Очерки пером и карандашом из кругосветного плавания в 1857, 1858, 1859, 1860 годах.
Шрифт:
19-го января доползли мы наконец до экватора. Переход отпраздновали как следует. Как нарочно, было воскресенье. Все флаги пошли на костюмы; около дымовой трубы был устроен трон, драпированный красными вымпелами. В четыре часа, при звуке барабана, бубна и гармоники, вызвавшем всех наверх, из кубрика потянулось шествие. Тут был и негр, совершенно голый, вымазавшийся сажей, с красною перевязью; был и турок, и русский мужик с медведем, который кувыркался и делал разные штуки под монотонный крик вожака; были и воины, и какой-то фантастический повар с чумичками и решетами; наконец сам Нептун, роль которого исполнял первый балагур клипера Худобин, и супруга его — кочегар Васька. При самой дикой музыке, обошла эта процессия весь клипер; наконец, Нептун уселся на трон, и вся пестрая свита окружила его. Сначала подводят к нему капитана, который платит только за клипер, потому что он уже переходил экватор; офицеры отплачиваются деньгами, которые собираются на особенном подносе. Все клянутся никогда не волочиться за законною женой моряка. Началась настоящая комедия, когда очередь дошла до матросов. На некоторых особенно изливалось нерасположение морского бога. Удар из помпы — нешуточная вещь. Поплатились тут так называемые чиновники, баталер, писаря и проч., народ, которого матросы обыкновенно не жалуют. Пациента держат человек шесть, и, не смотря ни на какие его усилия, воду непременно направят прямо в лицо и заставят порядочно наглотаться соленой воды. Окончили, конечно, самим Нептуном и его супругой, которые выдерживали роль свою с остроумием и находчивостью; им досталось чуть ли не больше всех. День кончился песнями и лишнею чаркой водки. С экватором кончились томительные штили и спал жар. Скоро мы почувствовали юго-восточный пассат, который и подгонял нас узла по 3 и по I в час. Мы держались бейдевинд. Небо прочищалось редко, только по ночам, когда всходила луна; но и тогда целые гряды облаков, одни под другими, пробегали с юга на север, держась больше восточной стороны. Луна, пробирающаяся сзади их, озаряет их полупрозрачные массы своим фантастическим светом; падучие звезды оставляют за собою длинный огненный путь. Новые для нас созвездия: Центавра, Корабля и Южного Креста, каждое с своим особым блеском. Mope почти не светится; кое-когда блеснет искра. Чаще стали попадаться птицы; дельфины стадами проходили около нас, как армии, тянулись, тянулись, и конца им не было; иногда у поверхности моря брызнет вырвавшийся наружу хвост, и от наступательного движения всей этой массы рыб делается зыбь в том направлении, куда идут они.
Остров Вознесения.
Наконец, 25 января, увидали остров Вознесения. К нам на клипер приехали два англичанина, один рыжий и с необыкновенно надутою физиономией. Под мышкой он пес с приличною важностью огромный пакет из холстины, где лежали бумаги для записывания тех сведений, которые они намеревался отобрать от нас.
Остров смотрел на нас голыми пиками, дальними возвышениями, a слева более отлогим берегом, состоявшим из набросанных камней и лавы. Нигде ни признака зелени; одна только высокая гора, стоящая посредине острова, как будто несколько зеленела своими склонами, почему, вероятно, она и названа Зеленою горой (Green Mountain). Впереди её стоят несколько пирамид темно-красного, сплошного цвета, точно пережженный кирпич. Между гор видны трещины, канавы, овраги; некоторые углубления подернуты сверху испарениями, которые, лениво расстилаясь, скрывают резкости выдававшихся камней. Везде скалы, камни; остров показался нам таким негостеприимным. Городок его, или, правильнее, колония Джордж-Таун состоит из нескольких казенных форменных строений: казарм, пакгауза и крепости, которые столпились на берегу неглубокой бухты. Песчаная отмель, резко отличающаяся своим светло-палевым цветом от темных скал и красно-бурых пиков. окаймляет бухту. Над городом поднимается конусообразная масса темно-кирпичного цвета, образуя довольно большую возвышенность, на вершине которой построен телеграф.
Остров заселен в 1815 году; здесь станция английских судов, идущих из Индии.
На другой день мы, конечно, отправились на берег, посмотреть на камни, походить по песку. Пристань устроена, по местности, довольно удобно, хотя это еще не значит, чтобы можно было во всякую погоду пристать здесь. Здесь разбить шлюпку о камни, говорят, так же возможно, как наесться, садясь обедать. В скале высечены ступеньки; часовой бросает сверху конец, и с помощью его, двух крюков и счастливого случая, можно вскочить на ступеньку и быть довольну, что прибой волны не выкупал с ног до головы. Едва мы поднялись на эти ступеньки, как горячий воздух пахнул на нас будто из печки; нога тонула в песке, ни одной травки, ни признака растительности, как будто люди поселились здесь внутри огромной печки, в которой прогорели дрова и сгребенный в пирамидальные кучи пепел очистил гладкое дно, где можно поставить и пирог, и горшок со щами. На пристани устроен кран; тут же в больших грудах, уложенный в порядке, кирпич к кирпичу, находился каменный уголь, пыль от которого разносилась далеко. Печальный остров!
