Очерки поповщины
Шрифт:
Повезли Епифания на Ярославль. Несколько старообрядцев, у которых за атамана был некто Артемий Андреев, на вольных лошадях, запряженных в кибитки парами, выезжали из Москвы одновременно с пересыльным Епифанием. Дорогой они сказывались купцами и так пригоняли время, чтобы каждый раз останавливаться на ночлег на одном постоялом дворе с колодником. Тогда этапов еще не было: по селам и деревням, да и в самых городах, пересылаемых колодников обыкновенно помещали в частных домах, большею частью на тех же постоялых дворах, на которых останавливались и проезжавшие по своим надобностям. Таким образом и доехали старообрядцы до Ярославля, где и ночевали вместе с Епифанием с 16 на 17 февраля. Чем свет поднялись они и выехали из Ярославля часами тремя раньше Епифания. Не доезжая первой станции по вологодскому тракту, Вокшерского-Яму, они своротили в сторону, в Коломинский лес, [78] верстах в 25 от Ярославля, и засели вблизи дороги. Одна пара с мнимыми купцами осталась в Ярославле и выехала из города вместе с Епифанием. Ехала она впереди. Зима тогда была снежная, вьюжная, в феврале нанесло большие сугробы; дорога из Ярославля в Вологду была узенькая: ездили по ней гуськом. Когда доехали до условленного места засады, — а это было на рассвете, — передняя пара остановилась, старообрядцы поставили свою кибитку поперек дороги и вывернули оглоблю. Наезжают повозки с Епифанием и солдатами. Ни разъехаться, ни объехать нельзя. Ямщик Дмитрий Иванов, везший Епифания, закричал: «Прочь с дороги! Что стал?» Начались обычные перебранки. Вдруг, заслышав крик Дмитрия Иванова, высыпали старообрядцы из-за леса, кто с дубиной, кто с кольями. А атаман мнимых разбойников, Артемий Андреев, был впереди и кричал:
78
Деревня Вокшерский-Ям, подле села Сандырева, находится в Романовском уезде, в 30-ти верстах от Ярославля. Коломинский (а не Коломенский, как у преосв. Макария в «Истории русскаго раскола», стр.302) лес и волок начинаются верстах в 18-ти от Ярославля. Деревня Коломино, по имени которой лес
— Коли их! Руби завертки! Руби гужи! Вяжи солдат!
Окружили повозку; солдаты не защищались. Дмитрий Иванов и другой ямщик, Иван Иванов, стояли у лошадей, понурив головы. Делать было нечего: разбойников много.
— Эй, ты, голоусый! — крикнул Артемий Андреев солдату. — Кто у вас тут сидит?
Солдат не отвечал; Артемий хватил дубиной по кибитке и крикнул ясак:
— Лшипьи, шомуйке! [79]
Мнимые разбойники мигом выбрали из повозки имущество Епифания. Вытащили и его самого.
79
[Это на так называемом тарабарском языке, который в известных случаях, а также и в переписке, до сих пор употребляется раскольниками. Это тот же русский язык, но согласные буквы в каждом слове заменяются одни другими, гласные остаются те же. Вот ключ тарабарского языка:
б, в, г, д, ж, з, к, л, м, н,
щ, ш, ч, ц, х, ф, т, с, р, п.
