Одержимый
Шрифт:
Пролог
Колёсные пары постукивали под вагоном, дребезжали стенки старенького вагона-теплушки, на нарах спали солдаты, пахло ваксой, кожей, оружейным маслом, грязными портянками и всем, что присуще военным людям в походе.
Я сидел у буржуйки, подкидывал дрова, ожидая, когда закипит вода в большом медном чайнике. Снаружи мело, конец ноября, за тридцать градусов, но в теплушке вполне тепло. Отхожее место, ведро с крышкой, было занято, там сидел молодой солдат-новобранец. Я тоже новобранец. Стал им, попав в это тело. Уже дней пять как, но свободное время на подумать появилось только сейчас: то без сознания был, бинт на голове и сейчас имелся, то стояли на запасном пути и нас водили в баню, брили, стирали форму.
Ладно, как-то сумбурно рассказываю, пора пояснить что вообще тут происходит, чтобы было понятно. Постараюсь кратко, я вообще долгие разговоры вести не люблю. Всегда меня считали нелюдимым бирюком. Да что сказать, я таким и был. Для начала я коренной москвич. Детдомовский, младенцем был подкинут к дому малютки. Назвали Панкратом, тоже мне имечко нашли. Ну и фамилию подобрали. Панкрат Геннадьевич Ларин. Время советское, жил и наслаждался. Пионерские лагеря, один раз довелось в «Орлёнке» побывать, а вот с «Артеком» пролетел. Когда мне восемнадцать исполнилось, я, имея золотую медаль, по окончанию школы поступил в Бауманку. На программиста. Уже начались беспредельные девяностые, детдомовскому сложно пробиться, квоты есть, но уже заняты блатными, но тут как раз блатной устроил поножовщину, его выперли и быстро взяли меня, я как раз в вузе находился, в секретариате. Правда, уже через год выперли и меня, как раз первый курс закончил. Преподаватели меня хвалили – светлая голова.
Тут немного отвлекусь и поясню момент, как меня выжили из вуза, хотя я и не против был. Мне предлагали шикарную возможность дальше учиться, лишь бы согласился уйти. Точнее перевестись. Так вот, если так поглядеть, я из беспредельщиков был, но только если лезли ко мне. Ректор вуза и один из преподавателей, что ополчились на меня и старались выжить, место освобождая для родственника ректора, на своей шкуре это прочувствовали. А тут три приглашения из США, обмен студентами, а английским я владел на очень хорошем уровне, сам желал изучить, и репетиторов нанимал, так что согласился.
Что касается того, каким я был… ну да не простой парень с улицы. Детдомовские вообще отморозки ещё те, особенно в те года, когда Союз рухнул. Я хакером был, но зарабатывал не этим, а кражами. Я не в трамвае карманы тряс, а сейфы вскрывал, три года учился на медвежатника у старого мастера, дяди Толи. Он отошёл от дел, у нас в детдоме слесарем подрабатывал, так, чтобы занять себя. Он не бедовал, жил хорошо.
На момент отъезда в США в девяносто четвёртом году я имел шикарную трёхкомнатную квартиру, машину новенькую, «Мазду», и счёт в германском банке на шестьсот тысяч марок. Плюс двести тысяч долларов. В будущее смотрел с уверенностью, поэтому учился для себя и с охоткой.
К дяде Толе приехал друг, из мокрушников он. Приехал умирать, рак в последней стадии, но протянул ещё год и многому меня научил – на тот момент четырнадцатилетнего паренька. Дядю Толю убили через два года, ножом, нанесли более двадцати ран. Я год потратил на осторожные поиски убийцы. Нашёл, когда как раз школу заканчивал. Это старые долги пожилого медвежатника нашли его. Но я отомстил. Эти два старика были моими учителями жизни; если бы не они, я бы не стал тем, кем стал, чему гордился. Жил, давал жить другим, учился и разрабатывал планы краж. Это настоящее искусство, так и будоражило кровь.
