Очерки поповщины
Шрифт:
Послание, в таком духе написанное, не могло не польстить самолюбию молдовлахийского митрополита. Подкреплено оно было «великими подарунками», которые, по свидетельству Ивана Алексеева, поднес Епифаний и митрополиту и господарю. [69] Киевский эконом достиг желаемого: в ясском кафедральном соборе 22-го июля 1724 года Георгий возложил на него омофор. Получив епископский сан, Епифаний писал к львовскому и владимирскому (на Волыни) униатским епископам, прося их позволения жить в их епархиях и посвящать в попы, и затем отправился в Украйну. Здесь он познакомился с раскольниками, которые, нуждаясь в священниках, просили Епифания посвятить избранных ими лиц. Епифаний согласился, разумеется, не даром, и в продолжение какого-нибудь месяца поставил им 14 попов и дьяконов. В сентябре того же 1724 года он был схвачен людьми прежнего своего благодетеля Ванатовича и посажен под арест в Киеве.
69
«История о бегствующем священстве», в «Летописях русск. ист. и древн.», т. IV, смесь, стр. 65.
Киевский архиепископ донес об Епифании святейшему синоду. Синод потребовал его в Петербург. Весной 1725 года Епифаний был привезен в столицу; но не до него тогда было святейшему синоду: вступление на престол Екатерины I и процесс новгородского митрополита Феодосия на некоторое время отдалили решение его дела. Сентября 3-го наконец синод лишил Епифания священства
70
А не Екатерины I (ум. 1727), как сказано у преосвященного Макария в «Истории русского раскола», стр. 302.
71
Исследование поступков Епифания производилось в святейшем синоде, и перечень их отослан в сентябре 1725 г. в юстиц-коллегию. Вот он: «1) Будучи в Киевской епархии, в Козельском монастыре забрал монастырской казны 240 рублей и родственникам своим роздал монастырское имущество. 2) Обличен в блудодеянии. 3) Взял из киевской канцелярии паспорт о пропуске его на заставе через караул, будто до Триполя для смотрения домовой вотчины, и, проехав караул, бежал за границу лодкой. 4) За Днепром, будучи в городе Сороке, писал своеручно письмо от лица киевского архиерея к ясскому митрополиту, чтобы тот посвятил его во епископы, и именем его под тем письмом подписался и печать софийскую нарисовал и вырезал, и то письмо сам воровски запечатал. Также другие фальшивые письма писал, будто люди города Чигирина желают и просят его к себе во епископы. 5) В том же письме написал он ложные на св. синод клеветы, а именно: все-де духовенство на Украйне желает по-прежнему митрополита, а св. синод, неведомо чего ради, убавил чести митрополии киевской и учинил архиепископство, запретили-де во всей России за патриархов молитися и почитати их, а наипаче-де от синода установлено — киевскому архиерею ездить к Москве на годовую священнослужения чреду; а в Киеве-де для постановления попов быть некому. 6) Приехав в Яссы, подал вышеписанному митрополиту оное письмо своеручно, им самим писанное, и тем митрополитом по тому письму во епископы на Украйну, в Чигирин в 1724 году, июля 22-го дня посвящен. 7) Отъехав от того митрополита из Ясс, посвятил на Украйне в иеродиаконов и попов больше четырнадцати человек раскольников. 8) Он же, будучи в Волосской земле, писал ко львовскому и володимирскому епископам письма, — а оные епископы униаты, — рекомендуя себя под их протекцию и прося о позволения жития в их епархиях, для посвящения в попы». Все это составлено на основании сношений с ясским митрополитом киевского архиепископа, которому синод велел войти в эти сношения. В архиве св. синода дела об Епифании нет: оно находится в сенатском архиве. Выдержки из него напечатаны у Андрея Иоаннова Журавлева («Историческое известие о раскольниках», стр. 228–243), но Андрей Иоаннов, по-видимому, заимствовал его из киевского консисторского архива.
