Очко

Холланек Адам

– И Карман согласился.

– Да, - сказал я.
– Это был длительный и неприятный курс.

– Зачем же он согласился? Кто его заставлял? Почему эти идиоты всегда лезут туда, где не выдерживают?..

Над нами сгущались мрачные тучи, и вода потемнела, хотя оставалась теплой. Моего собеседника, очевидно, задела за живое эта история, Я уже раскаивался, что так много ему рассказал.

– Что значит "лезут"? Вы же его не знали. Дело не только в самолюбии.

– А в чем же еще? Но все равно, продолжайте.

– Этот Профессор положил его на операционный стол. Настоящее ложе пыток. Одел ему на голову какой-то шлем, весь опутанный проводами. С внутренней

стороны шлема, где должна быть подкладка, торчали острые концы проводов, которые при надевании вонзались в кожу. Но это были пустяки по сравнению с той болью, что приходила потом.

"Ты должен привыкать к боли, - говорил Профессор.
– Привыкай. А потом уже больно не будет".

И Карман, стиснув зубы, словно во время матча, когда, невзирая на боль в мышцах, судороги и бешеное сердцебиение, отмеривал свою дистанцию, чтобы заработать команде одно-единственное очко, - так и тут терпел и только иногда чуть постанывал. Профессора поначалу это даже тревожило...

– Вот видите, - снова вмешался мой собеседник, - Не такой уж он был слабохарактерный, если мог так терпеть.

– Как знать? Иногда слабый, иногда сильный. От чего это зависело, неизвестно. Карман был непредсказуем, Но здесь терпел, ради карьеры. Он поверил ученому и заставил себя выдержать. ЭПОС - электронный помощник организма спортсмена, так окрестил Профессор свой механизм. Помощник подействовал не сразу, приходилось повторять процедуру ежедневно. Боль была адская - так говорил Карман, но потом он и правда перестал ее замечать. Вдобавок он принимал различные препараты, ускоряющие психические и физические реакции. Были, разумеется, и уколы. Так продолжалось недели две. Электрошок, препараты, уколы. Уколы, препараты, электрошок. Потом начались тренировки. Настоящие тренировки в небольшом саду на вилле ученого. Человек, прошедший этот лошадиный курс, развивал при необходимости чрезвычайно большую скорость. А сердце билось так, рассказывал Карман, что его биения сливались в один непрерывный высокий тон, будто в груди звенела струна. И все это без каких-либо отрицательных побочных эффектов. Легкие тоже работали с соответствующей скоростью. И мозг. Это по его приказу руки и ноги двигались так быстро. Но до настоящих забегов было еще далеко...

Юноша, представьте себе, прочитал за этот период множество книг. Подучился, стал более образован. Даже говорить начал по-другому. И что только делает с человеком знание... Теперь он уже верил, что научиться можно всему. Возможно, я преувеличиваю. Или он сам...

– Почему бы и нет?
– проговорил мой собеседник таким тоном, словно сам хотел себя убедить.
– Научиться можно. Человек может научиться всему. Только изменит ли это человеке?
– добавил он вдруг.

– Сложный вопрос. В это время собирали команду для матча с англичанами. Состав у них подобрался исключительно сильный. Должен был бежать экс-чемпион Европы, с ним нынешний вице-чемпион. Ну и наши двое. Тренер, посоветовавшись с капитаном, решил; "Карман будет в самый раз. Не звезда, но одно точно - не подведет. Если и выдохнется, доползет на четвереньках". "Он нездоров", - возразил наш чемпион на длинных дистанциях Хмелинский, недолюбливавший Кармана именно за его механическую выносливость. Впрочем, он вообще ко всем более слабым относился с пренебрежением.

