Очи познания: плоть, разум, созерцание
Шрифт:
Если учитывать каждый из трех способов познания – чувственный, символьный и духовный, – то естественно встает вопрос (как он, безусловно, и вставал в истории философии, психологии и религии): каким образом мы можем убедиться в том, что «знание», полученное любым из этих способов, достоверно? Или наоборот (что более важно): на каких основаниях мы можем отринуть какое-либо «знание» как нечто, скорее всего, ошибочное?
Под данными (data) я понимаю любое напрямую ухватываемое, или постигаемое, переживание (под «переживанием», или «опытом», в широком смысле подразумевается прегензия [58] или осознавание). Как объяснил Уильям Джеймс, прибегнув к примеру восприятия листа бумаги: «Если наше частное видение бумаги может быть рассмотрено отдельно, абстрагируясь от всех остальных событий [или «заключено в скобки» [59] ], тогда увиденная бумага и ее видение суть лишь два разных имени, обозначающих единый нераздельный факт, который, если его правильно назвать, и представляет собой единицу данных (datum), феномен или переживание». [60] И я утверждаю (а также попытаюсь
58
Прегензия (англ. prehension) – сложный термин, заимствованный автором из философии А. Н. Уайтхеда, иногда переводимый как «схватывание». Для продвинутых исследователей интегральной философии можно привести цитату из текста Уилбера «Фрагмент А: Интегральная эпоха на передовом краю»: «Каждое действительное событие – или каждое настоящее мгновение – по мере своего проявления… прегензивно постигает (или опытно ощущает) своего непосредственного предшественника (то есть настоящее мгновение прикасается, прегензивно познает или ощущает непосредственно предшествовавшее ему мгновение), так что субъект настоящего мгновения становится объектом субъекта следующего мгновения… Индивидуальные холоны и общественные холоны прегензивно познают свое прошлое». – Прим. пер.
59
«Заключение в скобки» (англ. bracketing, нем. Einklammerung), или феноменологическая редукция, – термин из философской школы феноменологии, решение прекратить на время предварительные суждения о мире и вместо этого сосредоточиться на анализе ментального опыта. Иными словами, это поворот от восприятия внешнего мира к сосредоточению на самих переживаниях сознания и исследованию их сущности. – Прим. пер.
60
Hixon, L. Coming Home. New York: Anchor, 1978.
Обратите внимание, что термин «единица данных» [61] в любой сфере особенно сильно определяет не его простота или атомизм, а его непосредственная данность, его прямое ухватывание (apprehension – постижение, или восприятие. – Прим. пер.). Единица данных не обязательно представляет собой наименьшую частицу переживания в любой из сфер. Это непосредственное проявление переживания, раскрываемое при введении в эту сферу. Так, например, когда Джеймс говорит о данных в мире сенсибилии, он прибегает к примерам прямого переживания (или опыта) листа бумаги, тигра, стен комнаты и так далее: все, что непосредственно дано в наличествующей сенсибилии. Итак, подобные чувственные данные и вправду могут быть весьма атомистичны: приспособившаяся к темноте сетчатка человеческого глаза, например, может уловить один-единственный фотон, и в этом непосредственном улавливании фотон (или что бы там ни было) и есть единица чувственных данных. Однако единица данных также может быть и чем-то очень большим и достаточно сложным – закатом, ночным небом, пейзажем, открывающимся с возвышенности, и т. д. Ключевой момент здесь не столько в размере или сложности феномена, сколько в непосредственности или данности его в прямом переживании (или опыте). (Многие философы на самом деле называют это прямое постижение сенсибилии интуицией – Джеймс и Кант, например. Однако нельзя путать эту чувственно-сенсорную интуицию с духовной интуицией или даже ментально-рассудочной интуицией, как это детально объясняет Кант. Когда я использую термин «интуиция» в этом широком смысле, он просто означает осуществление прямого и непосредственного постижения феномена в любой из сфер, и это прямое постижение, переживание, опыт, или интуиция, и является самой определяющей чертой того, что понимается под «единицей данных».)
61
В английском языке русскому слову «данные» (в смысле научных, или эмпирических, данных) соответствуют слово во множественном числе data и слово в единственном числе datum; последнее, будучи частью специфической терминологии великого американского психолога и философа Уильяма Джеймса (1842–1910), можно было бы условно перевести как «единица данных» (сам Джеймс предлагал в качестве синонимов слова «факт» или «чистый опыт/переживание»). – Прим. пер.