В Соловках прожил Епифаний почти три года, в числе монастырской братии. Не сиделось пылкому чернецу на уединенном острове Белого моря. Исполнилось пять лет, как он все сидел да сидел в заточении то в Киевской лавре, то в Петербургской крепости, то на Соловецком острове, где хотя и пользовался свободой, но ни под каким предлогом не мог съезжать на материк. Тянуло чернеца на волю, туда, на далекий юг, на берега днепровские, в Киев, где бы можно было повидаться с горячо любимыми родственниками, в Заднепровскую Украину, где бы можно было снова архиерействовать. Каждое лето, как известно, на Соловецкий остров стекается множество богомольцев на поклонение св. Зосиме и Савватию. Толпами приплывают они в монастырь на карбасах, толпами и отплывают на матерую землю. Как-то, улучив удобное время, Епифаний, в июле 1729 года, вмешался в толпу отъезжавших богомольцев и благополучно переправился на материк. В Соловках его хватились; началась тревога, послали погоню, но Епифания и след простыл. Много труда и немало лишений принял он, странствуя по архангельским пустыням, бродя окольными путями, для избежания поисков, наконец пристал к богомольцам, которые, помолясь в Соловках, шли на другой конец России поклониться святой Киево-Печерской лавре и киевским печерским угодникам. В Киеве Епифаний был тайно принят своими родными, с которыми так давно не видался, о которых изболело его сердце и в Петропавловской крепости и на Соловецком острове. Долго оставаться в Киеве ему было опасно, и опять пошел он знакомыми дорогами за рубеж, а одет был в монашеское платье и сказывался иеромонахом Софийского дома, Антонием. Пришел он на заставу и уж получил было дозволение на пропуск, но дело вдруг приняло неожиданный оборот. В то время, как Епифаний говорил с заставным офицером, в заставном доме прилучился один монах Красногорского Зазуловского монастыря, [72] который, на беду нашего странника, лично знал и Антония и самого Епифания. Зазуловский монах сказал тихонько офицеру, что прохожий его обмануть хочет, что он вовсе не Антоний, а известный Епифаний, что он взят был в Петербург и по суду заточен в Соловки. Епифания задержали на форпосте и отправили под крепким караулом в Киев. Здесь началось о беглеце новое дело. Почему-то не сочли нужным или возможным держать его под стражей в Киеве; отправили в Переяславль и посадили в тамошнем Михайловском монастыре. [73]
72
Красногорский Зазуловский монастырь находился в подгородной города Золотоноши (Полтавской губернии) слободе, Зазуловке. Упразднен в 1786 году.
73
[Михайловский монастырь был в городе Переяславле (Полтавской губернии). Основан в 1069 году и был в XI и XII ст. престольною митрополией киевскою, ибо киевские митрополиты тогда жили более в Переяславле, да и монастырь Михайловский был в то время гораздо лучше Киево-Печерской лавры. Потом он был кафедральным монастырем епископов переяславских, — теперь же городской собор уездного города.]
Здесь монастырская братия была вся знакома бывшему киевскому отцу-эконому: все друзья да приятели, помнившие хлеб-соль Епифания, когда он был во времени. Надзор за ним был слаб, больше все кутили смиренные иноки, поминаючи прежнее житье-бытье Епифания, ублажая своего «братчика» и браня, на чем свет стоит, правительство за то, что оно унижает духовенство и вздумало еще вмешиваться в управление монастырскими вотчинами, во что не только что гетманы, да и сами короли польские, за их панованье в Киеве, не вмешивались. С ведома ли, без ведома ли добрых своих приятелей Епифаний из монастыря «утик». Выбравшись благополучно из Переяславля, перешел
74
[Пустынно-Николаевский монастырь находился в Киеве, на берегу Днепра. Он основан св. Владимиром тотчас по принятии христианства. Во время отъема монастырских имуществ оставлен первоклассным, а в 1831 году императором Николаем I передан в ведение киевского коменданта с переименованием сей древней обители в военный собор. Братия при этой перемене переведена в Киево-Слупский монастырь.]
— Хочешь ли ты к нам? — спрашивали они Епифания.
— Куда?
— У нас есть монастырь в Польше. Слыхал ли? На Ветке.
— Да ведь вы раскольники?
— Мы только по старопечатным книгам последуем.
И пошли толки, и совещания, и соглашения. Все, как водится.
Задумался Епифаний. Как ни противны были ему церковные отщепенцы, но впереди ему были две дороги: в Соловецкую тюрьму, из которой уж ввек не убежать, и архиерейство, богатство и — что для него важнее всего — возможность помогать своим бедным киевским родственникам. Для них он готов был на все.
Приходили к нему старообрядцы не раз и не два и все соблазняли на переход в раскол. Епифаний, не любивший раскольников, долго колебался.
— Хорошо бы так, как говорите вы, — сказал он наконец. — Но как же тому быть? Ведь я под судом и под неволею.
— Ты только дай нам слово, что хочешь к нам, — отвечали ему, — только согласись быть нашим епископом, а уж на воле будешь. Это дело наше. [75]
Епифаний согласился и дал слово. И стали ходить к нему в «бедность» каждый день московские старообрядцы и благословения от него просили. «Он же приходящих к нему всякого чина людей благословлял и отправлял в епитрахили часы по чину священническому». [76] Старообрядцы учили непривычного киевлянина своим старым обрядам, чтобы после, когда будет священнодействовать на Ветке, не произвел он какого-нибудь соблазна никонианским своим служением.
75
Разговор из Ионы Курносого.
76
Дело юстиц-коллегии в сенатском архиве.
