Очевидец Нюрнберга. 1945-1946. Воспоминания переводчика американского обвинения

Зонненфельдт Рихард

Меньше чем через час ко мне в кабинет зашел русский полковник, пожал мне руку и сел. Он нарисовал женщину с погонами русского лейтенанта, часы, показывающие шесть, и домик и написал адрес. Я увидел, что это резиденция советского обвинителя. Он сказал: «Да?» – а я сказал: «Нет». Я не собирался идти на свидание в дом советского генерала. Очевидно, Советы видели в моем потенциальном романтическом свидании государственное дело. После этого мы с лейтенантом улыбались друг другу, сталкиваясь в коридоре, но так и не встретились за его пределами.

Но в Нюрнберге были и другие привлекательные женщины: британки, француженки, датчанки, американки, гражданские на службе в армии, журналистки, секретари, переводчицы.

Я завел много хороших и близких друзей среди мужчин и женщин из разных делегаций. Некоторые из них остались моими друзьями на десятилетия. Но большинства уже нет в живых, потому что я был намного моложе, чем они.

Особенно тесно я подружился с Поулем Кьялке, который возглавлял датскую делегацию, а во время нацистской оккупации Дании стоял во главе подполья, служа в датской полиции. Поуль и его жена рисковали всем, чтобы сохранить верность своим убеждениям, хотя могли бы стать коллаборационистами.

Датская делегация оценила небольшую помощь, которую я оказал ей в поисках военных преступников в пределах моих обязанностей. Меня пригласили в Копенгаген познакомиться с королевским семейством, семьей Поуля и его товарищами по Сопротивлению. Личный пилот судьи Джексона доставил нас в Копенгаген на C-47. По дороге мы пролетели мимо дома Поуля, и я увидел, что перед домом стоит его жена с детьми и машет, провожая нас в Копенгаген. Это было важное событие в их жизни!

Меня пригласили на банкет в королевский дворец. Мне и не снилось, что со мной может произойти такое. На приеме перед банкетом я замечательно поговорил с неким достойным джентльменом высокого роста в белом галстуке и фраке. В конце беседы он сказал: «Прошу извинить меня, сэр. Мне пора идти прислуживать за столом».

На банкете меня посадили рядом с принцем. Вытянув из меня всю историю моей жизни, он сказал: «Вот это жизнь! Ну надо же, а я почти все время просидел принцем в этом самом дворце!» Единственное, что я смог ему ответить: «Что ж, значит, такая ваша судьба».

Нам устроили пир. Да, датчане явно припрятали кое-что от немцев! Суп, салат, рыба, мясо. одно блюдо вкуснее другого. Все это мы запивали ледяной скандинавской водкой и пивом, поднимая множество тостов за королевское семейство Дании, президента Трумэна, генерала Эйзенхауэра, премьер-министра Черчилля и судью Джексона. Наконец Поуль Кьялке предложил выпить за меня, большого и близкого друга Дании.

Я подумал, что это конец банкета, но ошибся. Через минуту нам принесли большие блюда с клубникой и взбитыми сливками, торт, кофе и коньяк. Я чуть не лопнул, потому что, не зная, что принесут потом, каждое блюдо ел так, как будто оно последнее. Теперь я понимаю поговорку: «Он жил в Дании как бог». Неофициальность мероприятия и непринужденное обаяние датского короля и королевы были заразительны.

Когда пир закончился, Поуль привез меня к себе домой на полицейской машине в сопровождении мотоциклистов. Его жена приготовила еще один парадный обед, которого я, к несчастью, не смог попробовать, настолько наелся на королевском банкете. В следующие дни меня обхаживали как победителя и героя, хотя на самом деле я оказал Дании весьма скромные услуги. Именно в то время сформировалась моя долголетняя привязанность к людям, которые стали моими добрыми друзьями, и к чудесной стране, в которую я возвращался много раз в последующие годы. Мы с Поулем оставались близкими друзьями до его смерти в 1993 году.

