Одержимые
Шрифт:
Потом с большим облегчением он увидел приближающуюся Элен… была ли это Элен? С ней что-то не так — это было первое, хотя и расплывчатое впечатление Витни, которое он вспомнил спустя долгое время, — потому что она шла неуверенно, почти шатаясь, точно под ней раскачивался пол. Она сильно размахивала руками или вытирала их о фартук. Определенно она спешила на звонок, кто бы ни ждал на пороге.
Витни позвал:
— Элен, это я, Витни! — И увидел, как по-детски ее лицо изобразило облегчение.
Может быть, она ждала Квина, подумал Витни.
Его растрогало, как быстро Элен
Элен мягко воскликнула:
— Витни!
Глаза ее были широко раскрыты, а зрачки увеличены, на лице следы усталости. И еще что-то лихорадочное, живое и дерзкое было в ее поведении. Она, казалось, удивлена, что видит своего деверя, схватила крепко его руку и слегка встряхнула. Витни подумал, не пьяна ли она. На вечеринках он наблюдал, как медленно и даже методично она потягивала из стакана с вином, словно хотела довести себя до состояния анестезии. Но он никогда не видел ее пьяной, никогда. И теперешнее ее состояние было для него новостью.
Извиняясь, Витни сказал:
— Элен, не хотел тебя тревожить, но… ты не отвечала на телефонные звонки, я о тебе беспокоился.
— Беспокоился? Обо мне? — Улыбаясь, Элен часто заморгала глазами. Сперва вопросительная, улыбка постепенно стала шире и ярче. Ее глаза засияли. — Обо мне?
— …и о девочках.
— …о девочках?
Элен засмеялась. Это был высокий, веселый, мелодичный смех, какого Витни у нее раньше не слышал.
Быстро, даже слишком поспешно, Элен захлопнула за Витни дверь и заперла ее. Проводя его за руку через прихожую — ее рука была прохладной, влажной, костистой, настойчивой, — она выключила свет.
Она крикнула:
— Девочки, это дядя Витни! Это дядя Витни! — В ее голосе слышалось сильное облегчение, смешанное со странной радостью.
Витни посмотрел на жену своего брата. На ней были цветные брюки, блузка и фартук, ее светло-коричневые волосы были небрежно зачесаны со лба назад, обнажая аккуратные ушки, на лице никакой косметики, даже губы не накрашены, и поэтому она выглядела более молодой и беззащитной, какой Витни никогда ее раньше не видел. На людях, как жена Квина Пакстона, Элен всегда была ослепительна — тихая, замкнутая, красивая женщина, тщательно одетая и ухоженная. Каждую фразу она произносила четко и обдуманно. Квину нравились женщины на каблуках — по крайней мере привлекательные, — поэтому Элен всегда ходила в модных туфлях на высоких каблуках, даже в домашней обстановке.
Но сейчас она была в тапочках и казалась ниже и миниатюрнее, чем всегда. Едва ли выше своей старшей дочери Молли.
Когда Элен вела Витни через дом на кухню — все комнаты были темны, в столовой так же, как в прихожей, повсюду на полу стояли ящики и коробки — она разговаривала с ним этим веселым, тонким голосом, словно говорила для кого-то еще.
— Говоришь, что беспокоился, Витни? Обо мне и о девочках? Но почему?.
— Ну, из-за Квина.
— Из-за Квина? Неужели? — Элен сжала руку Витни и засмеялась. — Но почему из-за Квина, и почему теперь? Сегодня вечером?
— Я говорил с Лаурой, и она рассказала мне… он снова запил. Угрожал тебе. Поэтому я подумал…
— Это очень трогательно с твоей стороны, и со стороны Лауры тоже, что вы беспокоитесь обо мне и девочках, — сказала Элен. — Это так не похоже на Пакстонов! Но тогда вы с Лаурой не совсем Пакстоны, да? Вы… — она колебалась, словно первое слово, которое пришло на ум, ей не понравилось, — как бы со стороны. Вы… — И ее голос умолк.
Стараясь не осрамить свою проницательность, Витни задал самый важный для него вопрос.
— Квин здесь?
— Здесь? Нет.
— Он в городе?
— Его нет.
— Нет?
— В командировке.
— А, понимаю. — Витни вздохнул глубже. — Когда он возвращается?
— Он приедет за нами из Парижа. А может, из Рима. Откуда-нибудь, когда закончит дела и у него появится для нас время.
— Ты хочешь сказать, что вы тоже уезжаете?
— Да. Довольно скоро. Я все утро бегала, оформляя паспорта девочек. Это будет их первая загранпоездка, кроме Мексики. Мы все так возбуждены. Квин поначалу воспринял это без энтузиазма, в Токио у него важные дела, ты же знаешь Квина, вечно на переговорах, постоянно что-нибудь высчитывает, вечный двигатель… — Но здесь Элен, засмеявшись, остановилась, словно вздрогнула. — Ну… ты Квина знаешь. Ты его брат, жил в его тени, тебе ли его не знать. Нет нужды анатомировать Квина!
И Элен снова засмеялась, сжав руку Витни. Как бы ища равновесия, она слегка прислонилась к нему.
Витни признался себе, что испытал полное облегчение. Мысль, что его брата не было поблизости, что он не был ему угрозой, — от этой мысли самообладание Витни восстановилось полностью.
— Значит, Квин упорхнул, а ты с девочками следом за ним?
— Понимаешь, у него дела. А то бы мы уехали все вместе. Квин хотел, чтобы мы поехали вместе. — Теперь Элен говорила более старательно, словно повторяя заученное. — Квин хотел, чтобы мы поехали вместе, но… ради дела, обстоятельства. После Токио он думал, что полетит в… кажется, в Гонг-Конг.
— Значит, на Рождество вы не с нами? Вы все?
— Но подарки я приготовила! И если нас не будет, то виноватыми мы себя не чувствуем. Просто мы не будем на празднике у ваших родителей и не увидим, как вы развернете наши подарки, — весело заявила Элен с особенным акцентом, словно хотела, чтобы слова были хорошо расслышаны. — Конечно, мы будем скучать без вас всех. О, ужасно будем скучать! По вашему дорогому папе, милой маме, всей семье Квина… да, мы будем ужасно скучать. И Квин тоже.
Витни спросил:
— Элен, когда, ты сказала, улетел Квин?
— Разве я говорила? Вчера вечером. «Конкордом».
— А вы с девочками улетаете?..
— Завтра! Но не «Конкордом», конечно. Просто обычным рейсом. Но мы жутко рады, ты представляешь.
— Да, — настороженно ответил Витни. — Могу себе представить.
Витни сделал для себя вывод, что Квин все-таки уехал со своей новой подружкой на Сейшелы или еще куда-нибудь. Он сумел убедить свою доверчивую жену, что отправился в одну из «конфиденциальных» деловых поездок, и она, кажется, вполне довольна… или благодарна… такому объяснению?