Очерки по общему языкознанию
Шрифт:
Во-вторых, при контакте языков и возможных при этом взаимопроникновениях грамматических элементов большое значение имеет сама структура языков; при структурной их близости подобного рода взаимопроникновения облегчаются, но при структурном различии они затрудняются. Так, при приблизительно равных прочих условиях из структурно близкого немецкого языка перешло в датский значительное количество словообразовательных суффиксов. Но из структурно далекого арабского языка в персидский не перешло ни одного продуктивного словообразовательного суффикса, несмотря на наличие таких исторических условий, которые были чрезвычайно благоприятны для воздействия арабского на персидский.
При всех отмеченных дополнительных обстоятельствах, способствующих или же препятствующих переходу из одного языка в другой элементов грамматической структуры, надо в целом признать, что если грамматическая сторона и не является абсолютно непроницаемой для иноязычных влияний, то она представляется наиболее устойчивой по сравнению с другими сторонами языка.
Синтаксис. Гораздо более проницаемой стороной языка является синтаксис ввиду тех его особенностей, которые будут разобраны ниже, в разделе «Суждение и предложение». Эта черта синтаксиса отмечалась разными языковедами. «В отношении синтаксиса, — пишет, например, О. Есперсен, — можно констатировать немногое и только в общих чертах: вне всякого сомнения, языки подвергаются взаимным синтаксическим воздействиям, и люди, овладевшие иностранным языком недостаточно полно, обычно переносят на него особенности построения своего родного языка. Но можно сомневаться, что
309
О. Есперсен, очевидно, имеет здесь и виду установленный Э. Виндишем закон, в соответствии с которым процессам смешения подвергается, как правило, не чужой язык, который изучает народ, а родной язык, столкнувшийся с чужим (см.: Е. Windisch. Zur Theorie der Mischsprachen und Lehnw"orter, 1897).
310
O. Jespersen. Die Sprache. Heidelberg, 1925, SS. 196–197.
Можно было бы привести также много других фактов синтаксического воздействия одного языка на другой, так как этот вопрос привлекал к себе внимание как писателей, так и исследователей языка. Так, Пушкин говорил о благоприятном воздействии на «славо-русский» греческого языка: «В XI веке древний греческий язык вдруг открыл ему свой лексикон, сокровищницу гармонии, даровал ему законы обдуманной своей грамматики, свои прекрасные обороты, величественное течение речи; словом, усыновил его, избавя таким образом от медленных усовершенствований времени. Сам по себе уже звучный и выразительный, отселе заемлет он гибкость и правильность» [311] . Аналогичные взгляды высказывал Гёте о влиянии греческого и на немецкий синтаксис [312] . С другой стороны, учитель великого английского поэта Мильтона — Александр Джил писал, что занятия классическими языками принесли английскому языку больше вреда, чем жестокость данов или опустошения норманнов [313] . Языковеды, не вдаваясь в оценку подобных влияний, стремились обнаружить и описать конкретные синтаксические факты, перешедшие из одного языка в другой [314] .
311
А. С. Пушкин. Полное собрание сочинений, т. VII. М.—Л., 1951, стр. 27. Ср. мнение А. Ваяна, доказывавшего, что синтаксические «имитации» и «кальки» греческого языка находились в противоречии со структурой древнеславянского и вызывали в этом последнем только хаос. (А. Vaillant. Manuel du vieux slave. Paris, 1948, p. 340.)
312
J. W. Goethe. Die Schriften zur Naturwissenschaft. «Gesammte Werke», Bd. 6, 1957, S. 126.
313
Ad Latina venio. Et si uspiam querelae locus, hic est; quod otium, quod literae, maiorem cladem sermoni Anglico intulerint quam ulla Danorum saevitia, ulla Normannorum vastitas unquam inflixerit. (Logonomia Anglica, 1621; переиздание 1903 г., Strassburg, стр. 43.)
314
Ниже приводятся некоторые работы, относящиеся к славянским языкам: Н. Вirnbaum. Zur Aussenderung der syntaktischen Gr"azismen im Altkirchenslavischen. «Scando-Slavica», 1958, IV; R. Ruzicka. Griechische Lehnsyntax im Altslavischen. «Zeitschrift f"ur Slawistik», 1958, Bd. III, H. 2–4; S. Slonski. Die "Ubertragung der griechischen Nebensatzkonstruktionen in den altbulgarischen Sprachdenkmalern, Kirchhain, 1908; J. Bauer. Vliev rectiny na v'yvoj syntaktick'e stavby slovansk'ych jazuku. «Ceskoslovenske predn'asky pro IV. mezin'arodni sjezd». Praha, 1958 и др.
