Очерки из истории Церкви
Шрифт:
Но если в Послании по какой-то причине нет имени великого Апостола и Богослова, как его нет и в Евангелии и Посланиях самого Иоанна, — зато оно, и особенно его вторая половина, проникнуто мыслью о нем, подобно как первая половина Послания написана с ясной мыслью об апостоле Павле и его Послании к Ефесянам. И жизнь и кончина апостола Иоанна Богослова окружена каким-то безмолвием и тайною. Почти не слышно, чтобы он проповедывал всенародно, основывал Церкви, обратил ко Христу какой-либо народ или даже город.
Его попечению была вверена Божия Матерь, у него были близкие ученики; его созерцания и откровения запечатлены письменно, но при исключительной продолжительности его жизни (он пережил всех апостолов) сравнительно мало отголосков его устной проповеди, каких много от апостолов Петра и Павла и даже от других выдающихся апостолов, живших много менее его. По Деяниям Апостольским, первоначально он неизменный спутник апостола Петра, но всегда молчаливый. Можно думать, что и в Ефесе он жил преимущественно в молитвенном безмолвии, как и Матерь Божия, вверенная его заботам. Быть может, это несколько удивляло ефесян, привыкших к такому
«Хорошее дело учить, — пишет святой Игнатий, — если тот, кто учит, и творит. Поэтому один только Учитель, Который сказал и исполнилось; и то, что совершил Он в безмолвии, достойно Отца. Кто приобрел слово Иисусово, тот истинно может слышать и Его безмолвие, чтоб быть совершенным, дабы и словом действовать и в молчании открываться. Ничто не сокрыто от Господа, напротив, и тайны наши близки к Нему. Посему будем все делать так, как бы Он Сам был в нас, чтобы мы были Его храмами, а Он был в нас Богом нашим, — как Он и действительно есть, и некогда явится пред лицом нашим, потому мы справедливо и любим Его» (Еф. 15).
Едва ли можно было глубже, яснее и короче объяснить смысл и направление безмолвной жизни того, кто, живя в Боге, был «храмом Его», «приобрел слово Иисусово», слышал Его «безмолвие», и «словом действовал», и «в молчании открывался».
В Послании святого Игнатия не трудно найти много и другого, что связано с мыслью о великом апостоле, соответственно безмолвному и созерцательному облику его. Мысль о «безмолвии» здесь неоднократно повторяется, в безмолвии совершаются великие тайны Божии. Не случайно вспоминает святой Игнатий о тайне Приснодевства Матери Божией, о рождении Ею Спасителя, о смерти Господа, — трех достославных тайнах, совершившихся «в безмолвии Божием»; о том, «как Бог явился по-человечески для обновления вечной жизни». Не напрасно он обещает, если будет на то воля Христова, посвятить этому еще другое Послание, обращенное к тем же ефесянам. Ибо перед кем было и открывать эти учения, как не перед ефесянами, среди которых жила некоторое время Сама Пресвятая Дева, жил тот, кому было вверено Ее хранение, кто один с Нею был ближайший свидетель кончины Господней, кто созерцал, что «совершил Он в безмолвии», и кто яснее других в своем Евангелии проповедывал Бога, явившегося во плоти для обновления вечной жизни. Как яснее и глубже помянуть Апостола и Богослова? Умолчание его имени, для нас, конечно, не вполне понятное, должно быть еще сопоставлено и с умолчанием имени святого Поликарпа в Послании к Смирнянам. Никто, однако, не делал из этого молчания выводов, что святой Поликарп не был в это время епископом Смирны, другом святого Игнатия, которому он особенно советовал следовать в жизни и в учении. Однако, обращаясь к его пастве с большим посланием, святой Игнатий ни разу не назвал своего святого друга по имени.
Дальнейшая судьба Ефеса имела тот же отпечаток духовной крепости в исповедании истины.