Датчане, небольшой и беззащитный народ, сопротивлялись злу, хотя могли стать коллаборационистами. Король Дании надел желтую звезду, приравняв себя к евреям [11] . Это привело в ярость нацистов, которые забыли запретить неевреям носить желтую звезду. Но они не могли арестовать короля. Этот самый нордический из народов презирал расизм.

Когда осенью 1946

года трибунал вынес свой приговор, я уже был студентом инженерного факультета в университете Джона Хопкинса, радуясь, что остался жив, и все еще стараясь переварить все, что мне довелось испытать. Мне повезло, невероятно повезло – на самом деле намного больше, чем арийскому мальчику из Гарделегена, которого засосало бы в гитлеровский водоворот. Я был счастлив и горд тем, что стал гражданином США, дорожил ценностями и идеалами этой свободной страны и с оптимизмом смотрел в будущее.

11

Несмотря на известность этой истории, она не соответствует реальности. Оккупационные власти не принуждали датских евреев носить желтые звезды. В основе истории лежит выступление короля в 1942 г. в копенгагенской синагоге, в котором он заявил: «Если евреев Дании заставят носить символ, что отличает их от других сограждан, то я и моя семья тоже будем носить этот символ». (Примеч. пер.)

Меня часто спрашивали, считаю ли я приговор нюрнбергского трибунала справедливым. Яльмар Шахт, Франц фон Папен, немецкий канцлер до Гитлера, и Ганс Фриче были оправданы. Искушенный и увертливый дипломат фон Папен заявил, что он, занимая все менее высокие посты, старался обуздать поступки Гитлера. Фон Папен показался мне человеком, которому нельзя доверять.

Наименьшую важность среди обвиняемых на процессе представлял Ганс Фриче, радиоведущий и пропагандист при Геббельсе. Нацисты скрывали всякие свидетельства о холокосте и жестоком обращении с пленными от своего собственного народа. Это, однако, не доказывало, что Фриче подстрекал к совершению преступлений или совершал их сам.

Геринга, который покончил с собой, приняв цианид, после вынесения смертного приговора, нужно было повесить. По-моему, он убил себя из страха перед петлей, а не для того, чтобы устроить акт неповиновения палачам. Десятерых нацистов повесили. Семеро осужденных получили тюремные сроки, трое были оправданы. Если трибунал в чем и ошибся, то, мне кажется, скорее в том, что проявил излишнюю мягкость.

Преступления, за которые обвиняемых осудили в Нюрнберге, – это преступления, подлежащие наказанию в законе любой страны. Гитлер так и не потрудился отменить ни воинский устав Германии, который не соблюдали немецкие солдаты, ни конституцию Германии, которую он сам попрал.

Тогда я и задумался, что мне делать со своей жизнью. Впервые выбор целиком зависел от меня; мне уже не нужно было думать, как спастись от очередного надвигающегося бедствия, или делать ставку на удачу. Мне предлагали остаться на государственной службе. Когда меня зачислили в университет Джона Хопкинса как обычного студента дневного отделения, я обрадовался и решил идти на факультет электротехники. Меня с самого детства интересовали механические и электрические устройства, а инженерное дело также означало возвращение к нормальной жизни, которой я был лишен в течение тринадцати лет, больше половины прожитых мною лет, с тех самых пор, как уехал из Германии, в которой вырос.

Глава 3

Семья

Роды продолжались уже двадцать три часа, но я по-прежнему так крепко держался в утробе моей матери, что пришлось наложить щипцы и вытащить меня на свет божий. Когда я достаточно повзрослел, мама всегда давала мне понять, что любит меня, несмотря на все муки, которые причинило ей мое рождение. Я родился 3 июля 1923 года, когда в Германии бушевала самая страшная в мире инфляция и большинство немцев, в том числе и мои родители, с трудом сводили концы с концами. Меня назвали длинным именем Хайнц Вольфганг Рихард Зонненфельдт, быть может, потому что я так долго не хотел появляться на свет!