Надо брать б вместо ш, щ вместо б, в вместо ш и т. д. Есть люди бегло говорящие на этом языке. Тарабарский язык давно у нас в употреблении: есть памятник его, относящийся даже к XV веку (см. Востокова, «Описание Румянцевского музея», стр. 255). Лшипьи! шомуйке! свиньи! воруйте! Ныне раскольники для секретной переписки, а иные и устно, употребляют три тайные языка: тарабарский, офеньский и иносказательный. Офеньский — это язык ходебщиков, тряпичников, вязниковцев, которые с тесемочками, пуговками и всяким другим мелочным товаром кустарной промышленности ходят по России от Кяхты до Варшавы. Язык этот образовался более 150 лет и разделяется на несколько ветвей: собственно офеньский (во Владимирской губернии) голиванский (в Галиче, Костромской губернии) и матрайский (в Нижегородской и Рязанской губерниях). Язык этот, подобно языку петербургских мазуриков, приволжских прахов и т. п., искусственный слова придуманы (например, стос — бог, грутец — отец, возгран — город) а грамматика русская. В иносказательном языке каждое слово имеет не прямое, а другое, условное значение. Нередко соединяют иносказательный язык с тарабарским. Для разговора на таком языке нужно необыкновенно быстрое соображение. Вот пример двойного тайного языка раскольников «ры туниси лось ца лымую, нмолувиси па мочохтаж и ллынаси ш лулет». По переводу с тарабарского языка это будет: «мы купили соль, да сырую, просушили на рогожках и ссыпали в сусек». На иносказательном языке соль значит священник (вы есте соль земли) сырая — неисправленный, великороссийский, сушить — исправить совершить прием беглого попа, рогожка — Рогожское кладбище в Москве, ссыпать — поместить, водворить, сусек — часовня моленная. Таким образом приведенная фраза означает: «мы достали попа, но не исправленного, исправили его в Москве на Рогожском кладбище и поместили при часовне». Иногда, но это уже только в письме, употребляется тройное тайнописание, т. е. и тарабарское и иносказательное, и офеньское. ]
— Заколоть его! — крикнул Артемий Андреев.
На Епифания бросились.
— Постой, постой! — крикнул атаман. — Здесь, на дороге, нельзя: кровь на снегу заметят.
И, бросив в сани колодника, умчали его в лес. Остались на дороге два солдата да два ямщика, и сначала придумать не могли, что это за разбойники, что у них колодника отбили, а резать в лес утащили. [80]
На другой день, т. е. 18 февраля, и солдаты и ямщики явились в ярославскую провинциальную канцелярию. Оба солдата и ямщик Иван Иванов показали, что у них Епифания воровские люди отбили, а их, солдат, били и увечили. Другой же ямщик, Дмитрий Иванов, на допросе показал и на очных ставках уличал солдат и своего товарища, что они Епифания отпустили своею волею, а воровские люди того колодника не отбивали и воровских людей они не видали. Из этого можно заключить, что Честнов и Лапандин были подкуплены старообрядцами, а также и ямщик Иван Иванов. Солдат отправили в Петербург, в синод, «для подлиннаго следствия»; затем виновные были преданы военному суду, наказаны шпицрутенами и сосланы в «сибирские гарнизоны».
80
Иона Курносый. Разговоры и крики удержаны буквально.
Между тем как из синода по всем епархиальным архиереям и по всем ставропигиальным монастырям рассылались циркулярные указы (30 марта) «о крепком колодника старца Епифания во всех местах взыскании, о поимке и о присылке его в св. синод, в Москву, под опасным и добрым конвоем», — Епифаний был уже за рубежом. Везли его однако не торопясь больше трех месяцев. Отбили его 18 февраля, а доставили ветковским отцам 28 мая. Вероятно, опасаясь розысков по горячим следам, держали Епифания где-нибудь в укромном месте, в самой ли Москве, или в ее окрестностях, а когда опасность поимки на дороге миновалась, повезли свою добычу за рубеж. На Ветке были рады дорогому гостю. Игумен Власий и Варлаам Казанский, уже отрастивший бороду в прежнюю меру, думали «ну, теперь он нас во епископы поставит». Монахи ветковские тому были рады, что теперь, при архиерее, монастырь их еще больше процветет, прославится и разбогатеет от подаяний, как из России, так и от зарубежных старообрядцев. Рады были и причетники и бельцы: «поставит, говорили, нас владыка святый в попы, и жены наши матушки-попадьи будут». Но тогда же среди мирян и другие речи слышались. «Епифан родом из Киева, — говорили они, — мнится, не обливанец ли он, не опоганить бы нам души свои его архиерейством». Вообще водворение епископа на Ветке было, по-видимому, делом одного старообрядческого духовенства — монахов, попов и причетников. Миряне, кажется, были в стороне. Поэтому-то ветковские отцы и не держали пока Епифания в самой Ветке, а поместили его в какой-то пустыньке, бывшей неподалеку. Пришлось старцу, уже девять лет переходившему из тюрьмы в тюрьму, и здесь жить более года почти как в темничном заключении. Скучно было ему; не такой жизни он ожидал. До того была ему тяжела такая жизнь, что он, просидев целый год в пустыньке, писал в Киев письма, прося взять его от раскольников и предавая себя в руки правительства. Письма эти, посланные летом 1734 года, разумеется, секретно и от мирян и от ветковских отцов, имели, как увидим, весьма важные последствия; но не получая на них долго ответа и даже не зная наверное, дошли ли они по назначению, Епифаний покорился своей участи.