Среди тех бурь, которые поднимали, с одной стороны, еретики, пользуясь смертью апостолов, с другой стороны — извне гонители-язычники, Ефесская Церковь неизменно оставалась столпом истины. В среднем поколении II в. Ефес воспитал такого мужественного и мудрого защитника истины, как святой Иустин Философ и мученик [88] .
Знакомясь с его сочинениями, мы в его изображении христиан в значительной мере найдем отголосок жизни того же Ефеса [89] . Только опираясь на Ефесскую Церковь, святой Иустин мог так смело свидетельствовать в своей Апологии перед императорами-язычниками: «Мы прежде находили удовольствие в любодеянии, ныне любим одно целомудрие; прежде пользовались хитростями магии, а ныне предали себя благому и нерожденному Богу; прежде мы более всего заботились о снискании богатства и имения, ныне и то, что имеем, вносим в общество и делимся со всяким нуждающимся… Достаточные из нас помогают всем бедным, и мы всегда живем заодно друг с другом… Я могу показать многих из наших, которые из наглых и свирепых переменились, будучи побеждены или тем, что насмотрелись на строгость жизни своих соседей, или тем, что видели в спутниках чудное перенесение обид, или из опыта узнали нравы тех людей, с которыми соприкасались делами… Нужно ли мне говорить о бесчисленном множестве тех, которые обратились от распутства и научились целомудрию? — И есть много мужчин и женщин, лет шестидесяти и семидесяти, которые с детства сделавшись [учениками] Христовыми, живут в девстве, и я готов указать таких из всякого народа… В нашей воле отречься при допросах, только мы не хотим жить обманом. Мы желаем вечной и чистой жизни; мы стремимся к пребыванию с Богом… И мы, которые прежде один другого убивали, не только не враждуем с врагом, но, чтобы не солгать и не обмануть делающих допросы, с радостью исповедуем Христа и умираем» [90] .
88
Сочинения св. Иустина издавались в серии: Памятники древней христианской письменности в русском переводе. Т. 3. М., 1862. С. 36–380. См. также отдельное издание: Сочинения св. Иустина, философа и мученика. М., 1892.
89
Святой Иустин жил. правда, и в Риме, но в первой Апологии, которая написана около 150 г., вероятно, описана преимущественно Ефесская, а не Римская Церковь. Святой Иустин говорит, что в день солнца (воскресенье) «бывает у нас собрание в одно место всех живущих по городам или селам» [гл. 67]. Вряд ли римские христиане, хотя бы середины II в., умещались все в одном месте. Если в середине III в. в Риме пресвитеров было сорок, а христиан насчитывалось 30–50 тысяч, то во II столетии их было, вероятно, несколько тысяч. Притом на допросе в Риме святой Иустин на вопрос префекта Рустика, где собираются христиане, ответил: «Разве ты думаешь, что мы все собираемся в одно место? Это дело несбыточное».
90
[I Апология,] гл. 14,16, 15, 39, [67].
Говоря так, святой Иустин ссылался и опирался на опыт, на факты: самая жизнь Церкви давала ему на это право, — и прежде всего Ефесской Церкви. Жизнь ее и ее христиан святой Иустин наблюдал перед своим обращением и в первый период своей христианской жизни. Известно, что лет через пятьдесят (около 185 г.) при проконсуле Арии Антонине все христиане асийские (Ефес был главный город Асийской провинции), когда их начали разыскивать, явились на суд, чтобы единодушно исповедовать Христа (Тертуллиан). Такова была высота и крепость духа Ефесской Церкви во 11 в.
