Ода Метаферизму
Шрифт:
Душечки притворяются, что принадлежат мужьям. Душечки уверены, их любовь принадлежит всем, кто с этим согласен.
Ничего удивительного, тут бы и лягушка простудилась.
Вечная любовь прекрасна, если неверность предоставляет паузу для отдыха от вечности, не исключая тех, кто понимает эту шутку дословно.
Вечность
Любовь создает твою женщину их песка других женщин.
Пыль вечности на сандалиях Богинь – пепел любви.
Нерукотворная красота, нетленная любовь – и на тебе – панихида.
Девка – вот все на что оказалась способной мать природа. Женщина создала жену, любовницу, секретаршу. . .
Любовь искусство декоративное.
Любовь – гардероб душечки.
Любовь – дефект слуха, заглушаемого биением сердечной мышцы.
Перстенек – уголек негаснущего костерка любви душечки.
Мощь сердца мужчины, способного горы сокрушать, как его не любить женщине, скалолазке в поисках приключений…
Душечке нужно быть скалой, чтобы дурак воображал себя альпинистом в спорте любви.
Июльская Ночь влепила небу огненный поцелуй луны.
Зимняя луна – синяк неба
На закате дородное Небо заалело, словно охальник ущипнул задницу.
Седалище. Есть же тут нечто монархическое. Задница – это уже отдает демократией, жопа демократии – вот это честное пролетарское.
Ах, лето, всегда-то у тебя, коварного, за пазухой осень.
Красивое озеро, до приторности.
Осень. Постарели, облысели леса, но как молодо зазеленел пруд, прикрываясь ряской.
Октябрь, в саду тихо как перед погромом.
Луна манекен для упражнения поэтов в галантном обхождении с рифмой.
Современная поэзия манеж для обрусевшего Пегаса.
Языческие боги Рима, смрад зажаренных жертвенных быков, и немощный ладан христианского пресмыкательства перед родоначальниками Богов… Боже, как измельчали верующие.
Счастье нуждается в компании, с одиночеством кураж его вульгарен.
Чистота ночи, процеженная через сито звезд – тоска леденящая.
Сосны шумят или кровь в голове, беспомощной в лесу после городского шума.
Вдохновение –
Пляж базар для продажи краденого у солнца загара.
Морские дюны кладбище песка, невостребованного красотой несозданных Храмов.
Ордена, медали. . . эту бы кольчугу бойцу да перед боем.
Повадки ночи воровские, ступает неслышно, застигнут вора – солидарно прикроет, а в свидетели не привлечешь.
Романтика весенней ночи… Насильственная анонимность любви перед грехом подстрекательства чувств к лицемерию биологического восторга.
Любовь, увы, без памяти, не потому ли вечно свежа и невинна ее старинная привлекательность.
Любовь старушка и добром помянет и плечико подставит…
Сон о любви. . . А что же все-таки я проспал?
Глаза – ангелы счасья, загримированные для греха любви.
Дипломатия – неряшливый грим власти.
Полет ворона бездарности на крыльях плагиата, а поет соловьем.
Весна бастилию зимы ломает, ручьи, тюремщики, на волю выпускают ее сугробы.
Политическое кредо толпы – однотолпники.
Эпос – лубок слова.
И нет тебе конца, Эпоха массовых талантов имитаторов редких талантов прошлого.
Гранитная гортань старшины роты.
Жизнь составила гербарий фотографий, и мнит себя цветочной клумбой счастья.
Удача – подметный, в обход судьбы, Случай.
Неудача – несостоявшийся торг счастья и несчастья, – не сошлись в цене предназначавшегося мне подарка рока.
Бессонница религия современная, которой мы отказываемся поклоняться.
Грех – зуд нестерпимо чистой души.
Рабовладение женских выпуклостей.
Вожделение выдавливает сердце ногтями, как прыщик.
Боль в ногах костлявая, в голове интеллектуальная.
В книжном шкафу среди богатых томов собрания сочинений Куприна, сияющих золотом тиснения, парвеню выглядит замусоленный читателями пятый том. Там напечатана Яма.
ПРИТЧА. Я измучен восхищением непревзойденными образцами красоты, совершенства, мудрости. Я не способен любить окружающую меня заурядную реальность, полную честных и бесчестных компромиссов посредственности и глупости в стремлении перенять внешнюю схожесть с образцами, я начинаю сомневаться в себе. . .