Отмечая относительную проницаемость синтаксиса языка, необходимо оговорить это обстоятельство рядом условий. Во-первых, заимствование иноязычных моделей построений предложения захватывает главным образом и в первую очередь письменные формы языка [315] . Проникновение иноязычных синтаксических конструкций в разговорный язык есть уже до известной степени вторичный процесс, связанный с влиянием письменного языка на разговорный. Во-вторых, иноязычное синтаксическое воздействие может оказывать косвенное воздействие, стимулируя дальнейшее развитие или же укрепление уже существующих в языке элементов. Это обстоятельство отмечалось многими лингвистами. О нем писал В. Хаверс («Существующие уже в заимствующем языке тенденции часто получают активное развитие в результате воздействия чуждой языковой среды» [316] ); Лео Шпитцер в связи с изучением новых синтаксических явлений в тагало-романском (где «чуждая языковая среда… вызвала скорее живое развитие существующих ростков, нежели перенятие чуждых привычек» [317] ); К. Бругман и др. Последний многократно возвращался к этому вопросу и, пожалуй, с наибольшей четкостью констатировал наличие известной структурной согласованности в случае таких косвенных синтаксических воздействий одного языка на другой. «Заимствования в области синтаксиса, — писал он, — происходят не так, что некое явление, доселе совершенно чуждое языку, перенимается им из другого языка наподобие слова для какого-либо культурного понятия, так что языку навязывается нечто абсолютно неизвестное» [318] . И развивая свою мысль уже в другой работе, где прослеживаются синтаксические грецизмы в латинском, галлицизмы в немецком и германизмы в литовском, К. Бругман заключает: «Известное совпадение было уже с самого начала, но что у одного народа встречалось только эпизодически и в зачаточном состоянии, то у другого было правилом и достигало широкого распространения; в процессе общения языков существующие у одной из сторон начала… получали дальнейшее развитие» [319] . Совершенно очевидно, что такое косвенное воздействие трудно отличить от естественных процессов развития рассматриваемого языка.
315
Касаясь этого вопроса, О. Бехагель писал, что «чуждое воздействие, проявляющееся в построении предложения… затрагивает почти исключительно письменную, а не разговорную речь». (О. Веhagel. Die deutsche Sprache, II. Aufl. Leipzig, 1934, S. 37.)
316
W. Havers. Handbuch der erkl"arender Syntax. Heidelberg, 1931. S. 135.
317
Leo Spitzer. Auts"atze zur romanischen Syntax und Stilistik. Halle, 1918, S. 251.
318
К.
319
К. Вrugmann. Die Demonstrativpronornina der indogermanischen Sprachen. Leipzig, 1904, S. 45.
К этому, уже в-третьих, надо добавить и то, что, как правило, синтаксические воздействия одного языка на другой в несравнимо большей степени, чем этого требуют другие сферы языка (фонетика, морфология, лексика), предполагает наличие широкого общекультурного влияния. Не следует забывать совершенно прозрачной связи предложения с суждением (это является поводом постоянных взаимных подмен), в соответствии с чем усвоение новых моделей построений предложений (например, сложноподчиненных предложений) нередко означает овладение более сложным и вместе с тем более тонким способом осуществления суждения.
Лексика. Эта сторона языка является наиболее подвижной и проницаемой. Трудно назвать хотя бы один язык, который не имел бы иностранных лексических заимствований, хотя объем этих заимствований может достигать очень широкой амплитуды: от очень больших заимствований (как в английском и албанском) до весьма ограниченных (как в исландском).
О французских заимствованиях в английском языке говорилось на страницах настоящей книги уже многократно, и они действительно представляют собой разительный пример легкой восприимчивости языка по отношению к чужеязычной лексике. Отмечая эту восприимчивость английского языка, О. Есперсен писал: «Действительно, чрезвычайно характерно, что иностранцев в Англии называют синьор Манфредини, герр Шультце, фрейлейн Адлер и т. д., в то время как во Франции всех их без различия именовали бы просто месье или мадемуазель» [320] . Но не менее удивительна и стойкость в этом отношении исландского языка. Он не имеет даже так называемых интернациональных слов, использующих обычно латинские основы и поэтому имеющих сходные формы во многих языках (ср. лат. revolutio, фр. rйvolution, англ. revolution, нем. die Revolution, русск. революция и т. д.). Исландский язык в этих случаях создает новообразования на основе своей исконной лексики. Так, революция по-исландски bylting, т. е. буквально «переворот», образование от глагола bylta — «опрокидывать», «переворачивать». Так же строятся и другие слова, имеющие в других языках, как правило, интернациональный характер: телефон — talsirni (букв. «говор+веревка»), телеграф — ritsimi (букв. «письмо+веревка»), философия — heimspeki (из heimur — «мир» и speku — «мудрость»), материализм — efnishyggja (из efni — «вещество» и hyggja — «мнение»), бактерия — gerill (букв. «делатель» от глагола gera — «делать»), химия — efnafгжрi (из efni — «вещество» и fгжрi — «знание»), зоология — dyrafгжрi (из dyr — «животное» и fгжрi — «знание»), пессимизм — bцlsyni (из bцl — «дурной» и syni — «взгляд») и т. д. Здесь даже нельзя говорить о кальках, так как внутренняя форма иностранного слова также не передается. Например, резина передается как «тягучая кожа», театр — как «дом игр», фильм — как «живая картина», апельсин — как «сверкающий плод», помидор — как «красный плод», парикмахер— как «волосорез» и пр. [321] .
