Очищение тьмой (сборник)
Шрифт:
– Владимир Евгеньевич!..
– Саша, да ты что в самом деле? Говори, что стряслось?.. Жена? Ну, извини, не знал. Скверно вышло. Только сюда ведь за другим не ходят. Так что терпи, брат. Да очнись ты в конце концов! Что ты как пацан раскис?
С высоты своего роста Гусь смотрел на Сашу с ласковой иронией.
Кронова все не отпускало. Но из состояния тупого оцепенения он вышел – бессильно сжались кисти, туже желваки заходили на скулах. Однако приходилось сдаваться без боя.
Сероусов возник на пороге все такой же элегантно-раскованный но, против обыкновения, не разгоряченный любовной разрядкой. Наоборот, лицо его было бледнее обычного. Не глянув на Ежика, он что-то беззвучно прошептал, отрешенно взмахнув рукой. Сделал шаг вперед. Резко остановился, будто натолкнувшись
Его дама все не появлялась, но никаких указаний от Вени не последовало. Судя по всему, он и не собирался что-либо пояснять. Какая-то мысль морщила его небольшой, но обычно ангельски-гладкий лобик. Давно ему не приходилось в такой степени напрягать свой мыслительный аппарат. Небрежный артистизм отличал воздушную натуру Вени еще с той поры, когда он, баловень большой интеллигентной семьи, посещал балетный класс, посвящая хореографии больше времени, нежели школьным урокам. Впрочем, он не прогадал. Пластичность и умение управлять своим телом весьма помогли ему на пути к славе.
Веня дважды повернул ключик в замке гримуборной. С каждым шагом уверенность возвращалась к нему, а восковая бледность уступала привычному румянцу. Засияла донесенная телеэкранами в каждый дом сероусовская улыбка. Поравнявшись с Гусем и Кроновым, бросил через плечо:
– Пусть девочка побудет, Владимир Евгеньевич. Хватит с меня разносолов. Да вы не думайте…
Веня смутился? Невероятно! На своего охранника, существо подчиненное и зависимое, он посмотрел нормальным человеческим взглядом, немного виноватым. Буркнул что-то нечленораздельное, напоминающее извинение, проглатывая слова, словно забыв о тщательно отработанной дикции. Саше в лицо старался не смотреть и тут же направился к сцене – туда, где привычно угодливы музыкальные, технические и прочие подмастерья, а главное – напряженно ждет восторженная публика. Гуся будто не заметил вообще. Мысли певца явно были чрезвычайно далеко от дел, входящих в компетенцию шоу-администратора. Однако тому до всего было дело.
– Что стоишь, Шурик? Любовь – любовью, а работа есть работа. Тем более что наш маэстро что-то нервничает. Теперь жди какого-нибудь фортеля. Давай за мной потихоньку, а я попробую его успокоить. – И уже громче, с казалось бы немыслимым дружелюбием: – Венечка! Все о'кей, мы тебя любим, не волнуйся! – Нагнал, провел ладонью по пышной, встопорщенной «химией» шерстке: – Голубчик, все будет путем.
Веня печально поднял глаза на шефа, не выказывая признаков жизнерадостности. Проронил что-то неслышное и окунулся в пронизанный лазерными лучами туман сцены, встреченный овацией. И сейчас же все там пошло ходуном, завертелось, закричало, заплясало. В зал Кронов спустился одновременно с шефом, снова оказавшись в ненавистной близости от бешено ревущих колонок. С отвращением поглядывал на развевающиеся фалды Вениного голубого фрака, на пышущие жаром лица восторженной публики. В ритме ударных катился шквал оваций, текли слезы запредельного экстаза – все было во власти волшебного тенора и вениных пируэтов.
Кронов с завистью покосился на шефа, не привязанного к посту. Тот мелькнул в проходе и растворился. Сашу не трогало беснование зала, снова чувство отрешенности и тупой апатии охватило его. О том, что страж из него сейчас никакой, что рассеянность, злость и тоска не позволяют сосредоточиться, Кронов не думал. Не думал он и о Нине.
Жаль было себя, внутри было пусто. Совершенно обоснованно Кронов не причислял себя к экстрасенсам, но странным образом его чувства как-то передались Сероусову, даже несмотря на беспрерывное движение. После третьего номера, принимая от поклонниц очередную охапку цветов, Веня, склонясь почти к уху охранника, проговорил быстро и нервно:
– Не крысься. Все знаю. Она уже после сказала. Иди лучше туда, а Ежика пришлешь в зал. Иди, не обламывай меня.
Как и следовало ожидать, предложение переместиться в содом, царивший в зале, не обрадовало Ежика. Услышав приказ, он набычился. Но с капризами подопечного приходилось считаться.
