Очерки по истории естествознания в России в XVIII столетии
Шрифт:
В действительности <научная вера> является в истории науки могущественным, созидательным фактором, теснейшим образом генетически связанным с научным исканием и научным творчеством, в общем от них неотделимым. Она может быть сравниваема с религией лишь по форме своего психического проявления, но не по характеру лежащих в ее основе данных.
Научная вера, к сожалению, мало обращала на себя внимание логической мысли, но ее роль в историческом процессе огромная. Научная вера не только приводила к открытиям, она заставляла человека идти по пути научного творчества и научных исканий вопреки всяким внешним препятствиям, позволяла и позволяет человеку ставить цель и задачи научных исканий не только выше житейского блага, но и выше жизни.
В обществе без научной веры не может быть научного творчества
К сожалению, точному учету историка эта научная вера не может подвергнуться, но было бы огромной ошибкой оставить вследствие этого ее в стороне и не принимать во внимание ее существование в жизни. Мы должны помнить, что только при ее наличности в стране может идти большая научная работа, живое научное творчество. И только проявлением ее в конце концов является та большая работа, которая была сделана в этой области культуры русским обществом XVIII столетия.
Гораздо более ясно нам отражение вечного характера научных завоеваний в общественной жизни. Оно давно проникло в общее сознание, и привычно эта черта научных построений выражается в нашем языке, например в наших пословицах и поговорках или в так называемых исторических анекдотах. <Дважды два — четыре>, <а все же Земля движется> — <е pur se muove>, — говорил в народной легенде Галилей, когда под страхом казни и страданий он отказался от своей системы строения Вселенной.
Еще резче сказывается общеобязательность научных выводов при изучении истории научной мысли. К развертывающимся результатам научных приобретений должны приспосабливаться все другие понимания жизни. Перед ними должны склоняться не только государственные предрассудки или общественные организации, но и гораздо более свободные, а потому и мощные построения философии или религии. После бесплодной борьбы они примеряются к научным результатам.
Так примирились христианские и мусульманские церкви с астрономическими системами после Коперника; так на наших глазах примиряются христианские организации с новыми идеями о происхождении человека или животных, столь отличными от церковных преданий; так государственные и общественные организации должны были приспособиться к тем новым формам жизни, какие создаются могущественным ростом научной техники.
В этой общеобязательности научных данных кроется самое коренное отличие науки от других созданий человеческой жизни. Достаточно сравнить с этой точки зрения науку с религией или философией, не говоря уже об искусстве. Выбор между разными бесконечными, противоречивыми построениями философии, разнообразнейшими религиозными верованиями или сектами, ничем не сдерживаемыми проявлениями художественного вкуса или настроения свободен для всякой человеческой личности и для всякого человеческого общества.
Но этого выбора нет, когда мы переходим к результатам науки. Лишь в частностях и в неустановленном может быть здесь спор и сомнение.
Здесь есть для всех безусловное.
То единство понимания, какое напрасно стремились создать в религии кровью и принуждением, в философии логикой и школой, в науке достигается простым ее изучением, в нее углублением. И благодаря этому распространение научного знания и образования является крупнейшим фактором спайки всего человечества в единое целое.
Процесс создания единой мировой культуры, организации, охватывающей все человечество, начался заметным образом только тогда, когда научное знание получило свою современную форму. Он начался в конце XVI и начале XVII в. Вхождение в конце XVII столетия Московской Руси в мировую организацию было одним из проявлений этого мирового процесса единения людей, создания единого человечества, который не закончился до сих пор. На наших глазах входит в него Китай. Вхождение Московской Руси два века тому назад было первым резким проявлением этого переживаемого нами теперь исторического явления. Оно могло произойти только потому, что в общеобязательности и единстве научных выводов был к этому времени найден в жизни человечества общий для всех людей вечный элемент психической жизни, а научные применения в быту, личной и общественной жизни с каждым годом усиливали реальное и всеми сознаваемое значение научной работы.
Для истории русского общества важно, что вхождение русской нации в область научной работы и мысли совершилось при самом начале раскрытия этого исторического процесса.
ГЛАВА 2.
Естествознание и математика перед началом научной работы в России
1. Века подготовительной работы. — 2. Семнадцатый век — первый век научного творчества. — 3. Распространение и форма научной работы в конце XVII в. — 4. Точные науки и описательное естествознание в конце XVII в. — 5. Значение прикладной науки.
Вторая глава «Очерков» была утеряна. — Ред.
ГЛАВА 3.
Петр Великий как инициатор научной работы в России.
1. Россия в научном познании европейцев в конце XVII века. — 2. Колебания России между Западом и Востоком. — 3. Значение личности в истории науки. — 4. Введение научной работы в России Петром Великим как дела государственной пользы.
3.1 Россия в научном познании европейцев в конце XVII века.
Мы уже видели,6 что очаги точного научного знания кончались в Западной Европе в конце XVII столетия за сотни верст от Московской границы [16]. Ближайшими городами, где шла в это время научная творческая работа, были Стокгольм, Данциг, может быть, Краков и Або. Вся область Польши, значительная часть восточных владений шведской короны — с Остзейским краем и Финляндией, значительная часть Австрии, ее восточные пределы были в это время лишены научной творческой деятельности [17]. Юг современной России, весь балканский мир, восточные и южные части теперешней Австрии и Венгрии были в это время захвачены Турцией или только что от нее отвоеваны. Им было не до научной работы [18]. Все эти области, находившиеся тогда на границе культурного мира, точно так же мало были известны в это время в научном отношении. Как увидим, было очень характерно, что сюда направилась в самом начале XVIII в. научная исследовательская работа, когда был ей создан новый центр в Петербурге. Из Петербурга пошла работа не только на восток, но и на юг, и на запад.
Правда, натуралист мог легче проникать в эти крайние области Швеции, Польши, Австрии, чем в охраненную заставами и мало доступную чужеземцу и иноверцам Московскую Русь. Но он мало сюда проникал, и чужды были научной мысли и научной работе в этих областях знания образованные,люди этих окраинных стран.
Если мы попытаемся охватить то знание, какое имел или мог иметь образованный человек второй половины и даже конца XVII столетия о Московской Руси — ее физической географии, ее этнографии, ботанике, зоологии, геологии, мы удивимся той поразительной бедности знаний, какая здесь наблюдается. Карта географическая для значительной части России отсутствовала. Показания путешественников XVI столетия были живыми через несколько поколений спустя и отражались на картах конца XVII в. Весь север Азиатского материка — Сибири — вскоре за Таймыром — был совершенно неизвестен и наносился на карты совершенно произвольно. Граница между Азией и Америкой совершенно не была ясна: в это время русские еще не дошли до Камчатки и страны чукчей [19]. Внутри Московии карта наносилась главным образом на основании московских чертежей и не давала ясного и точного понятия даже согласно требованиям XVII в.