Очерки японской литературы
Шрифт:
Осень... Хаги куст Снизу начал уж желтеть!
Началась пора...
Грустно осенью одной Мне на ложе возлежать!
НО
Цураюки упоминает и о "хлопанье крыльев кулика" на рассвете осенью,— образ, связываемый с мотивом грустного одиночества.
Часто, часто так
Бьет крылами на заре
На полях кулик...
Не пришел ты — и всю ночь
Просчитала я
Так говорит женщина, напрасно поджидавшая до самого рассвета своего возлюбленного, меланхолически прислушиваясь к ударам крыльев кулика за окном.
Прекрасным символом горести жизни является коленце бамбука,— с одной стороны, своими короткими размерами как будто наглядно напоминающее о краткости как жизни, так и всякого счастья, а с другой, благодаря своему японскому названию фуси, ассоциируемое с другим словом — укифуси, что означает «горестные перипетии», «горести».
В мире этом всем,
Как коленце бамбука,—
Много дел и слов...
На коленцах — соловей!
В деле, слове — горечь, плач!
Прямой смысл этого стихотворения усугубляется еще тем, что здесь упомянут соловей. Соловей же «поет», по-японски — наку, что значит, кроме того, еще и «плачет» .
Горесть жизни ощущается особенно благодаря тому, что всякая радость, да и все вообще в мире так преходяще; об этом говорит образ струй реки Ёсино; сейчас они текут здесь, перед глазами; один миг — и они скрылись в далеких горах.
Будешь дальше течь
И отсюда далеко
Спрячешься в горах...
Только ты одна, река Ёсино?
Иль в мире все?
5) Тема людской верности.
Тема верности также близко примыкает, особенно в своем отрицательном аспекте — неверности, к тематике «мимолетности жизни» и «горестей жизни», говоря о той же общей непрочности н ненадежности всего в этом мире, в том числе и людской привязанности.
Цураюки упоминает об этой теме как в ее положительном, так и отрицательном аспекте.
В положительном смысле эта тема связывается с образом «волн, перекатывающихся через покрытые соснами горы». Так бывает большей частью в стихотворениях, так сказать,— «клятвах верности», причем получается приблизительно такой ход мыслей: «как невозможно, чтобы волны когда-нибудь перекатились через поросшие соснами горы, так же немыслимо и представить себе, чтоб я тебе изменил».
Если и тебе
Стану изменять, другой
Сердце передав,—
Знай — чрез сосны этих гор
Волны перекатятся!
В несколько ином, но также положительном смысле тема верности фигурирует в связи с образом «людей, пришедших зачерпнуть у ручья на поле». Несмотря на то что воды его уже утратили свою прежнюю свежесть, которой отличались в те времена, когда этот ручей еще протекал в горах, люди приходят и все-таки пьют из него.
Воды ручейков,
Что бегут по полю здесь,
Потеплели все.
Пить приходят все же те.
Свежесть прежнюю кто знал!
Стихотворение это имеет в виду верность друзей, не покидающих своего друга и после несчастья, постигшего его.
Мотив неверности — в образе «друзей, удаляющихся от человека при ого несчастье», упоминаемый Цураюки, может быть представлен следующим стихотворением «Исэ- моногатари».
« Ненадежные»,—
Люди говорят о вас.
Вишен всех цветы.
Все ж надежней вы того,
Кто забыл меня совсем!
На цветы вишен полагаться трудно: они быстро облетают; но на людей — еще труднее: они так скоро забывают о других.
Весь этот перечень Цураюки заканчивает упоминанием об очень любопытных и неожиданных мотивах, образующих своеобразного характера тему.
6) Тема последней обманутой надежды.
Эти мотивы соединяются с образом «дыма над Фудзи», неизменно подымающегося над этой горой: «Все-таки есть нечто постоянное и вечное»,— может думать поэт. Тем более что этот образ применялся и раньше в качестве символа вечной и неизменной любви.
Вечный, вечный дым
Над тобою ввысь летит,
О гора Фудзи!
Бесполезный дым! Невмочь
Богу даже загасить.
К обычному символу неизменной любви здесь присоединяется другое толкование дыма, как чего-то бесследно растворяющегося в воздухе, что является символом любви уже бесплодной, любви без ответа. Цураюки хочет сказать, что если даже это последнее, хоть сколько-нибудь постоянное и надежное, вдруг исчезает, если расплывается бесследно в воздухе и дым над Фудзи, на что же тогда человеку остается надеяться?
Сходную же роль играет образ «моста в Нагара». Этот мост, действительно существовавший в провинции Цу, считался в те времена построенным особенно прочно и в очень давние времена. Его привыкли уже с давних пор видеть ничуть не меняющимся. Поэтому он выступает прежде всего в смысле верного друга, спутника жизни, с которым человек вместе идет к старости.
В целом мире здесь
К старости путем одним
Только мы идем.
Ты, мост длинный,— в Цу-стране,