Очерки современной бурсы
Шрифт:
— Мы так и думали, — за себя и за Серафима сказал Григорий. — Хорошо, что вовремя заметили, а не то согрешил бы ты, брат Андрей. Пойдем закусим, чем бог послал.
НАКАНУНЕ ЭКЗАМЕНОВ
Позавтракав, Андрей пошел узнать, чем должен он заниматься.
— Ждите! — последовал ответ помощника инспектора.
Медленно тянулось время. Томила неопределенность. Андрей понял, что не принадлежит самому себе. Другие «братья во Христе» тоже не знали, что делать, и молчи сидели на койках или бесцельно расхаживали по спальне. Сколько надо ждать, не знал никто.
Прошло
Но вот баня позади и справки сданы. Ребята снова предоставлены самим себе.
Так прошел первый день пребывания Андрея в стенах столь вожделенной им духовной школы.
На другое утро все поступающие во главе с Алексеем Анатольевичем направились в городскую больницу на медицинскую комиссию. Каждый подвергся тщательному осмотру врачей, особенно невропатолога: семинарское начальство боялось поступления к ним психически неполноценных, свихнувшихся на религиозной почве. Как потом стало известно Андрею, не проходило года, чтобы в стенах семинарии один-два человека не сходили с ума из-за чрезмерной религиозности. Поэтому начальство и подходило так осторожно к людям повышенно благочестивым. Из числа поступающих, — а их набралось свыше шестидесяти человек, — медицинская комиссия забраковала с добрый десяток, в том числе одного из «блаженных» — Серафима. Забракованным было предложено покинуть стены семинарии в тот же день. Серафиму разрешили все же остаться в лавре в качестве послушника монастыря, что обрадовало его несказанно.
На третий день своего пребывания в семинарии будущие бурсаки увидели инспектора. Часов в двенадцать дня всех их собрали в одной из аудиторий, расположенных в том же здании, что и спальня, только на втором этаже. К ним вошел пожилой священник в черной шелковой рясе, с золотым наперсным крестом, украшенным драгоценными камнями. Звали инспектора отцом Вячеславом. Его сопровождал Алексей Анатольевич, который следовал за начальником на два шага сзади с выражением крайнего подобострастия на лице. Теперь из сухого и грозного помощника инспектора, каким он был для семинаристов, Алексей Анатольевич превратился в исполнительного подчиненного, прямо-таки раболепствовавшего перед инспектором.
Отец Вячеслав держал себя просто, но с большим достоинством. Это был культурный, образованный человек. Говорил он тихо, мягко, вкрадчиво, чувствуя свою безграничную власть над семинаристами и, как показалось Андрею, слегка упиваясь этой властью.
Инспектор обратился к поступающим с краткой речью. Он сказал, что рад видеть их в стенах духовной школы и благодарит бога, что есть еще в наше время люди, в которых не оскудела вера и которые решили посвятить свою жизнь служению богу и церкви. Затем он остановился на трудностях пастырского служения, сказал, что это не просто профессия, а подвиг и что все будущие семинаристы должны себя готовить к нему. Что касается приемных испытаний, то они начнутся с понедельника.
На этом беседа кончилась. Инспектор по очереди благословил каждого, спрашивал его имя и фамилию. Когда Андрей, подходя под благословение, назвал себя, лицо отца Вячеслава озарилось улыбкой. Он сказал Андрею, что знает его по документам и рекомендации архиепископа, с которым лично знаком. Спросил, как здоровье владыки, и ободрил Андрея тем, что выразил уверенность в способностях юноши.
— Я уверен, что вы поступите сразу в третий класс, успешно окончите семинарию и пойдете в академию, — благосклонно улыбаясь, заключил отец инспектор.
Оставшиеся дни прошли в усиленных занятиях. Андрей тщательно повторил все предметы.
В субботу вечером и в воскресенье утром он вместе со всеми абитуриентами пошел в лаврский Успенский собор ко всенощной и обедне. Богослужения были невиданно пышными. Ничего подобного он до сих пор не видел. Их совершал сам наместник лавры архимандрит Илларион. Это был высокий, в меру полный человек лет пятидесяти, с длинными волосами и черной окладистой бородой. Движения его были величины. Чувствовалось, что он — безграничный повелитель монахов — постоянно помнит о своей власти. Служил он в прекрасном облачении из малинового бархата, расшитого золотом. На голове его красовалась митра, вся усыпанная драгоценными камнями, а на груди висело два креста, тоже золотых, осыпанных бриллиантами.
Наместнику сослужило два десятка архимандритов и иеромонахов. В службе принимал участие архидьякон с таким басом, какого Андрею еще не доводилось слышать. Когда архидьякон пел, весь собор наполнялся его голосом, и казалось, не было места, где его не было бы слышно, несмотря на то, что собор был до отказа набит богомольцами. На правом клиросе пел наемный хор из сорока человек с великолепными голосами. Левый состоял из одних монахов, которых было не меньше полсотни. Пели они лаврским распевом, какого не услышишь нигде, кроме этого монастыря.
По временам в собор доносился звук главного лаврского колокола, который мелодично вливался в звук пения. Андрей был потрясен. Он истово молился, по временам забывая, где находится: на небе или на земле. Здесь он ощутил, как, по словам одного из церковных песнопений, «небесная срадуются земным и земная сликовствуют небесным». Ему казалось, что сам бог невидимо присутствует здесь. Его сердце словно ощущало бога и ликовало от этого. Он молился и от всей души просил бога, чтобы он помог ему успешно выдержать приемные испытания.
«ДОСТОЙНО ЕСТЬ…»
Наступил понедельник — день экзаменов. Андрей плохо спал — волновался. Встал рано и первым делом направился в Троицкий собор к преподобному Сергию. Здесь он купил несколько свечей и поставил их на подсвечник возле раки святого. Горячо молился и просил помощи угодника божия.
Без пятнадцати минут десять к зданию семинарии подъехали две «Победы»: прибыли преподаватели. Все они жили в Москве и каждый день приезжали на электричке в Загорск, а от станции в лавру их доставляли семинарские машины. Большинство преподавателей были пожилыми людьми. Одни имели сан священника, другие были светскими людьми.
Ровно в десять прозвенел звонок. Поступающие, объятые страхом, вошли в вестибюль второго этажа, где были расположены учебные аудитории. Некоторые крестились перед иконой, висевшей в углу. Андрей ловил себя на мысли, что страх и волнение порождали сама обстановка, культ начальства, при котором не только ректор и инспектор, но даже рядовой преподаватель и помощник инспектора превращались в «царя и бога», в неограниченных властителей судьбы каждого новичка. Чувствовалось, что многое зависит от отношения к тебе начальства.