Очищение тьмой
Шрифт:
Картина складывалась. Кольцов прибыл на хутор, где его с нетерпением ожидал Бобровский, предвкушая известие, что с ненавистным "покровителем" покончено раз и навсегда. Исполнитель был проверен в ситуации менее критической. Именно Кольцов пристрелил Глеба Косицу, мстя за пережитое аптекарем унижение и, разумеется, тем самым освободив помещение "Богатыря". Втайне Бобровский всегда ненавидел таких, как Глеб, физически сильных, красивых и независимых. Власть над ними была острейшим наслаждением, но Косица оказался недостижим и неприступен. Оставалось одно.
После
Вместе с тем Бобровский не доверял никому - этому свидетельством отравленный коньяк, оставленный в домашнем баре, с опаской относился он и к Кольцову: приглашал в дом, держа под рукой ружье. Он был, в принципе, удовлетворен - из города поступила информация, что Мерецков исчез. Это подтверждалось содержимым стеклянной банки. И все же, выстрелить он опоздал: свою жизнь не уберег, но и убийцу не упустил.
Кольцов готовился к делу хладнокровно. К пистолету был приклеен изолентой пластиковый пакет, чтобы не сорить гильзами. Сработать бесшумно - ножом - у него не получилось, Бобровский даже после предъявления "доказательств" не подпускал его к себе. Оставалось огнестрельное оружие, но капитан немного переоценил свой профессионализм.
Служба в милиции давала ему многое. Сослуживцы со старого места работы - из Ленинского райотдела, - охотно выбалтывали капитану служебные секреты, вызывая тем самым огонь на себя.
Строкач был убежден, что болтуны из Ленинского мололи языками без злого умысла - но результатом стало развертывание системы рэкета в районе и возрождение ремесла "зонтов", тем более прибыльного, что сигнализация у тебя под контролем.
С трупом подвернувшегося бомжа Кольцов распорядился без церемоний. Отрезал ухо, столь ему необходимое, а голову забросил подальше в пруд. У него же отрубил и руку, довольно умело нанеся татуировку. Конечно, для экспертизы это семечки, но для аптекаря хватило. Однако судьба распорядилась иначе.
Размышляя, Строкач сидел в своих "жигулях", когда из-за угла показалась знакомая крепкая фигура. Спортивная собранная походка, выдвинутая вперед челюсть - все говорило о том, что единственный персонаж, не пострадавший в ходе этого дела, чувствует себя неплохо.
Майор выскочил из машины как раз вовремя, чтобы мужчина не успел скрыться в воротах.
– Константин Петрович! Какая встреча!
Мерецков остановился, секунду поколебался и повернулся к майору. Лицо его сразу стало утомленным.
– Встреча, говорите, майор? Да уж. Только вы на меня слов не тратьте, я сегодня наговорился - во!
– он секанул ладонью по кадыку.
– Спасибо вам, конечно, только сдается мне, дали вы маху, не меня, а себя подставили. Люди всегда могут столковаться.
– Это вы о нас с вами, Константин Петрович?
– Строкач улыбнулся не без лукавства.
– Нет уж, мы с вами свое отговорили. Думаю, майор, перемудрили вы тут. Спасибо за урок, в другой раз буду осторожнее.
– С вами что-то случилось? Может, проедемся к нам? Иной раз разговором начистоту можно и душу спасти, и, знаете ли, - тело.
– От чего? От свежего воздуха?
– Не надо этой иронии, Константин Петрович. Задерживать вас я не собираюсь...
– Ох, уважили!..
– Фактов нет, вы же знаете.
– Вот и дайте мне пройти!
– Пожалуйста, - Строкач отодвинулся и печально улыбнулся.
– Вы свободный человек, идите... Но уверяю, остаться - в ваших же интересах.
Однако створки уже разъехались, в глубине раскрывал шефу дружеские объятия Грызин, и Мерецков, измотанный и выжатый, но непокоренный, ступил через порог родного гнезда. И лишь, когда автоматика задвинула за ним бронированные воротины, почувствовал, как у него отлегло от сердца.
Строкач не стал маячить возле дома. Сев в "жигули", он рванул с места и скрылся за поворотом, провожаемый внимательными взглядами - из зашторенных окон дома и из киоска "Союзпечати" на углу, где новый продавец, сменивший прежнего старичка, изредка наклонялся к портативной рации в ящике прилавка.
Не прошло и четверти часа с момента отъезда Строкача, как ворота снова распахнулись, выпуская малиновую "хонду" с непроницаемо черными стеклами.
Направление, в котором двигалась "хонда", не явилось для прильнувшего к рации Строкача неожиданным. Он и сам уже находился на полпути к дому Сутина, однако предпочел, свернув в переулок, пропустить сверкающую "японку" и осторожно, на большой дистанции, "усесться на хвост". Уже в двух кварталах от дома майор вздохнул и вызвал подкрепление.
Как Строкач ни уговаривал себя потом, что у него не было до этого визита никаких оснований для задержания Грызина, все равно он чувствовал себя виноватым. Кровопролития могло и не быть, а следовательно, и роста числа опасных преступлений в районе. Начальство брюзжало. Правда, о жертвах практически никто не сожалел, за исключением телохранителя Сутина, молоденького парнишки, ничего еще не успевшего натворить на своем веку. Грызин его опередил, но с группой захвата и ему, профессиональному убийце, тягаться не приходилось. Взяли его с поличным. "Хонда", где на сиденье рядом с местом водителя лежал короткий "калашников", стояла буквально в двух метрах от подъезда, но Грызину их не удалось преодолеть.
Строкач смотрел мимо Грызина, восседавшего на железном табурете. Чувствовал он себя довольно скверно, потому что Грызин психологически оказался более подготовлен к этому допросу, чем следователь прокуратуры. Профессиональный преступник, долгие годы проведший в непрестанном напряжении, в опасной и жестокой борьбе, он в совершенстве владел своими чувствами и тогда, когда ставкой в игре была жизнь. Даже при головокружительном проигрыше он ухитрялся трезво оценивать ситуацию, прикидывать шансы, чтобы проигрыш обернулся наименьшими потерями.