Между тем миряне, проведав, что сидит в пустыньке архиерей, привезенный московскими старообрядцами из Ярославля, стали ходить к нему и допытываться, кто он такой, откуда, какого града был епископом, и, слыша его малороссийское произношение, тотчас же спрашивали: «А тебя как крестили? Обливали или погружали в три погружения?»
А Епифаний действительно, как кажется, был крещен обливательным крещением; и так как был он человек простодушный, бесхитростный, и мог, пожалуй, наговорить приходящим и такого, от чего по людям пошла бы большая молва и крамола, то главные затейщики дела, московские старообрядцы, что отбивали его в Коломинском лесу и привезли за рубеж, учили его, как отвечать любопытным и что говорить в феодосиевой, ветковской церкви, когда его будут принимать и исправлять «Когда будут тебя вопрошать: како крещен, обливан ли или погружен, то скажи: «погружен»; а вопросят ты как ведаешь? — скажи: малые дети, на улице играя, «утопленником» дразнили, и отец и мать дразнили сызмаленька «утопленником». [81]
81
Иона Курносый.
Был создан собор на Ветке в тамошнем монастыре. Игумен Власий председательствовал, заседали священноиноки: Иов, Варлаам Казанский, Варсонофий, Исаия, Савва, казначей Павел и рядовые старцы. Было на соборе немало и мирских людей. Совещались о том, как и каким чином принять Епифания. Единогласно решили приняв Епифания, по исправе и проклятии им всех ересей, требовать, чтобы он рукоположил другого епископа, «да корень епископства возрастает». Затем, не приступая пока к приему, послали верных людей в Петербург, в Москву, в Киев, в Яссы, чтобы подкупами и просьбами добыть верные справки из дел о личности Епифания. Справки собирались довольно долго — более года, а Епифаний все сидел да сидел, как в затворе каком, в пустыньке, скучал, томился неволею, бранился с старообрядцами. «Уж лучше бы было мне в Соловках сидеть, чем у вас, в раскольнической темнице», — говорил он им. «Потерпи владыка святый, — отвечали ему, — скоро такого дела сделать не можно». И прежде любил Епифаний выпить, теперь же в горелке отказу не было, только постное ешь, а пей водку, сколько душе угодно. И стал Епифаний с горя да с печали пить темную, и допился до водянки. Очень стал хворать, а все пил.
Между тем справки о нем верными людьми были собраны. До того, что Епифаний обокрал Козельский монастырь, составлял подложные письма и растлил какую-то девочку, старообрядцам дела не было. Обокрал и обманул он «врагов божьих, никониан», — рассуждали они — то не грех; девчонка — и это не грех, а только падение; из писания видно, что многие святые отцы впадали в блуд, да угодили богу покаянием. Известный вывод старообрядцев всех толков!.. Важно было для ветковцев то, что Епифаний, по справкам, оказался не самозванцем, что он действительно был хиротонисан митрополитом Георгием. Одного не могли дознаться никакими справками, обливанец Епифаний или в три погружения крещен? А это было всего важнее для старообрядцев: если он обливан, то его следует крестить вновь. А по правилам вселенских соборов, кто крестится вновь, тот хиротонии не сохраняет.
В то довольно продолжительное время, которое употреблено было ветковскими отцами на собрание справок о личности
82
Иона Курносый.
83
Иван Алексеев, «История о бегствующем священстве», в «Летописях русской истории и древности», т. IV, смесь, стр. 69. Он говорит, что Епифаний «в некиих пустыньках» до приема пробыл десять недель, значит, с конца мая по 6 августа. Но он ошибается ровно на один год, полагая, что Епифаний отбит в Коломинском лесу в феврале 1734 г., между тем как из дела об Епифании видно, что это было в 1733 г.