Точно то же самое применимо и к данным интеллигибилии и трансценделии. В сфере интеллигибилии, например, непосредственно присутствующие в настоящем ментально-умственные переживания, какой бы природы они ни были, и являются единицей данных – ментальной единицей данных (или вереницей данных). Такая единица данных может быть и весьма лаконичным или атомистичным (некий простой образ или промелькнувшая мысль), но также оно может быть и довольно сложным и длительно удерживаемым (понимание общего значения предложения, ухватывание смысла идеи, удержание воспоминания в уме). В любом случае единица ментальных данных попросту представляет собой непосредственный гештальтоподобный опыт, какой бы «размер», сложность или продолжительность она ни имела. Даже если вы размышляете о каком-то событии из прошлого или предвосхищаете действия, которые совершите завтра, сама мысль является текущим событием, воспринимаемым и переживаемым непосредственно, – то есть единицей данных.
В сфере языка аналитические философы нередко говорят о непосредственном и прямом постижении символов как о «лингвистической интуиции». Когда вы в совершенстве овладеваете каким-то языком, вы начинаете просто знать (или ментально «интуитивно улавливать») смысл распространенных слов. И даже во время изучения языка вы все равно напрямую переживаете сами символы по мере того и в процессе того, как вы о них думаете, даже если вы еще не знаете их значения. Смысл же в том, что в любом случае вы видите их при помощи ока разума, и это «видение» как таковое является прямым и непосредственным. Если же за этим следует осмысление, то восприятие этого теперь становится прямой и непосредственно воспринимаемой единицей ментальных данных и так далее. Таким образом, будь то буква, слово, предложение или идея – в каждом случае единица ментальных данных есть просто непосредственный ментальный опыт, что бы он собой ни представлял.
Сходным образом, в сфере трансценделии единица данных может быть единичной духовной интуицией, тотальным озарением, неким определенным гностическим прозрением или же всепронизывающим сатори – все подобные трансцендентальные данные напрямую воспринимаются или интуитивно улавливаются оком созерцания. И здесь наиболее определяющей характеристикой «единицы данных» также является не ее сложность, а непосредственность или данность.
В последующем анализе или изучении есть, безусловно, вероятность обнаружения того, что различные совокупности данных содержат в себе другие совокупности данных или что одни совокупности данных перетекают в другие. Возьмем джеймсовский пример, использующий лист бумаги, сам по себе являющийся отдельной единицей чувственных данных и содержащий четыре угла, каждый из которых и сам может стать отдельной единицей чувственных данных (если мы просто взглянем на них). Тот же лист является частью большего переживания листа-стола-комнаты – очередной единицей чувственных данных. Сходным образом, воспринимаемый умом символ «дерево», будучи отдельной единицей ментальных данных, состоит из шести букв, каждую из которых можно воспринять как самостоятельную единицу ментальных данных. Но важный момент состоит в том, что когда я, например, улавливаю смысл, или непосредственно воспринимаемую единицу данных, слова «дерево», то это не происходит по принципу последовательного сложения отдельных букв. Единица ментальных данных (то есть значение, или смысл, или лингвистическая интуиция слова «дерево») не дается мне в виде быстрого последовательного сложения шести букв – «д» + «е» + «р» + «е» + «в» + «о». Единица ментальных данных «дерево» представляет собой прямое, нередуцируемое, гештальтоподобное ухватывание, и именно это прямое ухватывание, или интуиция (непосредственно присутствующий данный опыт, каким бы он ни был и в какой бы сфере он ни возникал), и является основополагающей характеристикой единицы данных – чувственно-сенсорных данных, ментально-умственных данных или трансцендентально-созерцательных данных.
Мы уже упомянули, что любая единица данных – это непосредственный опыт (или переживание) в любой из трех сфер – чувственной, ментальной или трансцендентальной. Но тут мы сталкиваемся с серьезной семантической и философской трудностью, ибо традиционно именно эмпиристы настаивали на том, что все знание должно опираться на опыт, и они утверждали, что и рационалисты, и мистики ни на что подобное не опирались. И, более того, хотя эмпиризм в такой позиции и является крайне редукционистским, многие новые школы гуманистической и трансперсональной психологии и философии упорно заявляют о своем желании быть эмпирическими дисциплинами и громогласно заявляют о том, что они таковыми и являются. Очевидно, слова «переживание, «опыт» и «эмпирический» используются несколькими разными способами, и это породило случаи недопонимания с ужасающими последствиями.
