Одержимый
Шрифт:
— По рукам? — спрашивает он, наблюдая за моей реакцией. Нет, конечно; хотя, если честно, можно сказать и «да», потому что никакой я ему не друг, да и покупателя я не нашел; он предлагает мне заниженный процент, значит, меня меньше будет мучить совесть из-за небольшого дополнительного условия сделки, о котором он пока не подозревает. Однако ради правдоподобия стоит, пожалуй, поторговаться.
— Пять процентов? — переспрашиваю я. — Мне бы хотелось семь.
— Семь? — восклицает Тони, притворяясь,
Ведь вам не нужно содержать галерею. И секретарши у вас нет, которую приходилось бы кормить обедом.
И то верно.
— Шесть, — говорю я.
— Пять с половиной, — откликается он.
Я сдаюсь под напором его обаяния:
— Хорошо, пусть будет пять с половиной.
Тони так доволен этой маленькой победой, что едва сдерживает радость. Он вскакивает со стола, на котором сидел. Новая порция бумаг сваливается в корзину.
— Хотите — можете прямо сейчас ее забрать.
У меня возникает то восторженное чувство, которое люди иногда испытывают от полетов во сне. Я заставляю себя вспомнить об осторожности и многозначительно похлопываю по карманам.
— Без денег пока обойдусь, — реагирует он. — Отдадите, когда продадите картину. Бог мой, мы же друзья, соседи! Уж тысячу-другую всегда друг другу одолжим.
По правде говоря, о деньгах я пока подумать не успел, а тем более — о кредитных отношениях с Тони.
— Дело не в этом, — объясняю я. — Просто я же пешком, а в карманах ее не унесешь.
— Можете взять мой «лендровер».
С минуту я пребываю в нерешительности. Заманчиво, конечно, еще раз зайти в «столовую для завтраков» и, улучив момент, взглянуть украдкой на их замечательную каминную заслонку. Но затем я представляю себе, что вот я возвращаюсь в наш коттедж и Кейт наблюдает, как я развязываю упаковочный шнур, открываю багажник «лендровера» и… выгружаю «Похищение Елены». Таких сюрпризов моя жена не любит. Мне нужно ее подготовить, прежде чем продвигаться дальше. Да и с банком проконсультироваться не помешает. Кроме того, толика благопристойной сдержанности сегодня может принести немалые дивиденды завтра.
— Нет, все же сначала лучше выяснить, насколько наш коллекционер заинтересован в покупке.
— Как хотите. Можете забрать ее в любой момент.
Собаки вскакивают, чтобы меня проводить. Однако в дверях кабинета их хозяин вдруг останавливается, одолеваемый сомнениями.
— Вам-то я, конечно, доверяю, — говорит он, — но надеюсь, что вы никому не отдадите товар, не получив сначала деньги?
— Что вы, ни в коем случаев!
— Какой-то он не слишком надежный клиент. Темная личность, как, по-вашему?
— Я с ним не знаком, — осторожно
Нет, так получается слишком бесцветно. Я должен знать о нем хотя бы одну пикантную подробность, чтобы дать пишу воображению Тони. И тут меня осеняет.
— Мне только известно, что он бельгиец, — сообщаю я.
Я попал в десятку: Тони — в восторге.
— Все, больше ни слова! — восклицает он. — Скажите ему, пусть раскошеливается! Бельгийские денежки на стол!
Он ведет меня коридором, продолжая смеяться.
— Не понимаю, что тут смешного. — Лора, стоя на четвереньках, пытается приклеить к полу коврик чем-то похожим на универсальный клей. — Второй раз за неделю этот чертов коврик выскользнул у меня из-под ног. Я чуть не убилась.
— Мы разговаривали о делах, дорогая, — говорит Тони.
Я пытаюсь рассмотреть, чем у них украшена стена наверху лестницы, там, где по всем канонам должна висеть «Елена». Однако моя попытка оканчивается неудачей — картина, занимающая это место, так мала, что снизу ее без бинокля никак не разглядеть. Установившиеся между мной и Тони доверительные отношения позволяют мне разузнать у своего делового партнера, чем объясняется столь эксцентричный подход к развешиванию картин.
— А почему вы не повесите нашу подружку там, где ею все могли бы любоваться? — интересуюсь я.
— Что вы сказали? — раздраженно спрашивает Лора, от удивления поднимаясь с колен.
— Я говорю о «Елене». Почему она не взирает на нас с высоты этой лестницы?
— Хороший у вас глазомер, — хвалит меня Тони. — Вы правы. Да, она действительно висела раньше над лестницей, когда я был еще мальчишкой. Но с тех пор ей пришлось изрядно попутешествовать.
— Его мать в свое время прихватила ее с собой, — добавляет Лора.
— Ну, не то чтобы прихватила…
— Да-да, когда убежала с Дики. Они прихватили «Елену» и половину фамильного серебра!
— Это болезненная тема в наших отношениях, — объясняет мне Тони.
— Не говоря уже о том, что Дики осталось разгребать мусор после того, как накрылась их затея с ипподромом!
— Ты забыла, он вел дела моего отца…
— Он был для твоего отца аппаратом искусственного дыхания!
— Это долгая история, и, честно говоря, милочка моя, ты тогда сама была по уши в дерьме!
— Так или иначе, — вставляю я, желая предотвратить очередной семейный кризис, — то обстоятельство, что они взяли именно «Елену», очень символично.
Мои хозяева слишком раздражены друг другом, чтобы спрашивать меня почему, но по крайней мере мне не удалось заставить их замолчать.
— Когда Елена и Парис сбежали в Трою, они прихватили с собой все сокровища Менелая, — объясняю я.