84
Поп Иван, в пострижении Иов. Он был взят при «первой выгонке» раскольников и разорении Ветки в 1735 году. Иов был одним из самых главных учителей и проповедников старообрядства на Ветке. По определению св. синода 21 декабря 1736 года, он, закованный в кандалы, был отправлен в Николаевский (в Переяславле Залесском) монастырь «для достодолжнаго о его суеверии разглагольствия и увещания к соединению святей, правоверной церкви, понеже того монастыря настоятель то с ним разглагольствие иметь может». В этом монастыре Иов должен был содержаться в цепях. Но так как он, «по довольном увещании, от раскольническаго своего заблуждения ко обращению ко святой церкви явился непокорив и состоял в раскольнической своей ереси не превратен», то, по определению св. синода, 11 февраля 1737 года сослан в Валдайский Иверский монастырь для неисходнаго в келье заключения под крепким караулом и с пресечением всяких сношений с другими лицами. Здесь Иов и умер, но когда — неизвестно.
85
[Вот формула исправы, которую в XVIII ст. читали принимаемые в раскол попы и Епифаний в 1734 г.: «Предстоятель кладет начало (семь поклонов), и потом приходящий такожде семь поклонов. Предстоятель начинает, глаголя: «За молитв святых», «Царю небесный», «трисвятое» и по «Отче наш», — «Приидите поклонимся» трижды псалом 50: «Помилуй мя, Боже». И поставляет его перед церковью, откровенну главу имуща. И повелит ему исповедатися яве и отрицатися, и укоряти, и проклинати богомерзкую веру, в ней же был и вся законы их и обычаи, в них же совратишася и осквернишася. И начинает проклинати ереси от яковитов, сице глаголя: «Аз, имя рек от гнусныя яковитов и ханцыцарския ереси, и от мудрствующих с латины и приобщающихся отчасти еретическому и папежскому учению — днесь прихожду ко истинному, православному христианская веры закону, преданному от св. апостол и утвержденному богоносными отцы святых вселенских седьми соборов. Прихожду же не от нужды, или беды, или тесноты, или страха, или налога, или некоей вещи, на мя воздвизаемей, или чести ради мирския, и благодарований неких обещаемых, или леностью, или лицемерием, но от всея души и сердца и чиста неблазненна, Христа любяще и того истинныя веры животнаго закона желая получити. Прежде отрицаются мудрствующих и сообщающихся отчасти еретическому учению. Проклинаю отрекшихся Исуса и почитающих его равноухим, верующих во Иисуса и святую аллилуию тройственну четверящих: да будут прокляти. Проклинаю творящих развратно святое крещение, аще и во имя Отца и Сына и Святаго Духа глаголют, по обаче крещают водою во едино погружение, а трижды не погружают, иние же только обливают водою; и почитающих всякое омывание крещением, а в трехпогрузительном нужды несть: да будут прокляти. Аще кто ся не крестит во два перста, яко же и Христос, да будут прокляти. И творимое некое благословение, пятию персты, а Христом преданное двуперстное почитающих от некоего черта изданным: да будут прокляти. Проклинаю богоненавидимую и блуднаго образа прелесть, еже остригати браду, но и всегда поощряющих остригати брады своя, и усы притинати постригалы и бритвами. Проклинаю вся враги, крест Христов нарицающих «брынским», а кланяющихся латинскому крыжу; иже не исповедуют бескровныя жертвы суща телеси Господа нашего Исуса Христа. Иже аще ясть млеко и яйца в великий пост, в субботу и неделю; с ними же и иную всякую ересь проклинаю, явную и неявную, и иже прежде соборов, или послежде на церковь благочестивую воссташа и люди Господни отсекати и отторгати начинающе, вся еретицы сопротивно мысляще святым всея вселенныя седьми соборов: да будут прокляти».
