Одержимый (сборник)
Шрифт:
Когда они повернули на подъездную дорожку, ведущую к белому кирпичному бунгало, похожему на все остальные на этой улице, Джимми, искоса поглядывавший на типа за рулем, заметил, как тот нажал на кнопку дистанционного управления у себя над головой. Алюминиевая дверь гаража скользнула вверх, цементный пол залило ярким спетом. Джимми заметил в гараже стопки старых газет, газонокосилку, розовый велосипед, принадлежавший, вероятно, маленькой девочке.
— Парень, если хоть пикнешь, всажу это лезвие тебе в задницу. — Мужчина нажал на кнопку, открыв электронные замки. — Войдешь в
Джимми заметил холодный огонек, вспыхнувший в глазах типа, однако промолчал. Тот схватил мальчика за волосы.
— Усек?
— Да... усек. — Джимми закусил нижнюю губу, с трудом сдерживая слезы.
— Отлично. Теперь входи.
Входная дверь вела на кухню. Оказавшись в коричневой с золотом кухне,. Джимми сразу же почувствовал себя неуютно. Кленовый стол, стулья и букет из сухих цветов на столе еще больше усиливали это ощущение. На холодильнике красовались неумело разрисованные рождественские картинки — Санта-Клаус из книжки для раскрашивания, неряшливо закрашенный синим, штрихи, оставленные цветным карандашом, словно метались по бумаге, вырываясь за границы черных линий, а рождественская елка, неумело вырезанная из картона, была украшена орнаментом из фольги.
Мужчина проследил за взглядом Джимми.
— Это моя дочь. — Он подошел к холодильнику, сгреб с него эти неуклюжие поделки и спрятал в выдвижном ящике рядом с холодильником. При этом он бормотал себе под нос: «Всякому отребью достаются хоть какие-то мозги. А что досталось ей?»
Тип повернулся к Джимми, задышав глубже, тяжелее. Потом едва заметно улыбнулся. Похоже было, что ему не по себе. Здесь, в ярко освещенной кухне, он выглядел на все пятьдесят. А то, что одевался как подросток и накладывал на щеки ярко-красные румяна, лишь подчеркивало возраст. Джимми смотрел на него не отрываясь, пытаясь подавить страх. Это и впрямь был очень странный малый. Джимми вытащил из кармана куртки сигарету. Закурил, слегка откашливаясь, прочищая горло.
— Ну, парень, что теперь?
— Ах да, ты не любишь терять время даром, верно, малыш?
Джимми выпустил к потолку тонкую струйку дыма.
— Не понимаю, о чем ты.
Мужчина снял бейсбольную кепку и швырнул ее на холодильник. Затем уставился куда-то в пространство и произнес:
— Он не знает, о чем я. Ну не умора ли?
Слова его имели как бы двойной смысл: за ними скрывалась также и злоба, даже ярость, и Джимми со страхом думал о том, что произойдет, когда ярость эта выплеснется на него.
Но Джимми не хотел, чтобы тип узнал, о чем он думает, не хотел, чтобы тот понял, насколько он напуган.
Джимми повернулся к окну, но увидел за окном лишь непроглядную тьму. На подоконнике лежала открытка — изображение Девы Марии с нимбом над головой. Джимми взял открытку с подоконника и стал читать. Но успел прочесть только имя — Адель Моррис — и дату (прошлый месяц), как вдруг мужчина вырвал открытку у него из рук. Он повернулся. Тот стоял, держа открытку высоко над головой — точно опасался, что Джимми вырвет ее. Лицо его пошло красными пятнами и исказилось гневом. Румяна стали почти незаметны на его пылающих щеках. Он снова пересек кухню, направляясь к выдвижному ящику, в который спрятал детское художество. Укладывая открытку на дно ящика, он бормотал себе под нос:
— Сопливый подонок не должен даже прикасаться к ней. Эти мерзкие лапы оскверняют память о моей тете. Никогда! Никогда!
Джимми бросил взгляд на дверь, прикидывая, удастся ли ему выбраться наружу, прежде чем хозяин его схватит. Но тут вдруг заметил, что тот пристально смотрит на него. Лицо мужчины вновь обрело нормальный цвет, а дыхание стало спокойным. Полыхавшая в нем ярость внезапно исчезла, уступив место странному спокойствию, причины которого Джимми не мог понять. У него лишь появилось чувство, что мужчина его как бы оценивает, изучает.
Джимми переминался с ноги на ногу, осматриваясь в поисках места, где можно было бы оставить свой окурок.
— Что ты так на меня смотришь? А? — спросил он, не выдерживая этого пристального взгляда.
Ответа не последовало.
У этого типа были голубые водянистые глаза, по-прежнему буравившие Джимми, словно видевшие его насквозь, проникавшие под маску «крутого малого», которую Джимми пытался на себя надеть. Казалось, что он видит страх, затаившийся в душе Джимми, страх, метавшийся в нем и трепетавший, словно живое существо.
Джимми бросил сигарету в раковину. Малый подошел поближе и, ни слова не говоря, стал раздевать его, начав с куртки и рубашки. Джимми попытался улыбнуться:
— Приступаем к делу, а?
Джимми рассчитывал, что начало любовных игр даст ему возможность взять ситуацию под контроль и почувствовать себя увереннее. Но холодные руки, касавшиеся его тела, и манера механически снимать одежду — сначала куртку и то, что было под ней, а затем и джинсы — сбивали с толку. Причем делал он все это не произнося ни слова и выглядел как-то слишком странно, даже жутковато, так что Джимми оставалось лишь надеяться, что все скоро закончится, что потом он все же вырвется на волю, даже если его не отвезут обратно в пригород.
— Почему ты молчишь? Teбе нравится эта штука?
Тип стоял перед ним на коленях, внимательно рассматривая его. Джимми очень хотелось, чтобы его член отвердел, он даже пытался представить, что под ним Мирэнда и что ее глаза смотрят на него, когда он в нее входит, но это не подействовало.
Тип зашептал:
— Это для твоего же блага, малыш. Я могу кое-чему тебя научить, дать тебе урок. Может быть, это тебя изменит. Может быть, ты меня даже поблагодаришь.
Джимми попытался рассмеяться, но его смех больше походил на кашель.
— За что?
— За то, что я укажу тебе стезю. — Теперь он стоял перед Джимми, смотрел ему прямо в глаза, хотя казалось, он смотрит сквозь него. — Путь к праведности, сынок. А боль — кратчайший путь.
Держа Джимми руками за шею и вынуждая его идти впереди, он подвел мальчика к столу. Смахнул на пол засохший букет.
— Не думай, что для меня это будет удовольствием, малыш. Я делаю это только для того, чтобы кое-чему научить вас, ребятишек. Мне это не по душе. Я нахожу удовольствие только в супружеской постели.