Очерки времен и событий из истории российских евреев (Уничтожение еврейского населения, 1941 – 1945). Книга 5
Шрифт:
И собираться стало некому.
Слушать песни – некому.
И изредка лишь‚ вечерами‚ отец вставал у окна и пел те самые песни‚ пел – подражал Шульману‚ Эпельбауму. Чаще всего Шульману. Голос высокий‚ с переливами‚ мелодии печальные‚ тоскливые. А мы лежали в постелях и слушали. И люди под окном‚ на московском бульваре‚ в центре города‚ слушали, быть может, тоже...
За горами‚ за долами
Голуби летели‚
Голуби летели.
Еще радость не пришла‚
Годы улетели.
Еще радость не пришла‚
Годы
8
В начале двадцатого века в учебниках иврита для младших классов был помещен крохотный рассказ – и вот он. Жил на свете мальчик‚ маленький мальчик‚ который вечно опаздывал в школу‚ потому что постоянно забывал‚ куда он положил перед сном одежду свою и учебники. Каждое утро он тратил время на поиски и потому не успевал в класс к началу занятий. Но однажды вечером мальчик взял листок бумаги и написал: "Одежда на стуле‚ шапка в шкафу‚ книжки на столе‚ туфли под стулом‚ а я в кровати". Утром он проснулся и стал собирать вещи‚ заглядывая в этот список. Всё было на месте: одежда висела на стуле‚ шапка лежала в шкафу‚ книжки ожидали его на столе‚ а туфли – под стулом. В конце списка было написано: "а я в кровати". Мальчик начал искать самого себя – долго и безуспешно‚ никого в кровати не нашел‚ но потерял при этом много времени и снова опоздал в школу.
К чему этот рассказ? Трудно сказать. Возможно, к тому‚ что порой мы очень хорошо знаем‚ где находится наше имущество‚ сколько его, в какой оно нынче цене‚ но ничего не знаем о том‚ где находимся мы сами. А находимся мы – извините за напоминание – в начале нового века и вглядываемся в него с беспокойством‚ а порой и страхом‚ наученные опытом ушедших лет. Век прежний‚ как губка‚ насыщен кровью‚ его уже не изменить: таким он получился, таким ему и оставаться в памяти. Наша надежда на будущие времена‚ не захватанные пока что грязными руками.
По окончании той войны, году в сорок восьмом‚ примерно‚ на пустынном и заброшенном берегу Средиземного моря случайно обнаружили человека‚ который жил в одиночестве многие годы. Это был современный Робинзон Крузо‚ и он понятия не имел о том‚ что случилось в мире. Не знал ничего о Гитлере‚ не слышал такое имя – Сталин‚ не подозревал даже‚ что прошла по Европе мировая война с ее жертвами. Не знал – и не желал знать. Одиночка может‚ конечно‚ спрятаться и отсидеться в укромном месте‚ но что делать целому народу? Где отсидеться и в какой глуши?..
9
Сорочицы, Украина: "Врач–гинеколог Любовь Михаиловна Лангман пользовалась любовью населения‚ и крестьянки долго скрывали ее от немцев. С ней пряталась ее дочь одиннадцати лет... Пришла повитуха и рассказала‚ что у жены старосты трудные роды… Верная своему долгу‚ Лангман пошла в избу старосты‚ спасла мать и ребенка. После этого староста сообщил немцам‚ что в его хате находится еврейка. Немцы повели женщину и девочку на расстрел. Сначала Лангман просила: "Ребенка не убивайте"‚ но потом прижала дочь к себе и сказала: "Стреляйте! Не хочу‚ чтобы она жила с вами". Мать и дочь были убиты…"
Сотни книг написаны на эту тему. Тысячи научных статей. Всё собрано‚ систематизировано‚ разложено по параграфам‚ выделено в столбцы и пронумеровано. Жгучая боль и невыносимые страдания прячутся за колонками цифр и процентов. Детские слезы и старческие рыдания скрываются за беспристрастным анализом ученого. И чем дальше мы удаляемся во времени‚
Сколько времени прошло с той поры? Сколько свидетелей осталось? Сколько народилось новых и новых, что ничего не знают о той трагедии? Сколько таких, что не желают знать?.. Само время‚ казалось‚ услужливо освобождает от необходимости знать и помнить. Хотим мы того или нет‚ сопротивляемся или покорно поднимаем руки‚ время смывает и зализывает прошлое‚ затушевывает страдания и зарубцовывает раны. Уходят в небытие палачи‚ уходят их жертвы‚ уцелевшие чудом; наши трагедии уплывают в прошлое‚ наши мученики растворяются в общей толпе бесчисленных жертв‚ рассеянных в веках. Оно уже стало историей‚ это прошлое‚ достоянием ученых-специалистов – так‚ может‚ не держать в памяти ту Катастрофу‚ передать в архивы‚ передоверить историкам? Пусть они теперь занимаются‚ пишут статьи-рефераты...
Пройдут годы, не останется в живых ни одного участника той трагедии‚ ни одного свидетеля‚ но кто-то должен помнить‚ кто-то обязан помнить‚ и напоминать‚ и предупреждать: вот был народ‚ культурный и образованный народ в сердце Европы‚ и будто чумой заболел‚ холерой или проказой – повальная эпидемия‚ что привела к таким чудовищным результатам. Эта Катастрофа нас научила‚ эта Катастрофа нас многому научила: не пренебрегать самыми первыми симптомами болезни того или иного народа‚ чтобы не оказалось потом слишком поздно‚ чтобы не подводить затем очередной баланс неисчислимых жертв.
Хмельник‚ Украина: "Мать доктора Абрамсона‚ глухая старая женщина, не слышала приказа и не сразу вышла из подвала‚ где она ютилась. Гестаповец схватил ее за седые волосы и саблей отрубил голову. Так‚ с седой старушечьей головой в руках‚ он стоял перед людьми..."
10
Со стесненным сердцем начинал автор этот рассказ. Со стесненным сердцем заканчивает...
В те далекие, двадцатые–тридцатые годы, когда Катастрофа уже стояла на пороге, догадывались ли наши деды о том, что на них надвигалось? Догадывались или не догадывались?.. Мы же не легкомысленная нация. Мы дали миру пророков, которые предостерегали при многих бедствиях. Так были ли у нас пророки в те годы, кто это знает? Возможно, и были, но надо еще их выслушать, надо им поверить и не отмахнуться с небрежением, когда всё вокруг спокойно и устойчиво на первое усмотрение. В те предкатастрофные годы мы не предполагали, что один народ способен уничтожать народ другой – педантично, со знанием дела, но теперь мы этому научены, и никто не сможет оговориться незнанием. Это было. Один народ уничтожал народ другой, и гигантские рвы с расстрелянными – граница между нашим и тем временем, между неведением и знанием.
Мир это принял. Обсудил. Осудил. И занялся очередными проблемами. Шесть миллионов жертв – их хватило ненадолго. По миллиону на десятилетие? Если бы… Подросли новые поколения, которым тоже хочется маршировать, и вскидывать руку для приветствия, и стучать пивными кружками по столу: ведь это так упоительно, особенно в молодые годы! Их деды отмаршировали в свой срок и сгнили затем на полях той войны. Наши деды ушли в газовые камеры…
Что же остается сказать напоследок? Что, как и кому?..