320
O. Jespersen. Growth and Structure of the English Language. Leipzig, 1935, p. 142.
321
См. примечания С. Д. Кацнельсона к книге: Э. Вессен. Скандинавские языки. ИЛ, М., 1949.
Но такое положение, какое наблюдается в исландском, случается редко, и гораздо чаще языки содержат значительную долю лексических заимствований.
В большей мере, чем какая-либо иная сторона языка, лексика отражает все исторические перипетии, которые сопровождали развитие данного народа. В лексике находят отражение обычно все крупные, а подчас и мелкие события истории общества. По лексическим заимствованиям иногда можно восстановить не только историю отношения того или иного народа с другими народами, но и характер этих отношений. Поэтому лексические заимствования из одного языка в другой часто используются как весьма ценные исторические свидетельства.
Существует много различных классификаций иностранных заимствований [322] , отмечающих время или характер (предметные группы), способ проникновения из языка в язык (письменные и устные заимствования), их положение в языке (усвоенные и иностранные), происхождение (из каких языков перешли), социальную и профессиональную дифференциацию, структурные особенности (кальки, случаи конверсии, заимствование значений), деление по частям речи и т. д. Все эти классификации составляют предмет частных и общих лексикологий, и здесь ими не место заниматься [323] .
322
Подробное перечисление разных классификаций, а также литературу вопроса см. в книге: Н. Gneuss. Lehnbildangen und Lehnbedeutungen im Altenglischen. Mьnchen, 1955.
323
Интересующихся этим вопросом можно отослать к работе: Л. А. Булаховский. Введение в языкознание, ч. 2, Учпедгиз, М., 1954. Заимствованиям в русском языке посвящены следующие работы: А. И. Соболевский. Русские заимствованные слова, 1891; С. К. Булич. Заимствованные слова и их значение для развития языка. «Русск. филологич. вестник», т. XV, 1886; И. И. Огиенко. Иноземные элементы в русском языке. Киев, 1915; и др.
В настоящем изложении важно, пожалуй, отметить только то обстоятельство, что большая или меньшая структурная и генетическая общность языка способствует (или препятствует) не только самим заимствованиям, но и процессам адаптации заимствованной лексики в новой языковой среде. Обычно изучение иностранных заимствований в том или ином языке сводится к перечислениям слов, перешедших из других языков. Но лексическое заимствование — это не простой и механический процесс, напоминающий пересыпание зерна из одного мешка в другой. Это очень сложное явление, включающее не только структурное уподобление одной модели построения слова другой, но и семантическое вхождение слов в существующие в данном языке синонимические ряды и семантические системы, закономерное изменение звукового облика в соответствии с фонологической системой языка, обрастание новыми грамматическими формами, характерными для этого языка и т. д. Таких многосторонних исследований иностранных лексических заимствований того или иного языка мы, к сожалению, почти не имеем. А то, что в этой области сделано, показывает, что иностранные заимствования могут вести в новом языке и относительно изолированное существование, будучи отгорожены от прочей лексики своими структурными особенностями (таковы, например, заимствования из европейских языков в китайском).
Иногда структурные различия языков даже вообще препятствуют заимствованиям иноязычной лексики. Так, буддизм в санскритской форме в I в. н. э. проник в Китай и через Китай (а также Корею) в 6 в. н. э. в Японию. Несмотря на такую последовательность распространения буддизма, в китайском языке практически совсем нет санскритских заимствований (даже имена собственные буддийской религии «переведены» на китайский язык), в то время как в японском языке их много. Вне всякого сомнения в этом случае большую роль играло резкое различие или относительная близость структур данных языков.