Очищение
Шрифт:
— Конечно, нет. В моем находилась молодая шлюха. Я никогда не слышал о подобном падении нравов. — Затем он недоверчиво посмотрел на меня. — Неужели ты решил им воспользоваться?
Я побагровел, а хозяин громко рассмеялся. Долгое время после этого, когда он хотел подразнить меня, то вспоминал душ у Лукулла.
Прежде чем сесть за стол, Лукулл показал нам свой дом. Главная его часть была построена сто лет назад Корнелией, матерью братьев Гракхов, но Лукулл в три раза увеличил его площадь, добавив два крыла, террасы и бассейн — все было вырезано в цельной скале. Виды были потрясающие, а комнаты просто великолепны. Нас провели в тоннель, освещаемый фонарями и украшенный мозаикой, с изображениями Тесея в лабиринте. По ступенькам мы спустились к морю и вышли
— У всех у них есть имена, — объяснил Лукулл и указал на особенно жирное создание, чьи плавники были украшены кольцами. — Этого я зову Помпеем.
Цицерон вежливо рассмеялся.
— А кто живет там? — Он показал на виллу на противоположном берегу, около которой тоже были рыбные садки.
— Там живет Гортензий. Он думает, что может вырастить рыбу лучше, чем у меня. Но он сильно ошибается. Спокойной ночи, Помпей, — сказал он угрю нежным голосом. — Спи спокойно.
Я думал, что мы уже все посмотрели, но самое интересное Лукулл оставил напоследок. По другому тоннелю, с широкими ступенями, мы спустились к основанию скалы, расположенной под домом. Пройдя через несколько металлических ворот, охраняемых легионерами, наконец подошли к ряду камер, каждая из которых была набита военной добычей, которую Лукулл захватил во время войны с Митридатом. Слуги освещали факелами горы драгоценных камней, инкрустированные доспехи, щиты, драгоценную посуду, кубки, черпаки, чаши, золотые стулья и ложа. Там же находились тяжелые серебряные скульптуры и сундуки, доверху наполненные серебряной монетой, и золотая статуя Митридата, больше шести футов высотой. Через некоторое время наши возгласы восторга стихли. Богатство было ошеломляющим.
Когда мы возвращались, в коридоре послышалось шуршание, как будто под ним бегали стаи крыс. Оказалось, что это был шум, который издавали более шестидесяти пленников — сподвижники Митридата и его генералы. Лукулл объяснил, что специально сохраняет им жизнь в течение вот уже пяти лет, чтобы задействовать их в своем триумфальном шествии, а потом публично удавить.
— В принципе, именно о твоем триумфе я и хотел поговорить с тобой, император. — Цицерон приложил руку ко рту и прочистил горло.
— Я так и подумал, — ответил Лукулл, и я увидел в свете факелов, как на его губах появилась улыбка. — Ну так что? Пройдем к столу?
Естественно, что наш обед состоял из рыбных блюд — устрицы и морской окунь, крабы и угри, серая и красная кефаль. На мой вкус, еды было слишком много — я привык к более простой кухне и ел мало. За время обеда я также не произнес ни слова, стараясь соблюдать дистанцию между собой и другими гостями, чтобы подчеркнуть, что мое присутствие на этом обеде — знак специального расположения хозяина к консулу. Братья Сексты ели много и жадно, и время от времени кто-то из них выходил на улицу, в сад, чтобы громко вырвать пищу и освободить место для следующего блюда. Цицерон, как всегда, ел очень скромно, а Лукулл методично жевал и глотал без перерывов, однако и без видимого удовольствия.
Я тайно наблюдал за ним, потому что его личность поражала меня и тогда, и сейчас. Разочарованием всей его жизни был Помпей, который сменил его на посту верховного командующего Восточных легионов, а потом, через своих сторонников в Сенате, заблокировал его триумф. Многие смирились бы с этим, но только не Лукулл. У него было все, кроме одной вещи, которую он жаждал больше всего на свете. Поэтому полководец просто отказался входить в Рим и сложить с себя командование войсками. Вместо этого Лукулл занялся строительством все более и более изысканных рыбных прудов. Он потерял интерес к жизни и стал ко всему равнодушен. Его семейная жизнь тоже
— Итак, — сказал он между двумя глотками, — мой триумф.
К его щеке прилип кусочек рыбы, а он этого не заметил. Зрелище было не из приятных…
— Да, — повторил Цицерон, — твой триумф. Я хотел предложить голосование сразу после сенатских каникул.
— И голосование будет в мою пользу?
— Я не выношу вопросов на голосование, когда не могу его выиграть.
Звуки пережевывания пищи продолжались.
— Помпею это не понравится.
— Помпею придется смириться с тем, что он не единственный триумфатор в этой стране.
— А твой какой интерес во всем этом?
— Для меня честь — увековечить твою славу.
— Ерунда, — Лукулл наконец вытер лицо салфеткой, и кусочек рыбы исчез. — Ты хочешь сказать, что проехал пятьдесят миль за один день для того, чтобы мне это сказать? И я должен в это поверить?
— Боже, император, ты слишком проницателен для меня… Ну хорошо, сознаюсь, что хотел поговорить с тобой о политике.
— Продолжай.
— Я убежден, что страна дрейфует в сторону катастрофы…
Цицерон оттолкнул свою тарелку и, собрав все свое искусство, продолжил описывать ситуацию в стране самыми черными красками, особо остановившись на поддержке Цезарем Катилины и революционных преобразованиях последнего, которые заключались в предложении отменить все долговые обязательства и захватить собственность богачей. Он не стал останавливаться на том, чем эти изменения грозили Лукуллу, нежащемуся в своем дворце среди шелков и золота, — это было очевидно. Лицо нашего хозяина все больше и больше мрачнело, и когда Цицерон закончил, он заговорил не сразу.
— И ты уверен в том, что Катилина получит консульство?
— Конечно. Силан станет первым, а он — вторым консулом.
— Ну, тогда нам надо его остановить.
— Согласен.
— И что ты предлагаешь?
— Именно поэтому я и приехал. Я хочу, чтобы твой триумф состоялся прямо перед выборами.
— Для чего?
— Для своего триумфального шествия ты приведешь в Рим несколько тысяч ветеранов со всей Италии?
— Естественно.
— И ты будешь всячески развлекать их и даже наградишь в честь своего триумфа?
— Конечно.
— Кого же они послушают, когда встанет вопрос, за кого голосовать?
— Хочу надеяться, что меня.
— И в этом случае я точно знаю кандидата, за которого они должны проголосовать.
— Уверен, что знаешь, — на лице Лукулла появилась циничная улыбка. — За твоего старинного союзника Сервия.
— Нет-нет. Не за него. Этот бедняга не имеет ни единого шанса. Нет, я думаю о твоем старом легате — бывшем командире твоих ветеранов — Луции Мурене.
Хотя я и был привычен к непредсказуемости стратагем Цицерона, мне никогда не приходило в голову, что он так легко может сдать Сервия. На какую-то секунду я не поверил в то, что услышал. Лукулл был удивлен не менее меня.
— Я думал, что Сервий один из твоих ближайших друзей.
— Речь идет о Римской республике, а не о кружке близких друзей. Сердце заставляет меня голосовать за Сервия, но мой мозг говорит мне, что он не сможет победить Катилину. В то время как Мурена, с твоей поддержкой, имеет все шансы на успех.
— У меня проблема с Муреной. Его ближайший помощник в Галлии — мой бывший шурин, этот монстр, имя которого мне так неприятно, что я не хочу пачкать рот, произнося его, — скривился Лукулл.