Очерки графомана
Шрифт:
Ведь только свою смерть ты и умеешь создавать.
Так что плевать, мне незачем уже кричать из преисподней.
Ведь я здесь знаю сотню старых добрых лиц,
Как принтер знает сотню старых копий,
Которые в артерию впились.
Без меня
Под вечер разбудит порывистый северный ветер.
Мы дети, что переиграли больными на улице,
Растворившись ночною тенью, и наш свет незаметен.
Наше
И бесконечно хмурится.
Оно нас до сих пор не простило.
И грузом Атланта снова нам давит на плечи,
Когда здесь ничего не вечно.
Рассмотри в полусонных глазах,
Все то, что они отразят – было ли это красивым?
Я себя разменял на участь в печальных снах.
Луна – ты небесная стерва.
Я отдам тебе последние силы,
Все то, что я пороком клеймил в листах.
Но тебе все равно, ведь ты ничего не просила.
Ты уронишь мне в душу слова, чтобы я опознал
Этот труп – часть меня. Потому-то они и не живы.
Не жги мне глаза рассветом пустого дня.
Я отдал тебе свое время, безбожно его растранжирил.
Утром снова отчалит паром, но опять без меня.
Пусти
Пускай
За невинной улыбкой будет на хрип изрываться тоска.
Давай
Я ослаблю ошейник, и черти меня разорвут по кускам.
Смотри –
Это чудо, клянусь, бессчетное чудо света.
Прости,
Мы все корм, нас не жалко, и я всегда помнил об этом.
Я знал,
Мы сложим ладони в нашей порочной молитве.
Назад
Не хочу возвращаться, гуляя по лезвию бритвы.
Скажи,
Я так долго бежал, чтоб потом обессиленно пасть?
Во лжи
Все сгорало под нами, даже уже не дымясь.
Прости,
Нас сожрали, себя соберу из того, что осталось.
Пусти
Меня к выходу, может там жизнь потерялась.
Холод ливней
Давай ты мысленно мне выстрелишь в висок,
Ведь я не знал, что жил на самом деле.
И этот лайнер увезет с остатком все,
Что оставалось ценным в моем теле.
Унылая дуга нейронных волн,
Такая тусклая в сравнении с цветом радуг,
Оставит на асфальте мрачный тон,
Такой неяркий. Может, так и надо.
И чудеса в коробках от таблеток
Боготворить в коробках из бетона
Достанется всем нам, и мы об этом
Забыть желая, не пророним слова.
Как от картонки оторву кусок надежды
В этом пропащем, странном, душном мире.
Он обязательно размокнет даже прежде,
Чем с этой осенью вернется холод ливней.
Солнечный прах
Я говорил уже о том, как Солнце умерло.
По его ровной линии пульса ты можешь найти
Все отсылки и хроники, как по аллеям Бунина.
Важно ли это? Не знаю, мы сбились с пути.
Моя память об этом выжжена черными пятнами.
Тот автограф последний ожогом остыл на руках.
Смесь разбитых сердец и детских улыбок натянутых
Нас зимою холодной укутает в солнечный прах.
Дай мне просто забыть и просто стать частью пепла.
Нас кремирует пламя этой чужой войны.
На сожженных листках наши жизни истерлись где-то.
Я закрою глаза, ничего в них не видишь ты.
Реквием звездам сыграй, нас не будут слушать.
Этот вопль порежет мне слух, он не был по мечте.
Я всегда задыхался внутри, но шагнув наружу,
Постепенно додумал, что тоже теперь нигде.
Боимся остыть
Где-то тихая пристань, куда не доплыть,
И меня вновь кидает от шторма к шторму.
По рукам вяжет с берегом скальная нить,
И, прикрыв глаза, разобьюсь о волны.
Льет из рации шелест пустого эфира,
Ты всю жизнь его потреблял запоем.
И внутри вязкой пленкой его глицерина
Оседает в легких тоска прибоя.
Полумесяц луны протыкает звезды,
И приносит их в жертву, как просто символ.
Миллиардам шрамам на небе роздан
Свет холодный, но их так и не воскресили.
Мы точим клыки, чтобы были острее.
Лишь бы видеть глазами, куда дальше плыть,
Так жадно впиваясь в небесную шею.
Потому что мы тоже боимся остыть.
Черной тушью
Сингулярность сжимает виски снова в разных понятиях,
И зрачки расширяются, так что мне близко не видно.
Ты сказала, сам черт бы со мной говорил – унесите распятие.
Это так не работает, ведь мы не в дешевых фильмах.
Между городом грез и между пустых развалин
Воздух душный настолько, что даже имеет привкус.
Мы навечно остались в рассказах, что не рассказали.
И наверно мы с этой же вечностью как-нибудь свыклись.
Девчонка подводит глаза самой черной тушью.