и с розой расцветает; Что б было без весны?.. Подобно так и я На утре дней моих увял бы без тебя!» Тут, грудь ее кропя горячими слезами, Соединив уста с устами, Всю чашу радости мы выпили до дна! <…> И я, обманутый мечтой, В восторге сладостном к ней руки простираю, Касаюсь риз ее… и тень лишь обнимаю! [т. 1, с. 366–368].27 сентября 1807 года вышел манифест Александра I о роспуске милиции. Батюшков решил остаться в армии.
Он снова в Петербурге. Военная служба началась не очень удачно: осенью он тяжело заболел и хворал всю зиму. Из письма А. Н. Оленину: «Вы просиживали у меня умирающего целые вечера, искали случая предупреждать мои желания…» [т. 2, с. 84]. В эту зиму Батюшков особенно сблизился с семейством Оленина. Он почти ничего не пишет. Публикует лишь басню «Пастух и Соловей», посвященную драматургу В. А. Озерову, но тем не менее становится уже заметной фигурой в российской словесности.
«Прелестную его басню, – откликается Озеров в письме к Оленину, – почитаю истинно драгоценным венком моих трудов. Его самого природа одарила всеми способностями быть великим стихотворцем» [19] .
Были замечены и его военные подвиги.
Рескрипт
«Господин губернский секретарь Батюшков! В воздаяние отличной храбрости, оказанной вами в сражении прошедшего мая 29-го при Гейльсберге и Лаунау противу французских войск, где вы, находясь впереди, поступали с особенным мужеством и неустрашимостью, жалую вас кавалером ордена святыя Анны третьего класса, коего знак у сего к вам доставляю; повелеваю возложить на себя и носить по установлению; уверен будучи, что сие послужит вам поощрением к вящему продолжению ревностной службы вашей. Пребываю вам благосклонный
19
Русский архив. 1869. № 2. С. 137.
20
РНБ. Ф. 50. Оп. 1. Ед. хр. 2. Цит. по: Кошелев. Константин Батюшков. С. 73.
Но вскоре Константин Николаевич Батюшков снова на войне, теперь – русско-шведской. По условиям Тильзитского мирного договора Россия должна была примкнуть к Франции в континентальной блокаде Англии. 28 января 1808 года снова начались военные действия, на этот раз против Швеции, отказавшейся участвовать в блокаде. А территория Швеции в то время распространялась и на Финляндию. К лету почти вся Финляндия была очищена от шведских войск. Затем вой на затянулась. Александр I сменил командование и выслал значительное подкрепление, в числе которого был отправлен и батальон гвардейских егерей, где прапорщик Батюшков, решивший остаться в армии, состоял в должности адъютанта.
Здесь, в Финляндии родился первый опыт Батюшкова в прозе – цитируемый здесь и далее «Отрывок из писем русского офицера из Финляндии» [т. 1, с. 93–99].
«Какой предмет для кисти живописца: ратный стан, расположенный на сих скалах, когда лучи месяца проливаются на утружденных ратников и скользят по блестящему металлу ружей, сложенных в пирамиды! Какой предмет для живописи и сии великие огни, здесь и там раскладенные, вокруг которых воины толпятся в часы холодной ночи! Этот лес, хранивший безмолвие, может быть, от создания мира, вдруг оживляется при внезапном пришествии полков… Вскоре гласы умолкают; огонь пылающих костров потухает; ратники почили, и прежнее безмолвие водворилось; изредка прерываемо оно шумом горного водопада или протяжными откликами часовых, расположенных на ближних вышинах против лагеря неприятельского; месяц, склонясь к своему западу, освещает уже безмолвный стан».
1 ноября 1808 года он пишет сестрам из Иденсальми: «Приезжаю в баталион, лихорадка мучит 7 дней. Прикладываю мушку к затылку; кричат: „Тревога!“. Срываю, бегу в дело – и подивитесь, друзья мои, теперь здоров… Я оставался со своей ротой в резерве, но был близ неприятеля. Что бог вперед даст, не знаю»…
Но когда нет сражения, в нем просыпается художник:
«Куда ни обратишь взоры, везде, везде встречаешь или воды, или камни. Здесь глубокие, длинные озера омывают волнами утесы гранитные, на которых ветер с шумом качает сосновые рощи; там – целые развалины древних гранитных гор, обрушенных подземным огнем или разлитием океана… Леса финляндские непроходимы; они растут на камнях. Вечное безмолвие, вечный мрак в них обитает… Здесь на каждом шагу встречаем мы или оставленную батарею, или замок с готическими острыми башнями, которые возбуждают воспоминание о древних рыцарях; или передовой неприятельский лагерь, или мост, недавно выжженный, или опустелую деревню. Повсюду следы побед наших или следы веков, давно протекших, – пагубные следы войны и разрушения!»
Дела русских войск в Финляндии осложнились. Шведы подняли финнов на партизанскую войну. Они заваливали камнями и бревнами дороги, жгли деревни, припасы, теряя при этом огромное число людей.
«Теперь, – писал Батюшков, – всякий шаг в Финляндии ознаменован происшествиями, которых воспоминание и сладостно, и прискорбно. Здесь мы победили; но целые ряды храбрых легли, и вот их могилы! Там упорный неприятель выбит из укреплений, прогнан; но эти уединенные кресты, вдоль песчаного берега или вдоль дороги водруженные, этот ряд могил русских в странах чуждых, отдаленных от родины, кажется, говорят мимоидущему воину: и тебя ожидает победа – и смерть!»