Очерки современной бурсы
Шрифт:
Он был крайне удивлен, заметив, что все священники храма небрежно относятся к чтению этих записок, за которые, кстати сказать, верующие платили большие деньги, составлявшие одну из основных статей доходов причта.
В каждой из записок было по нескольку десятков имен, многие из них повторялись. Но за именем стояли людское горе, слезы, надежды родственников, и Андрей, понимая этих людей, старался отдавать всего себя молитвам.
Вскоре после назначения Андрею пришлось служить панихиду с отцом Кириллом Мещеряковым. Был воскресный день. Все утомились после двух литургий. А тут
Началось чтение записок. Их должен был читать кто-то один: священник или дьякон, так, чтобы было слышно каждое имя. Но чтобы не затягивать панихиду, отец Кирилл распорядился раздать записки себе, Андрею, двум псаломщикам, певчим и даже уборщицам.
Началась какофония: десять человек читали одновременно, и ни одного имени разобрать было невозможно.
— Отец дьякон! — шепнул Андрею отец Кирилл. — Вы что же вздумали все имена подряд читать? Этак мы до вечера не кончим. Я есть хочу. У меня больной желудок, я не могу поздно обедать. Смотрите, как я делаю…
Андрей скосил глаза. Отец Кирилл действовал ловко: читал два-три первых имени и откладывал записку в сторону.
— И ты твори такожде! — наставительно шепнул Андрею отец Кирилл.
— Не могу, батюшка, — ответил Андрей.
— Ну и дурак! — ответил вполголоса священник и продолжал: — И помяни, господи, усопших рабов твоих Петра, Зинаиду, Дарию, Симеона, Григория…
Андрей оглянулся. Все, участвующие в чтении, поступали, как отец Кирилл. Особенно ловко действовала уборщица Маруся. Та вообще щелкала записки, как орехи: не успеет взять, готово — прочла. Она почти не смотрела в них, а, воздев глаза к небу, бормотала что-то.
— Что смотришь на Марусю, дьякон? — снова обратился отец Кирилл к Андрею. — Ловко читает? А она неграмотная! Учись у нее…
После панихиды, когда все, кроме настоятеля, который обедал в отдельной от причта комнате, собрались за столом, Андрей обратился к отцу Кириллу:
— Батюшка, я так не могу поступать. Люди просят нас молиться, деньги за это платят, а мы, выходит, их обманываем?
— Почему обманываем? Зачем такие слова произносить? Мы просто ускоряем службу.
— Но имен-то мы не читаем?
— А к чему их все читать? Важно создать видимость перед народом. Важно, чтобы люди были довольны и нареканий на нас не было.
— Но мы же не молимся за большинство умерших.
— Верно. Но господь всеведущ. Он знает, что за тех, кого мы пропустили, родственники хотели помолиться. И он помилует их…
— Тогда зачем все эти панихиды?
— Для успокоения совести верующих… Да и нам они доход дают, отец дьякон. Попадете на братскую кружку, все поймете, — рассмеялся отец Кирилл.
Так Андрею был преподан первый урок службы в храме. Первый, но далеко не последний.
В ВОЛЧЬЕЙ СТАЕ
Вскоре настоятель позвал к себе молодого дьякона.
— Отец дьякон, — сказал он, — до сих пор вы бывали у нас только по воскресеньям и праздникам. Нужно, чтобы вы иногда и в будние дни служили, в те дни, когда обедню совершает отец Кирилл.
— Хорошо, отец настоятель, — ответил Андрей. — Но почему я должен служить именно с отцом Кириллом?
— Он обратился ко мне с этой просьбой, и я уважил старого, заслуженного священника. Ему трудно одному. Голос у него слабый, и ему трудно потреблять святые дары.
— Почему трудно? — удивился Андрей.
— Он жалуется на боли в желудке. Врачи запретили ему употреблять вино.
— Слушаюсь, отец настоятель.
Удивленный Андрей вышел из комнаты настоятеля. Отец Кирилл никогда не отказывался от нескольких рюмок красного вина, бутылка которого всегда ставилась за трапезой священнослужителей, а святые дары он почему-то допить не может.
В этот день Андрей служил обедню вместе с отцом Петром, ярым врагом отца Кирилла. У него-то дьякон и решил выяснить свое недоумение и рассказал о приказе настоятеля.
— Подлец Кирилл! — лаконично ответил священник. — Все себе выгоды, негодяй, ищет. Я старше его, мне тоже трудно одному служить, но я не прошу себе в помощь дьякона. Слишком он бережет себя, неженка.
— Может, ему действительно трудно? — спросил Андрей.
— Говорю тебе, дьякон, русским языком: всем трудно. Но он лелеет свою персону. Два раза в день он никогда в храм не приедет: трудно! Святые дары не потребляет: трудно!
— Не пойму я, отец Петр, это дело со святыми дарами. Почему он их не может потреблять? Вино то он пьет.
— Тут дело не в вине, а в брезгливости Кирилла. Он тебе выхлещет сколько угодно вина, да не из общей чаши. Он потреблять не хочет потому, что из нее мы народ причащаем, ложку туда макаем, слюни людские туда пускаем, вот почему.
— Отец Петр, но святые дары — кровь господня! Можно ли брезговать ею?
— Ты не знаешь, за что Кирилла к нам перевели из той церкви, где он раньше служил?
— Откуда мне знать?
— За то, что он, подлец, кровь Христову потихоньку, когда никто не видел, в помойное ведро выливал, чтобы не потреблять!
Андрей в ужасе перекрестился.
— Как же об этом узнали?
— Монашка-алтарница случайно увидела и донесла в патриархию. За это сразу лишать сана полагается…
— Почему же не лишили?
— Боятся Кирилла в патриархии, вот почему. Он уж сам лишал себя сана.
— Как?
— В двадцатые годы, когда мода была отрекаться от церкви, он одним из первых в Москве снял сан, поносил публично церковь в печати. А в войну «раскаялся», пришел в патриархию, попросил простить прежние «ошибки». Священников было мало, вот его и приняли. А сейчас боятся трогать. Понимают, чуть что, он опять «отречется» и начнет поносить церковь. Его и терпят, нянчатся с ним… Ты его бойся, дьякон, он на все способен. Совершенно беспринципный человек. Эгоист.