Кроме казенных строений, в колонии есть церковь, несколько домиков и, главное, резервуар для воды, в которой на Вознесении большой недостаток. Единственный источник, сбегающий с Зеленой горы, проведен водопроводом в большую цистерну, и ключ от неё находится у губернатора. Все жители острова постоянно на водяной порции; каждый получает пять галлонов в день на все потребности, на приготовление пищи, стирку белья, умывание и питье. Кроме этого, из каждой водосточной трубы дождевая вода течет в небольшие резервуары, точно так же запертые.
Зеленая гора оказалась действительно зеленою; на ней разводят огороды, есть небольшой садик и госпиталь. Климат Вознесения считается не только здоровым, но и целительным. На Зеленую гору мы не поймали, потому что все лошади острова (а их не больше десятка) были заняты, a идти пешком шестнадцать миль по здешним пескам, почти под вертикально падающими лучами солнца, мы не решились.
На улице мы не встретили ни души; может быть, потому, что было воскресенье, день, который англичанин любит проводить дома. В стороне от официальных зданий лепились лачужки; около них бродили козы, утки и куры. Здесь почти каждое здание обнесено каменною галереей, так что солнце никогда не заглядывает внутрь комнат; все окна и двери настежь. Около одного домика, на внешней галерее, были расставлены в горшках цветы — единственная зелень, виденная мною вблизи на острове. И вдруг, на этом балконе, показалась молодая дама в голубеньком холстинковом пеньюаре в скоро скрылась. Это была тоже единственная дама на острове, и если б она не была женой г. Элиота, капитана сухопутных сил Вознесения, то я имел бы полное право сказать:
«Я видел деву на скале!»
Два англичанина, ваши вчерашние посетители, завидев вас из своего тенистого убежища, ходящих и ищущих впечатлений в этой пустыне, выскочили на балкон и пригласили нас к себе. Обрадованные, что нашли хоть что-нибудь, за что можно было ухватиться, мы вошли и раскланялись, как можно любезнее. Вчерашний рыжий господин оказался доктором, почему мы с ним уже не разлучались во все время пребывания нашего на острове; другой был черноволосый, длинноногий и с ужасным количеством зубов; как с ногами, так и с зубами он не знал куда деваться. После нескольких фраз, многозначительных: «Yes, sir!» они повели нас осматривать город, и во-первых, как истые англичане, то есть спортсмены, показали нам конюшню. Она была устроена из тонкой драни, сквозь щели которой постоянно продувал ветер. В конюшне осмотрены были два осла, три клячи старые, да «два иль три козла» (буквально! при подобных описаниях, я знаю, надо быть точным). Из конюшни мы пошли улицею, между маленьких домиков, в которых живут женатые солдаты; у дверей некоторых из них стояли толстогубые негритянки и скалили белые зубы ври виде вас. Эта часть колонии напомнила мне те скоровырастающие деревеньки, которые известны в наших странах под разными именами: служб, поселков, выселков, слободок, и проч., и густо населены семействами дворни с их телятами, поросятами и разною домашнею птицей. Наконец, подошли мы к двум большим резервуарам, у самого моря, отгороженным стенками набросанных каменьев. В этих резервуарах знаменитые вознесенские черепахи высиживают яйца, которые они кладут в большом количестве на здешних песчаных берегах. Черепах двадцать ворочалось автоматически в воде; некоторые были больше двух аршин длины. По близ набросанным камням мириады крабов ползали, бегали и пригревались на солнце. Черепахами мы и окончили прогулку и, простившись с любезными чичероне, вернулись на клипер. Прогулка на другой день была оживленнее. На улице попадались негры; одна из лошадей, виденная нами вчера, как редкость, тащила что-то в гору, на склоне которой белелся дом губернатора, a две дороги к нему, обозначаясь белыми столбиками, опоясывали горизонтально красно-кирпичное конусообразное возвышение. какой-то мальчик вел за руку белокурого ребенка, лет трех, a другою рукою тащил на длинной веревке маленькую обезьянку, за которою, заигрывая с нею, бежала рыжая собачонка. Магазин, в котором можно было достать все необходимое для жизни, был открыт. Мы зашли туда за некоторыми покупками: все было очень хорошо и по тем же ценам, как в Англии.
