Очерки Русской Смуты (Том 1)
Шрифт:
– Я был бы бесконечно счастлив - быть может, хоть это отрезвило бы наших затуманенных солдат, и прервало постыдное братание.
На участке соседнего полка "командующий армией был встречен... бравурным маршем германского егерского полка, к оркестру которого потянулись наши "братальщики" - солдаты. Генерал со словами: "это измена!" повернулся к стоящему рядом с ним офицеру, приказав передать братальщикам обеих сторон, что, если немедленно не прекратится позорнейшее явление, он откроет огонь из орудий. Дисциплинированные германцы прекратили игру... и пошли к своей линии окопов, по-видимому устыдившись мерзкого зрелища. А наши солдаты - о, они долго еще митинговали, жалуясь на "притеснения контрреволюционными начальниками их свободы".
Я не питаю чувства мести вообще. Но все же крайне сожалею, что генерал Людендорф оставил немецкую армию
Кроме братания, неприятельское главное командование практиковало в широких размерах, с провокационной целью, посылку непосредственно к войскам, или вернее к солдатам, парламентеров. Так, в конце апреля на Двинском фронте появился парламентер - немецкий офицер, который не был принят. Однако, он успел бросить в солдатскую толпу фразу: "я пришел к вам с мирными предложениями, и имел полномочия даже к Временному правительству, но ваши начальники не желают мира". Эта фраза быстро распространилась, вызвала волнения в солдатской среде, и даже угрозу оставить фронт. Поэтому, когда через несколько дней, на том же участке вновь появились парламентеры (командующий бригадой, два офицера и горнист), то их препроводили в штаб 5 армии. Конечно, оказалось, что никаких полномочий они не имели, и не могли указать даже сколько-нибудь определенно цели своего прибытия, так как "единственною целью появлявшихся на фронте лжепарламентеров - как говорилось в приказе Верховного главнокомандующего - было разведать наше расположение и настроения, и лживым показом своего миролюбия, склонять наши войска к бездействию, спасительному для немцев, и гибельному для России и ее свободы"... Подобные выступления имели место и на фронтах 8, 9 и других армий.
Характерно, что в этой провокации счел возможным принять личное участие главнокомандующий восточным германским фронтом принц Леопольд Баварский, который в двух радиограммах, носящих выдержанный характер обычных прокламаций, и предназначенных для солдат и Совета, сообщал, что главное командование идет навстречу "неоднократно высказанным желаниям русских солдатских депутатов окончить кровопролитие"; что "военные действия между нами (центральные державы) и Россией могут быть окончены без отпадения России от своих союзников", что "если Россия желает знать частности наших условий, пусть откажется от требования публиковать об них"... И заканчивал угрозой: "желает ли новое русское правительство, подстрекаемое своими союзниками, убедиться в том, стоят ли еще на нашем восточном фронте дивизионы тяжелых орудий?"
Ранее, когда вожди делали низость во спасение армии и Родины, то по крайней мере, стыдились ее и молчали. Ныне военные традиции претерпели коренное изменение.
К чести Совета, нужно сказать, что он надлежаще отнесся к этому провокационному призыву, ответив: "главнокомандующий немецкими войсками на восточном фронте предлагает нам "сепаратное перемирие, тайну переговоров!"... Но Россия знает, что разгром союзников будет началом разгрома ее армии, а разгром революционных войск свободной России - не только новые братские могилы, но и гибель революции, гибель свободной России"...
Глава XXIV. Печать и пропаганда изнутри
С первых же дней революции, естественно, произошла резкая перемена в направлении русской печати. Выразилась она с одной стороны - в известной дифференциации всех буржуазных органов, принявших направление либерально-охранительное, к тактике которого примкнула и небольшая часть социалистической печати, типа плехановского "Единства"; с другой стороны нарождением огромного числа социалистических органов.