В общем, я законсервировал квартиру, продал машину и улетел в США. Моя девушка на тот период как раз меня бросила, какой-то мажор увёл, а я свой достаток особо не афишировал. Стал учиться в Кембридже, в Массачусетском технологическом институте. Закончил с отличием и тут же был принят в лабораторию информатики. Чуть позже её расширили и там вели исследования искусственного интеллекта. Я стоял у истоков. Девять лет прожил в США, всего четыре сейфа вскрыл, но очень сложные и крутые – один, я индивидуальный игрок. Взял почти четыре сотни миллионов долларов, золото. Через Мексику всё вывозил.
Часто в тир ходил, увлёкся
Девять лет в США, английский в совершенстве знаю, испанский изучил, поскольку одна из подружек долго при мне задержалась, на четыре года, так что обучила. Она не из Мексики, из старой Испании. Училась в институте. Да и потом я репетиторов нанимал. Я всегда рад изучить что-то новое. В Японии освоил за одиннадцать лет культуру, язык. Меня коллега, из местных, пристрастил к морской рыбалке. Я там купил себе большой морской катер, держал на стоянке яхт-клуба. Нанял штурмана и изучил навигацию, теперь делаю расчёты вручную. Ну интересно мне всё это.
И тут меня попросили освободить место. Видимо, где-то накосячил с англичанами, не люблю их. Вернулся в Москву, я периодически бывал там, квартиру продал давно, чего ей стоять. Сразу по приезде купил новую и устроился в одной хитрой конторе, разрабатывал программы. Мне давали задания, но не объясняли сути. Потом уже узнал, что шла разработка машины времени. А тут война, ядерные удары, и нашего мира не стало. Я жил в шоколаде, занимался любимым делом, и всё это в одночасье рухнуло, поэтому я был сильно не рад тому, что вокруг происходило, но пришлось выживать. Хорошо, многие из нашего научного центра уцелели, и мы перебрались под Казань, в бункер, где и выживали три года, пока не нашли способ спастись с умирающей планеты. Глава проекта, Дмитрий Иванов, когда ввёл меня в курс дела по своим разработкам, включил в активную работу. Именно я активно тянул на себе всю работу по созданию безразмерного хранилища, остальные на подхвате, и ведь получилось же. Главный подопытный, отец Дмитрия, Добрыня Никитич, много дал мне в исследованиях, пока жил в параллельных мирах. Не всегда, были и наведённые мной галлюцинации. Другие думали, что я создал искусственный интеллект, и он навёл этот мир, где Добрыня Никитич жил десятки лет в качестве врача в Сыктывкаре. Нет, я использовал его мозг, он сам создавал для себя этот мир. Однако помимо него у меня было ещё четверо подопытных, на них я отрабатывал методики с результатами своих работ. Надо сказать, работы было немало, и я жаждал продолжения, но начался Исход, души выживших отправлялись в разные миры и занимали тела только что погибших людей. Сами себя они называли попаданцами, но я-то знал: как горшок ни назови, он горшком останется. Мы для себя попаданцы, а для местных – одержимые. Как ни крути – это так и есть.
Но не об этом сейчас. Точнее, не совсем об этом. Так вот, начался Исход, под конец и моя очередь подошла. Я выбрал ветку миров, где развивалась космическая цивилизация, Добрыне Никитичу повезло туда попасть. С теми технологиями что там есть, подучившись, думаю, сделаю прорыв в исследованиях, но всё пошло не так, как задумано. Помогать Дмитрию остался Лапин, один из его ассистентов, с которым у нас тёрки из-за женщины. Из многих кандидатур в бункере я решил на Лене остановиться, не разбивать же семейные пары, а та вдова тридцати лет. Тоже не фонтан, но хоть что-то. Она меня выбрала, а Лапин этого не простил, затаил обиду и вот ударил исподтишка. В результате очнулся я в теле парня не там, где хотел, а на ветке Земли в глубоком прошлом. Нет, я, конечно, рад сменить тело шестидесятилетнего мужчины на тело восемнадцатилетнего юнца, но я ведь известный учёный, специалист по высоким технологиям… Чем мне тут заниматься в тысяча девятьсот третьем году?