На клипере грузили в то время уголь. По вечерам матросы ловили рыбу, из которой редкую можно было есть. По странному поверью, рыба, пойманная по близости судна, заподозревается в глодании медной обшивки и потому считается ядовитою. Рыба была очень разнообразна и красива. Одна, широкая и плоская, как лещ, с маленьким круглым ртом, усеянным острыми зубами, горела сине-огненными и желтоватыми полосами, бороздившими её блистающее чешуйчатое тело; другая в ярко-красных пятнах, длинная, с большою головой и широкими жабрами; третья — вся сияла серебром и золотом. Несколько матросов, из известных охотников, отпущены были на катере в море на рыбную ловлю. Возвратившись, они рассказывали, что два раза срывалась у них огромная рыба, которую удочкой и вытащить нельзя было, что она сильно бьется и срывается, и надо на все острогу! На другой день они взяли с собою пику, и привезли молоденькую акулу, аршина два длины.
Приезжал к нам и губернатор острова, коммодор Сеймур, маленький старичок, на тоненьких ножках, с багрово-красным лицом и с тоненькими, выразительными и очень грациозно очерченными губами; на голове у него был род чепца, какой-то белый чехол с назатыльником, собранный в небольшие складки лентой.
Интересно было бы составить коллекцию шляп и шапок, изобретенных и приноровленных английским комфортом к тропическим жарам. Все они очень удобны, о том и спора нет; но вместе с тем все придают удивительно оригинальную внешность господам, носящим их. Форма этих шляп разнообразна до бесконечности: есть шляпы в виде военных касок, с вентиляторами, шляпы в виде куличей, держащиеся на голове внутренним механизмом и отстоящие от головы со всех сторон на вершок; наконец, эти чепцы с назатыльниками, и проч.
Вслед за губернатором вскочил к нам на шканцы черный, мохнатый сетер и, вероятно, в душе моряк, потому что сейчас побежал обнюхивать все углы клипера. Коммодор подвигался вперед, мимо встретивших его офицеров, медленным шагом, едва двигая ножками, сгибая их в коленках и поводя своею багровою головкой, как будто осматриваясь.
На рейде Джордж-тауна, закрытом от юго-восточного пассата островом, стоял двухдечный корабль на станции; его якорь был завезен на берег. Команда и Офицеры, переменяющиеся каждые три года, занимают здесь все береговые должности. Постоянно на острове живет не больше двух сот человек. Так как остров славится черепахами, то каждое английское военное судно, возвращающееся в свой родной Альбион, обязано отвезти двух черепах в подарок: одну, кажется, королеве, а другую — лорду адмиралтейства.
Тридцать два дня шли мы от Вознесения до мыса Доброй Надежды. Это был последний переход по Атлантическому океану. Сначала мы все шли бейдевинд, держась на юго-запад, пока не встретили западных ветров. Это было около 30° южн. шир. Тогда мы повернули налево, то есть взяли курс на восток, и шли, подгоняемые довольно свежими порывами.
Тридцать два дня жизни в море, жизни скучной, однообразной, как заведенные часы, как машина! Были развлечения, но лучше бы, если бы таких развлечений совсем не было. Так например, целую ночь проворочаешься на постели; не спишь, потому что слишком сильно качает и раздается скрип снастей и рассохнувшихся деревянных переборок; там хлопанье дверей, падение с полок книг, капанье воды через растрескавшуюся от тропических жаров палубу; все это вместе, вдруг, как будто согласится не давать покоя. Между каютами начинаются разговоры; a общее горе какая-то скорее утешает: человек эгоист; и вот, общими силами, кое-как коротается беспокойная длинная ночь, a на другое утро эта же ночь служит источником разговоров, анекдотов и острот, притупившихся от слишком частого употребления. Всякий поверяет свое горе, кто свалился с койки, кто всю ночь провоевал с капавшим настойчиво к нему на нос водопадом, кого напугал спросонья показавшийся ему шум воды, и он вообразил, что у него течь в каюте, Томительны эти бессонные ночи! Методически, через каждые полчаса, бьют отрывисто склянки; иногда вдруг над головой раздастся частое топанье ног, точно шум пробежавшего табуна лошадей; голос вахтенного, надрываясь, доходит до крикливых, фистульных нот; слышен шум и хлопанье убираемых парусов, журчание за бортом воды, и опять шум и хлопанье, и порывы ветра; все это выводит на несколько мгновений из летаргической апатии; прислушиваешься и стараешься отгадать по некоторым словам и звукам, в чем дело, и, смутно догадываясь, снова успокаиваешься и стараешься или ни о чем не думать, или перенестись воображением куда-нибудь, где над рекой, извилисто протекающею по лугам, между кустарников, возвышается рощей высокий берег, весь зеленый, убранный ольхой и ясенем, или березой и темным развесистым дубом. На берегу воображение старается провести разные покатости и убитые крепким щебнем дорожки, убирает их бархатом цветников, клумбами и мелким кустарником, который, разрастаясь, соединяется с старинным обширным садом: там, в саду, длинные, тенистые аллеи, густо разросшиеся; там рощи, куртины яблоней, груш и сочных бергамотов. A вдали видны и села с церквами и мосты через речку, и мельницы, и господские домики с их усадьбами.