Центральный аспект проблемы заключается в том, что существует огромная многозначность в смысловом поле слова «опыт» (или «переживание» – experience. – Прим. пер.). Это слово может использоваться для обозначения только чувственного опыта (как и поступают многие эмпиристы), однако оно может использоваться и для обозначения фактически всех выражений сознавания и сознания. Например, в одном из значений этого слова я переживаю на опыте не только свои ощущения и восприятия (сенсибилию), но еще и свои идеи, мысли и концепции (интеллигибилию), – я вижу их при помощи ока разума: я переживаю свои линии рассуждений, свои личные идеи, игру своего воображения. Все это переживания более тонкие, нежели удар в голову, но, тем не менее, они остаются опытными – или напрямую и непосредственно воспринимаемыми оком разума. Сходным образом в другом значении я могу переживать дух, – при помощи ока созерцания, или гнозиса, я напрямую и непосредственно ухватываю и переживаю на опыте дух как дух – сферу трансценделии.
Во всех этих более широких значениях слово «опыт» просто синонимично прямому ухватыванию, непосредственной данности, интуиции – сенсорно-чувственному, ментально-умственному и духовно-созерцательному познанию.
В такой формулировке и вправду возможно осмысление, согласно которому все знание опирается на опыт (как утверждают эмпиристы) – но не чувственный опыт (что тоже ими утверждается). Таким образом, различные априорные, или рациональные, истины – это то, что я переживаю на опыте в ментальной сфере, но не в чувственной сфере (например, математика). А трансцендентальные истины – это то, что я переживаю на опыте в духовной сфере, но не в ментальной и чувственной сферах (например, сатори). И в этом смысле существуют самые разные виды знания за пределами чувственного опыта, но, в общем, нет такого знания, которое было бы вне опыта. Сенсибилия, интеллигибилия и трансценделия – и одно, и другое, и третье могут быть открыты прямому и непосредственному переживательному, или опытному, ухватыванию, или интуиции; все эти ухватывания и составляют данные, собираемые в процессе познания в каждом из этих измерений.
Эмпиризм, следовательно, справедливо утверждает, что всякое достоверное знание должно опираться на опыт. Но затем он упрощает все значения слова «опыт» исключительно до мира сенсибилии. Эмпиризм желает вывести мой опыт рассудка исключительно из моего опыта ощущений – то есть берется утверждать, что не существует рассудочного опыта, который сперва бы не опирался на мой чувственный опыт. И данная попытка в определенном смысле очень соблазнительна («мы хотим эмпирических данных!») просто потому, что можно с легкостью, но неуловимо смешать чувственный опыт (чистый эмпиризм) с опытом в общем. Эмпиризм кажется чем-то здравым, чем-то прагматичным и т. п., но только лишь потому, что он вносит путаницу, смешивая два базовых утверждения: он говорит, что все реальное знание должно опираться на опыт, – что достаточно верно, если подразумевается «опыт» в широком смысле, – но далее он поддается искушению и заявляет, что, дескать, опыт, на самом деле и в основе своей, есть сенсорно-чувственный опыт, – и это приводит к катастрофическим последствиям.
Позвольте мне повторить, что одна из причин, почему многозначность может возникнуть и на деле возникает, состоит в том, что слово «опыт» можно использовать в широком смысле («прямое осознавание»), но затем ему дается распространенное и намного более узкое значение – «чувственные восприятия». Сознательно или неосознанно смешивая эти значения, современные эмпиристы получают возможность высмеивать идею «внеопытного» знания (что вполне оправданно), однако затем они ограничивают сам опыт его чувственно-эмпирическими формами (ошибка редукционизма, категориальная ошибка и т. д.). И, дабы совершенно все запутать, многие новые гуманистические и трансперсональные психологи, работающие преимущественно с интеллигибилией и трансценделией и верно осознающие, что их данные и вправду опираются на опыт (в широком смысле), желают равного признания с «реальными науками» и просто называют свою деятельность и получаемые данные «эмпирическими». И в результате обнаруживают, что строгие ученые-эмпирики просто отвергают их результаты, иногда с нескрываемым презрением.