На Ефесскую Церковь ссылался уже в конце 11 в. как на столп Православия святой Ириней: «Церковь Ефесская, основанная Павлом и имевшая среди себя Иоанна до самых времен Траяна, есть истинная свидетельница апостольского предания» [91] . Эта верность Ефеса всему переданному апостолами вызывала иногда даже некоторые ошибки и затруднения. Она воспитывала стойких борцов за истину, каковы были святой Иустин и другие мученики асийские, — но в не вполне умелых руках епископа Поликарпа из преданности истине Христовой и апостольской она превратилась в преданность всякому обыкновению апостола Иоанна и других самовидцев Господа, которые закончили жизнь в Малой Азии. Эта преданность старине создала затруднения в конце II в. в вопросе о праздновании Пасхи. Но об этом нам придется подробнее говорить в другой связи.
91
Против ересей, III, 3, 4.
Кроме Ефесской Церкви, святой Игнатий пишет послания четырем другим Малоазийским Церквам. Так, в противоположность Ефесской Церкви, которой он говорит о великих тайнах Божиих и обещает раскрыть их еще полнее, траллийцам, как младенцам в духовной жизни, он не говорит о небесном, чтобы они, не будучи в состоянии вместить эти учения, не отяготились бы и не потерпели бы вреда, исказив глубокие небесные стороны учения христианского. Ибо еще Послание к семи церквам в Апокалипсисе показывает, что далеко не во всей Малой Азии христианство равно процветало: местами не только поослабла первоначальная ревность духовная, но кое-где почти целые Церкви умствовали и жили превратно, оставшись без руководства апостолов-основателей. Так, в конце I в. зараза николаитского лжеучения сильно задела Пергамскую и Фиатирскую Церкви; несколько ослабла ревность христианская в Лаодикии и особенно в Сардах. Апостол Иоанн возвещает им необходимость немедленного и решительного покаяния. «Покайся, — пишет он по повелению Господа, Главы Церкви, — а если не так, скоро приду к тебе и сражусь с ними мечом уст Моих» (Откр. 2, 16). «Знаю твои дела; ты носишь имя, будто жив, но ты мертв, — пишет он в Сарды. — Вспомни, что ты принял и слышал, и храни и покайся» (Откр. 3, 1–3). «Знаю твои дела, — пишет он в Лаодикию, — ты ни холоден, ни горяч; о если бы ты был холоден или горяч! Но как ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих. Ибо ты говоришь: «я богат, разбогател и ни в чем не имею нужды»; а не знаешь, что ты несчастен, и жалок, и нищ, и слеп, и наг… Кого Я люблю, тех обличаю и наказываю, — добавляет Господь, смягчая любовью резкость обличения. — Итак, будь ревностен и покайся» (Откр. 3, 15–17, 19).
В Фиатире не только рядовые члены Церкви, но и женщина, у которой были какие-то данные, чтобы называть себя и почитаться некоторыми пророчицей, учила ереси, вводила в заблуждение и находила учеников. Ей возвещается наказание и великая скорбь ее ученикам, если они не покаются, и смерть детям ее. Склонность Фиатир к лжепророчеству подтверждается другим, правда, довольно поздним известием Епифания (IV в.), что в середине II в. Фиатирская Церковь целиком была увлечена монтанизмом, которому были подвержены люди с ярко выраженным вкусом к экзальтации, искусственному экстазу и другим видам ложной духовности.
Видимо, в Фиатире издавна была почва для лжепророчества. Но, по свидетельству Апокалипсиса, в тех же Церквах были великие и ревностные христиане — и сами обличительные послания писались, конечно, с надеждой вернуть к прежней жизни заблудших и ослабевших в вере.
Пергамская Церковь в общем даже одобряется за свои подвиги и обличается не строго. «Имею немного против тебя», — говорит Господь по поводу увлечения некоторых пергамцев николаитством. Но к большинству пергамских христиан относятся слова: «Знаю твои дела и что ты живешь там, где престол сатаны (быть может, это указание на известный пергамский храм Зевса-Асклепия. — С. М.), и что содержишь Имя Мое, и не отрекся от веры Моей даже в те дни, в которые у вас, где живет сатана, умерщвлен верный свидетель Мой Антипа» (по преданию, епископ Церкви Пергамской — С. М.) (Откр. 2, 13).