Правые органы претерпели значительную эволюцию, характерным показателем которой может служить неожиданное заявление известного сотрудника "Нового Времени" Меньшикова: "мы должны быть благодарными судьбе, что тысячелетие изменявшая народу, монархия наконец изменила себе, и сама над собой поставила крест. Откапывать ее из-под креста, и заводить великий раздор о кандидатах на рухнувший престол было бы, по-моему, роковой ошибкой". В течение первых месяцев правая печать частью закрылась, - не без давления и насилия со стороны советов, - частью же усвоила мирно-либеральное направление. Только, с сентября 1917 года, тон ее становится крайне приподнятым, в связи с окончательно выяснившимся бессилием правительства, потерей надежды на легальный выход из создавшегося тупика и отголосками
Расходясь, в большей или меньшей степени, в понимании социальных задач, поставленных к разрешению революцией, повинная, быть может, вместе с русским обществом, во многих ошибках, русская либеральная печать проявила однак, исключительное единодушие в важнейших вопросах государственно-правового и национального характера: полная власть Временному правительству; демократические реформы в духе программы 2 марта{172}, война до победы в согласии с союзниками. Всероссийское учредительное собрание, как источник верховной власти и конституции страны. Либеральная печать, еще в одном отношении, оставила о себе добрую память в истории: в дни высокого народного подъема, как и в дни сомнений, колебаний и всеобщей деморализации, знаменующих собою революционный период 1917 года, в ней как равно и в правой печати, не нашлось почвы для размещения немецкого золота...
Широкое возникновение новой социалистической прессы, - сопровождалось рядом неблагоприятных обстоятельств. У нее не было нормального прошлого, не хватало традиции. Долгая жизнь подполья, усвоенный им исключительно разрушительный метод действий, подозрительное и враждебное отношение ко всякой власти, - наложили известный отпечаток на все направление этой печати, оставляя слишком мало места и внимания для творческой, созидательной работы. Полный разброд мысли, противоречия, колебания, проявленные как в недрах Совета, так и между партийными группировками и внутри партий, находили в печати соответственное отражение, точно так же, как и стихийный напор снизу безудержных, узкоэгоистичных, классовых требований; ибо невнимание к этим требованиям создавало угрозу, высказанную однажды "красой и гордостью революции", кронштадтскими матросами министру Чернову: "если ничего не дадите вы, то нам даст... Михаил Александрович!" Наконец, не осталось без влияния появление в печати множества таких лиц, которые внесли в нее атмосферу грязи и предательства. Газеты пестрят именами, которые вышли из уголовной хроники, охранного отделения и международного шпионажа. Все эти господа Черномазовы (провокатор-охранник, руководитель дореволюцюнной "Правды", Бертхольды (тоже редактор "Коммуниста"), Деконские, Малиновские, Мстиславские, соратники Ленина и Горького - Нахамкес, Стучка, Урицкий, Гиммер (Суханов), и многое множество других лиц, не менее известных, довели русскую печать до морального падения, еще небывалого.
Разница была лишь в размахе. Одни органы, близкие к советскому официозу "Известия рабочих и солдатских депутатов", расшатывали, в то время как другие, типа "Правды" (орган соц.-демократ. большев.) - разрушали страну и армию.
В то время, когда "Известия" призывают к поддержке Временного правительства, держа, однако, камень за пазухой, "Правда" заявляет, что "правительство контрреволюционно, и потому с ним не может быть никаких сношений. Задача революционной демократии - диктатура пролетариата". А социал-революционный орган Чернова "Дело народа" находит нейтральную формулу: всемерная поддержка коалиционному правительству, но "нет и не может быть в этом вопросе единодушия, скажем более, и не должно быть - в интересах двуединой обороны"...
В то время, как "Известия" начали проповедывать наступление, только без окончательной победы, не оставляя, впрочем, намерения "через головы правительства и господствующих классов установить условия, на которых может быть прекращена война", - "Правда" требует повсеместного братания; социал-революционная "Земля и Воля" то сокрушается, что Германия желает по-прежнему завоеваний, то требует сепаратного мира. Черновская газета, в марте считавшая, что "если бы враг победил, тогда конец русской свободы", в мае - в проповеди наступления видит "предел беззастенчивой игры на судьбе отечества, предел безответственности и демагогии". Газета Горького "Новая жизнь" устами Гиммера (Суханова) договаривается до такого цинизма:
"Когда Керенский призывает очистить русскую землю от неприятельских войск, его призывы далеко выходят за пределы военной техники. Он призывает к политическому акту, при этом совершенно не предусмотренному программой коалиционного правительства. Ибо очищение пределов страны силою наступления означает "полную победу"... Вообще "Новая жизнь" особенно горячо отстаивала немецкие интересы, повышая голос во всех тех случаях, когда, со стороны союзников или нашей, немецким интересам угрожала опасность.