«И вопрошает предстоятель: «обещаешилися Христу?» И отвещает имя рек: «обещаваюся Христу». И глаголет: «верую во единаго Бога Отца» весь до конца, трижды, «Господи помилуй» сто; и паки глаголет: «И тако верую и исповедую святую единосущную Троицу истинною любовию, всею душею моей, и всем сердцем моим, и всем помышлением моим, не имея в себе никакого лукавства. И тако покоряюся и прилагаюся благочестивому преданию святых отец, право исправльших слово истины, иже на всех седьми соборех вселенских и поместных. И такого причитаюся святей и апостольской церкви, единомудренно со всеми правоверными, душевное тщание имея, требую совершенно святым, истинным покаянием очищения от всех еретических совращений и осквернений, всяких прегрешений плотских и душевных. Еще же желаю, со страхом и трепетом и радостию сердечною, причастник быти святых и животворящих таин тела и крове Христа Бога нашего, яко да будет ми во освящение души и телу моему, и до кончины живота моего в наследие живота вечнаго царствия небеснаго, молитвами. Пречистыя Владычицы нашея Богородицы и присно девы Марии и всех святых, иже от века Богу угодивших. Аминь» (Рукописный сборник конца XVIII столетия, писанный на Иргизе). В XIX или в конце XVIII столетия эта формула несколько изменена. Она будет приведена в своем месте.]
86
Иона Курносый: «Во время принятия Епифаниева и посвящения им попов и диаконов и священия мира и масла». Стало быть, Епифаний варил миро не в великий четверток, как следует по уставу. Он был принят 6 августа 1734 года, а великий четверток 1735 года был 3 апреля, Ветка же была занята Сытиным и Епифаний взят 1 апреля, то есть во вторник на страстной неделе. Да притом еще ранее нового январского 1735 года у Епифания были уже большие нелады с ветковцами, и он уже не служил в Покровской церкви.
Великая была радость на Ветке. Все духовные лица ликовали и много гордились тем, что наконец добыли епископа, имеют наконец святителя и архипастыря. «Нельзя теперь про нас сказать, что церковь наша хрома: все три чина имеем, — и честное дьяконство, и боголюбивых иереев, и самого преосвященнаго епископа», — говорили они. Попов, рукоположенных Епифанием, немедленно разослали по городам и волостям, — разумеется, за хорошие деньги, данные за то общинами старообрядцев, — и крепко надеялись все старообрядство таким средством подчинить своему влиянию и власти. Одного попа повез в Москву сам Варлаам Казанский, имевший большой вес у тамошних старообрядцев. Игумен Власий со всем собором ветковским приговорили, чтобы Варлаам утвердил всех московских старообрядцев в правильности архиерейства Епифаниева и, подчинив таким образом усиливавшуюся московскую общину Ветке, приезжал как можно скорей домой, где Епифаний должен был хиротонисать его во епископы. Таково было желание и мирян Ветки, изложенное в особом приговоре, зарученном многочисленными подписями.
Скучно было Епифанию у старообрядцев. Десять лет он уже архиереем и почти все десять лет правел в тюрьмах киевских, московских, в петербургской крепости, в Соловках, а потом еще год и два с половиной месяца в пустыньке, где его тоже держали почти как колодника. Не лучше ему пришлось и в самой Ветке. Он был совершенно чужд раскольникам, не только не разделял их убеждений, но, и став во главе их, кажется, довольно смутно понимал, из-за чего они отделились от церкви. Все разъединяло его с новою его паствой: и образ жизни и привычки. Сердце его лежало к Киеву, а тут должен был он выстаивать длинные службы, к которым не привык в Киеве, вести строгую жизнь и ни под каким видом не давать воли своему веселому, пылкому характеру. Тоска по родственникам мучила его, и хотя ветковские девицы, по отзыву самих старообрядцев, не отличались целомудрием, а Епифаний был охотник до женщин, но за епископом зорко следили сотни глаз, и ему решительно было невозможно завести с какою-либо ветковскою красавицей нежных отношений. А больше всего противны были Епифанию обряды ветковцев. Уже был он принят ими в общение, уже служил обедни и рукополагал попов, как два униата, жившие по соседству с Веткой, перешли в раскол и, как обливанцы, на основании заповеди Филарета патриарха, перекрещены старообрядческим попом в три погружения. Противно на это было смотреть Епифанию. Когда новокрещенные выходили из церкви, позвал он их к себе в келью и принялся кричать, понося их непотребными словами: «Благочестивое крещение, — говорил он им, — отложили, раскольничьим крестились во второе. А первое-то вам разве не крещение было?» [87]
87
Иона Курносый.