– Здесь? – Кронов вопросительно покосился на дверь артистической уборной.
– Венька же на ключ запер.
Сочувствующий взгляд Ежика вызывал раздражение. «И этот сообразил, зараза… Что это я? При чем тут он? Все дело в Нине, хоть уже и чужие мы. Правда, особой близости и раньше не было. Хорошо, тетка с пацаном возится, как когда-то со мной, а все равно – растет без родителей. Ох, это я знаю, каково одному. Что я тогда понимал, десятилетний, после той катастрофы, когда и отец и мать?… Спасибо тетке – не дала пропасть! Оттого и боксом заниматься начал, чтобы выстоять, выжить. И не надо никому морочить голову, спорт, конечно, хорошо, а что башку могу отшибить с одного удара – куда полезнее… Постучать, что ли? Так один черт дверь заперта, без ключа даже изнутри не откроешь. Что это Ефимыч в конце коридора маячит? Неплохой он мужик, спасибо ему, но нудный – спасу нет. А, какая разница. Не детей же с ним крестить!»
– Нина, ты меня слышишь? Открыть дверь я не могу, но ты подойди, поговорить надо. Нина!.. Не хочешь? – и уже про себя, потише: – Молчит. Тварь…
«Гордая стала. Казалось бы, чем гордиться? Панель есть панель. А Ефимыч – козел – совсем ошалел. Небось, была бы родная – первый бы задницу надрал. Молчит. Будто и нет меня. Оля – с ней проще. Пусть не такая яркая, но хоть знаешь – не за цацки любит. Семья есть семья. Отец ее чуть ли не до ЦК добрался. Правда, сейчас не разберешь, какой партии. Коммунист – точно, а вот с каким вывертом – аллах знает. Да какая разница? Боссы нигде не жалуются. Нет, Оля, конечно, девчонка что надо. Все при ней, к самое главное – не разбалованная. А вот душа лежит к Нине. В нее словно в омут бросался. Вот и сейчас тянет, а казалось бы – зачем это? Жили – пережили. За четыре года какие еще могут в женщине загадки оставаться? А вот нет. Стыдно сказать, к сыну не так привязан, как к ней – теплой, дурманящей. О, в зале ревут – просят „на бис“. Что-то наша звезда сегодня ломается, мало спел „по просьбам трудящихся“. Все, идет. Поклонницы облизывают его, как леденец. Дубко еле волочит охапку букетов. И перед этим дерьмом приходится гнуться!»
– Давай, Веня, ключ, открою. Все нормально. У нас с Ниной что было, давно быльем поросло. И слава Богу.
«Что за хлипкая дрянь! Отшатнулся, будто я ему сейчас вмажу. Интересно, как бы он выступал с перекошенной мордой? Да ничего, подмазали бы, а под „фанеру“ все пойдет. Какая кому разница – не Сероусов, так другой всплыл бы!»
Замок щелкнул, и Кронов плавно, без толчка отворил дверь, хоть и подмывало поскорее взглянуть в глаза Нины. Тем временем Веня успокоился и снова вошел в роль хозяина – персоны с положением и весом. Забубнил тенорком, подпуская барственные нотки:
– Ты, Кронов, вижу, все равно злишься. Так не пойдет. Кстати, где Ежик? Просил же послать его ко мне. Спасибо, Гриша прикрыл – разорвали бы на части.
Внезапно оба застыли в дверях. Волна холода опахнула затылок Кронова. Из-под полуовала большого трюмо с дивана в упор глядели застывшие глаза Нины. Мертвая – и теперь уже окончательно ничья, навечно сама по себе. Запрокинувшаяся голова безвольно лежала на спинке, точеная, хрупкая шея была изувечена, свободно раскинутые маленькие руки как будто все еще манили к себе.
* * *
– И как не лень в такую жару гробить друг друга? – Майор уголовного розыска Павел Михайлович Строкач, при всей крепости здоровья, жары не выносил. Кабинет его в Управлении был довольно комфортен по здешним меркам, имелся даже кондиционер, выбитый с боем. Строкач уже давно бы купил это чудо, выделив шесть сотен из чахлого майорского бюджета, да где его взять. В магазинах – пустота. Зато теперь Павел Михайлович не жалел о своей настырности. После всяческих уверток начальство, наконец, пошло навстречу, и сейчас, вдыхая прохладный, чуть отдающий медью воздух, он имел возможность поразмыслить в условиях, приближенных к оптимальным. Что же до мебели, то на жестких казенных стульях думалось ничуть не хуже, чем в кресле самого современного дизайна. Даже, напротив, лучше. Не расслабишься.