"Кого же ты предложишь? У этого травма. Тот хорош, но молод, ему не хватает опыта. Ну?" - "Карман болеет. Может сойти с дистанции. Такое уже бывало", не сдавался Хмелинский. "Раз или два, - защищался тренер.
– И то во второстепенных матчах. А тут важно каждое

очко. Каждое.
– И внезапно спросил: - А ты, Хмель, не подведешь?" Парень смутился. "Ну видишь. Вот о себе и думай. Он бежит за очком. За одним-единственным".

Словом, тренер остановил свой выбор на Кармане, Разумеется, об экспериментах он не подозревал, Курс подходил к концу, но еще не был закончен. Профессор категорически возражал против каких бы то ни было стартов. Карман был в бешенстве.

– Я его понимаю.

– Я тем более. Ведь прежде чем пойти в журналистику, тоже пробовал бегать. Правда, на средних дистанциях. Не получилось, но его-то я понимаю. Столько мучиться, через столько пройти, и тут такая возможность. Гвоздь сезона: самый главный матч, самая престижная дистанция. И Профессор в конце концов сжалился.

Карман прибыл на сборы буквально в последний день. Остальные были там неделю или даже больше. Врач осмотрел его, покивал головой. "Сердце у тебя, братец, неплохое. В этом твоя сила". Карман только усмехнулся. Пережитое еще не изгладилось из его памяти.

"Об окончании курса не могло быть и речи, - рассказывал он потом, когда мы уже познакомились и подружились.
– Из лагеря меня бы не выпустили ни на шаг. И я очень боялся разоблачения: вдруг все каким-то образом выплывет. Притворялся, что тренируюсь. Но тут же сходил с дорожки, делая вид, что у меня судорога или еще что-нибудь. Даже тренер, хотя и обрадовался сначала моему появлению, стал подумывать о замене, только было уже поздно. Все, поезд ушел..." Он не любил вспоминать об этом матче.

– Почему? Ведь все получилось.

– Получилось? А что вы об этом знаете? Когда их привезли на бушующий стадион, оказалось, что именно "десятка" решает исход матча. Карман смешался, ходил как во сне. Тренер отвел его в сторону. Уже начали подготавливать старт, был короткий перерыв. Стадион притих, будто речь шла о судьбах всего мира. Приближался вечер. Тренер отвел его в сторону вместе с Хмелинским.

Он сказал: "Никакого риска, ребята, рисковать не имеем права. О победе не мечтайте. Ты, Карман, от старта до финиша идешь за одним очком. Идешь ровным шагом от начала и до конца. Пусть ничто тебя не касается. Как всегда, шансов у тебя нет. Ни единого шанса. Ты бежишь за очком. Только выдержи, обязан дойти хотя бы на четвереньках". Карман молча кивнул. Вы помните этот жест? Его худое лицо словно ныряло между смешными, маленькими плечами,

"Ты же, - повернулся тренер к Хмелинскому, - сделай все, чтобы разделить англичан. Я прошу от тебя только этого. Тогда поражение будет почетным. А если вдруг... Нет, нет, - тренер словно испугался собственной мысли, - у тебя нет финиша, Хмелинский. Вот так. Конечно, если бы твой партнер всю дистанцию подтягивал группу, форсировал темп... Да, но Карман не вытянет".
– "Может, стоит попробовать?" - вмешался Хмелинский, с легким презрением посмотрев на напарника, "С вызывающим презрением", по словам Кармана.

"Нет, - быстро сказал тренер, - исключено. Его очко тоже важно. Еще как важно! Иди, Карман, до конца. Если Хмелинский, дай бог, разделит англичан, заработаем четыре очка. Разгрома не будет, честь спасена. А если ты, Хмелинский, сойдешь с дистанции... Нет, не рискуй. Разве что у тебя в последний момент получится. Но не советую. Запрещаю", - заключил тренер.

Карман уже немного опомнился. И впервые с иронией, хотя и не имел пока на нее никакого права, посмотрел на своего тренера. "Только в этот момент понял, какое это ничтожество", - так он рассказывал мне потом.