Вместе с Епифанием содержался в московской синодальной «бедности» архимандрит Спасо-Преображенского, что в Казанском кремле, монастыря, отец Питирим. [77] Он видел и слышал все и репертовал обо всем по начальству. Это было 26 июня 1732 года. Епифания с тех пор стали держать строже, но деньги старообрядцев были, видно, сильнее доносов питиримовых и по-прежнему доставляли богатым старообрядцам доступ в «бедности» к будущему их архипастырю.
8 января 1733 года состоялось в Москве решение по делу Епифания. Вот оно: «Монаха Епифана Яковлева, учиня ему жестокое наказание плетьми, отослать в Соловецкий монастырь на его коште и тамо содержать его всегда скована, не выпуская отнюдь из монастыря, и о том из святейшаго правительствующаго синода конторы в С.-Петербург святейшему правительствующему синоду ведение того же января 9 дня сообщено».
77
Питирим был келейник митрополита казанского Сильвестра, бывшего из роду Волынских, восьмидесятилетнего старика, враждовавшего с казанским губернатором, едва ли не родственником своим, известным Артемием Петровичем Волынским. Сильвестр был подчинен влиянию Питирима. Член святейшего синода (1725–1735), архимандрит Спасо-Преображенского в Казани монастыря Иона (потом расстрига Иоасаф Сальникеев) был обличен Сильвестром в расхищении монастырского имущества. Питирим во время производства над Ионою следствия, по словам Арт. Петр. Волынского, который называл его плутом, «неправыя выписки сочинял и подьячих архиерейскаго приказа справливать неволею и страхом принудил». Сильвестр этого любимца своего назначил на место Ионы Сальникеева архимандритом Спасо-Преображенского монастыря. Вражда двух Волынских, казанского губернатора и митрополита, происходила в 1730 году. В это время в синоде производилось дело о воронежском епископе Льве Юрлове. По проискам всемощного тогда Прокоповича, к этому делу был привлечен член синода, коломенский митрополит Игнатий (Смола), который «за медление дела о Льве Юрлове», по лишении сана, был сослан в Свияжский монастырь Казанской епархии. Здесь Сильвестр, митрополит и наперсник его Питирим обращались с Игнатием не как с расстригою, а как с архиереем, при чем однажды Сильвестр, порицая действия Анны Иоанновны, низложившей при самом начале царствования четырех архиереев (Льва воронежского, Игнатия коломенского, Георгия ростовского, Варлаама киевского), выразился резко. За это он отправлен был в Петербург, где 31-го декабря 1731 г. низложен и заточен в Александро-Невской лавре, где и умер. Его несчастию много содействовал враг его, тогда сильный Артемий Волынский. Питирим же, наперсник Сильвестра, был отправлен в Москву, где и содержался при конторе синода одновременно с Епифанием (см. «Дело святейшего синода о воронежском епископе Льве». Ср. «Чтение Императорского Москов. Общ. Истории и Древностей», 1861 года, IV, смесь, стр. 125 и 126).
В Петербурге взглянули на дело Епифания гораздо строже. «Февраля 22, святейший правительствующий синод, рассуждав онаго Епифания вины, и что уже за показанными к нему, как бы святейшаго правительствующаго синода милосердиями, дерзнул из онаго Соловецкаго монастыря уйти, и с немалым трудом пойман, и чтобы потому ж и ныне обыкновенной утечки учинить не мог, приказали: синодальное января 8 дня об оном монахе Епифаний определение отменить и его. Епифания, паки в Москву, в канцелярию святейшего синода возвратить; и, по возвращении, за продерзости его, монашескаго чина лишить, и с прописанием всех вин его отослать в светский суд, для ссылки на сибирские горные заводы в вечную работу, при указе, без продолжения времени». Ведение из синода послано в Москву 26 февраля, получено 5 марта. Но Епифаний в это время скакал уже на переменных, подставных лошадях в зарубежную Ветку.
Московские старообрядцы снеслись с ветковцами о согласии Епифания перейти в раскол, сделаться архипастырем всего старообрядства. Ветковский игумен Власий и все тамошнее общество духовных и мирских было очень радо, тем более, что водворение у них Епифания, как они надеялись, скрепило бы теснее московских старообрядцев с ветковскими, в то время, по причине некоторых обрядовых споров, заметно поколебавшееся. Московские употребили все зависевшие от них средства и немалые деньги, чтобы приговор над Епифанием был немедленно исполнен. Епифания высекли плетьми и послали в Соловки, не дожидаясь ответа из Петербурга. Это было 14 февраля.
Замечательно, что Епифания, высеченного плетьми, везут в Соловки на его счет, не по пересылке, как обыкновенно отправляли подобных людей, а на почтовых лошадях (ямских подводах). Правда, его везли скованного, под караулом двух солдат (Николая Лапандина и Семена Честнова), но везли на двух подводах: на одной сидел Епифаний с солдатом, на другой его имущество с другим караульным. Не так возили в то время других, посылаемых в ссылку людей. Вероятно, все было предусмотрено и предупреждено старообрядцами.