Очерки японской литературы

Конрад Николай Иосифович

Как и при исследовании ренессансных явлений в культурах различных регионов мира, при изучении вопроса о Просвещении в Японии, Китае, Корее или других странах и ареалах Востока нельзя искать прямого совпадения между восточным Просвеще­нием и его классическими европейскими аналогами. Каждая об­щая закономерность мирового исторического процесса, сохраняя свои общетипологические черты и признаки, выявляется тем по менее в глубоко своеобразных формах, обусловленных особенно­стями национального и социального бытия той или иной страны, ее искусства и общественной мысли. Уже сама неравномерность развития капитализма и формирования антифеодальной идеологии порождает несовпадение во времени, отсутствие синхронности в возникновении просветительских тенденций в культурах Запада и Востока. Нельзя также, рассматривая проблему восточного Про­свещения, целиком опираться на абстрактные модели просве­тительского образа мысли, построенные на основе наиболее выраженного и сложившегося французскою

Просвещения. Оно было кульминацией этого широкого, охватившего многие страны умственного движения, подобно тому как итальян­ское Возрождение — вершиной и наиболее зрелым выражением ренессансной фазы общественно-духовною развития челове­чества.

Классически завершенная, со строго очерченными контурами фаза Просвещения существовала далеко но во всех странах Евро­пы. Но просветительские тенденции можно проследить во всех европейских литературах, ибо тенденции эти были вызваны к жизни реальным потребностями исторического процесса к зна­меновали собой становление нового, демократического, антифео­дального сознания. Не удивительно, что на Востоке Просвещение выступает в ряде случаев или в зачаточном, или в неразвернутом виде, порой без многих культурологических черт, которые свой­ственны европейскому Просвещению и кажутся обязательными его атрибутами. Между тем и при отсутствии всей суммы признаков классического европейского Просвещения просветительские тен­денции явственно дают о себе знать в разное время и в странах Средней Азии, и на всем Востоке. Но они обладают своей спе­цификой.

Во Франции, например, столь грандиозное предприятие, как «Энциклопедия», рассчитанная на просвещение народа, освобож­дение его от невежества, на воспитание в нем здравых и разумных представлений, сосуществовало с могучей художественной лите­ратурой, развивавшей тот же строй мыслей на языке образов. В Японии XVIII века, в пору, когда еще действовал введенный домом Токугава запрет на контакты с внешним миром, тем не менее европейские знания и культура проникали в закрытую страну: их проводниками стали «рангакуся» — ученые, ориенти­ровавшиеся на голландскую пауку и технику. В эту эпоху возни­кает огромный труд Андо Сёэки «Истинно действующие законы природы», своеобразная стотомная японская «Энциклопедия», где развивались идеи весьма прогрессивные, в том числе антифеодаль­ные, провозглашалась мысль о равенстве людей и содержалась критика реакционного конфуцианства. Позже появился трактат Ямаката Банто «Юмэ-но-сиро» («Сновидение»), направленный про­тив феодального мышления и против официальной пауки, апологе- тизировавшей феодализм. Однако в художественной литературе, в отличие от того, что было во Франции, ие нашлось столь же зна­чительных эквивалентов этим фундаментальным явлениям об­щественной мысли. Но все же произведения просветительского характера возникали и охотно читались. Среди них следует назвать роман «Путешествие Сидоноки» Сигара Гэнная — парафраз свиф­товского «Путешествия Гулливера», сатирическую «Хосэй моногатари» («Повести нашего времени») того же Андо Сёэки или «Уди­вительный рассказ о заморских странах» Ютанпси — переложение романа Свифта

Во всех этих ранних творениях японской художественной и общественной мысли отчетливо проступают приметы просвети­тельского сознания: рационализм, ориентация па разум, антифео­дальная устремленность, подготавливавшая буржуазные преобра­зования действующей социальной системы, очевидное понимание необходимости просвещения народа и, наконец,— коренная мысль всех просветителей о том, что мнения правят миром и рычагом изменения существующего порядка вещей может стать выработка правильных, разумных представлений о природе и назначении человека в общественной жизни.

В обширном исследовании идеологии и литературы эпохи Мэйдзи, то есть периода буржуазной революции в Японии, Н. И. Конрад подробно исследует формы и особенности японско­го Просвещения, останавливаясь на работе Фукудзава Юкити — этого крупного идеолога японской буржуазии, который сделал очень многое для «европеизации» Японии или, иными словами, для создания идеологической базы, на которой утверждалось со­знание японской буржуазии. Юкити отнюдь не механически пере­носил на японскую почву европейские представлении и знания: он исходил из национальных интересов и содействовал усвоению только того, что действительно отвечало потребностям японского общества и потребностям борющейся за власть японской буржуа­зия. Этим же задачам отвечала и политическая беллетристика — непременный и постоянный спутник эпохи Просвещения, а также переводы работ английских позитивистов и утилитаристов с их рационалистическим подходом к вопросам этики, науки, общест­венной практики. В эту эпоху складывается и новый япон­ский роман, и новые формы поэзии. «Лекции по японской лите­ратуре периода Мэйдзи» Н. И. Конрада содержат богатейшую ха­рактеристику духовной жизни этой сложной эпохи в истории Японии и раскрывают реальные противоречия японского Про­свещения, обусловленные незавершенностью и компромис­сным характером самой революции Мэйдзи, хотя и расчистив­шей путь для японской буржуазии, но не покончившей с феода­лизмом.

Научные гипотезы и положения,

выдвинутые в трудах Н. И. Конрада, в том числе и в настоящей книге, оказались чрез­вычайно продуктивными для исследования истории всемирной ли­тературы. Они обогатили нашу методологию, внесли в нее новые идеи.

Включение в круг научных представлений понятий о восточ­ном Ренессансе и Просвещении не ведет к схематизации мирового историко-литературного процесса, ибо Н. И. Конрад подходил к этим литературным эпохам как явлениям типологическим, вы­зревающим на основе внутренних закономерностей развития той или пной литературы мира, с учетом их национальных особенно­стей. Между феноменами, возникающими в различных регионах, нет и не может быть пустого тождества. Это подобия, обладающие собственной самостоятельностью. Огромный фактический мате­риал, собранный, в частности, в книге «О японской литературе», подтверждает эту идею.

Как исследователь, Н. И. Конрад умел показать реальное взаи­модействие художественного мышления с общественной средой, в недрах которой вызревали те или иные эстетические явления и ценности. Динамику развития искусства он рассматривал в орга­нической связи с динамикой исторических перемен. Его характе­ристики произведений японской литературы различных историче­ских эпох отличаются тонкостью, глубоким постижением их национального и эстетического своеобразия. Н. И. Конрад отвер­гал односторонний подход к японской художественной мысли, при котором преувеличивался момент самоуглубленной созерцатель­ности, якобы определяющий все особенности японского искусства и литературы. На подобной их оценке настаивал, например, такой крупный писатель, как Дзюнъитиро Танидзакп в знаменитом эстетическом трактате «Инъэй райсан» — «Похвала тени», в кото­ром он стремился обособить японскую культуру от художествен­ной культуры остального мира. Н. И. Конрад в своей книге рас­крыл многие стороны японского художественного мышления, в том числе и его обращение к жгучим социальным вопросам в разные эпохи истории. Полнота и разносторонность характеристи­ки художественных особенностей японской литературы составляет несомненное достоинство его книги.

Н. И. Конрад был человеком высокой духовной культуры и огромных, уникальных знаний, ученым, который свободно ориен­тировался во всех основных вопросах современной историографии и литературоведения. Он прекрасно знал ныне действующие в них школы и теории и обладал исключительно свежим подходом к предмету собственных исследований, стремясь в своих работах синтезировать идею единства культур, развивавшихся как в запад­ном, так и в восточном ареалах мира. След, оставленный им в советской науке, глубок, и трудам его предстоит долгая жизнь.

В. Сучков 

[1] И. И. К о н р а д. Запад п Восток. Наука, 1966, с. 255

[2] Весьма разносторонняя и точная характеристика японского Просвещения содержится в работе К. Рехо «Японское Просвеще­ние и Запад».— См. «Труды межвузовской конференции по истории литератур зарубежного Востока». Изд-во МГУ, 1970.

ЯПОНСКИЙ НАРОД В ЕГО ИСТОРИИ

Если литература всякого народа не может быть отде­лена от него самого, от той почвы, па которой этот народ живет, от истории, которую он творит, от всей совокупно­сти содержания его жизни и культуры, то тем более это применимо к японской литературе. Создатель этой лите­ратуры, японский парод,— слишком своеобразный для нас исторический индивидуум, чтобы к нему можно было под­ходить только с общими шаблонами. Его исторические судьбы сложились достаточно по-особенному, чтобы их можно было оценивать с помощью только трафарет­ных формул. Его национальный уклад требует особенно вдумчивого к себе отношения и в значительной степени отметает те стремления к неосторожному проведению ана­логий, с которыми к нему часто подходят европейцы. II ес­ли понимание любого явления японской культуры достига­ется ценою широкого и глубокого изучения всех «сопутст­вующих» фактов, то тем более это условие приложимо к пониманию любого литературного произведения. Этим объясняется и то обстоятельство, что переводы памятников японской литературы на европейские языки обычно сопро­вождаются и должны сопровождаться длительными «всту­пительными очерками» и всяческими «примечаниями».

Японская литература совершенно неотрывна от своего создателя, от японского народа. Всеми деталями своей формы, каждою мелочью своего содержания она связана с общей совокупностью явлений японской культуры.

Лицо литературы меняется в зависимости от историче­ской эпохи. Каждое изменение носителя и создателя литературы находит свое отражение и в облике этой последней.

Литература следует за всеми перипетиями жизни япон­ского народа, отражая их, нретворяя их, оформляя их в художественную конструкцию и становясь тогда уже сама источником целого ряда явлений как в своей собственной сфере, так и к сфере культуры в целом. Литературное произведение познается через свою эпоху, и оно же, с дру­гой стороны, эту эпоху художественно оформляет.