Шрифт:
Об одесском юморе и не только о нем
Мы предчувствуем высоты, которых он может достигнуть: тирания вкуса должна царить на них.
Обычно подобные предисловия (ну чтобы подчеркнуть солидность и объективность составителя) начинаются словами: «Нам представляется…», «Мы полагаем…» либо совсем уж безлично – «Существует мнение…» В данном же случае, когда речь
Думаю, кстати, что такой подход оправдывают и мои более чем тридцатилетние занятия этим сомнительным делом. Ну, я имею в виду юмор. Пора уже вроде бы себе доверять…
У меня была нелегкая задача. Представляете – собрать в одном томе одесский юмор за сто лет! Нырнуть в это море, конечно, нетрудно, а вот выплыть…
И то, что я все же в нем вроде бы не утонул, объясняется только одним: у меня была отличная спасательная команда. Но о ней чуть позже…
Продолжая же мысль о необозримом море одесского юмора, произношу по ассоциации слово «компас». Так вот и с компасом оказалось не так плохо. Ведь за предыдущие годы одесские и другие исследователи проделали колоссальную работу по поиску и изучению литературного наследия одесских журналистов и писателей, работающих в жанре сатиры и юмора. В том числе и представителей так называемой южнорусской школы, в произведениях которых (даже и вполне серьезных) юмор и ирония присутствовали всегда.
Хочется поделиться и еще одним ощущением, связанным с морем. Когда при перечитывании огромного количества архивных текстов у составителя начинались явные признаки морской болезни, их тут же гасила мысль, что, если бы не труд предшественников, до желанного берега доплыть было бы вообще невозможно.
А чтобы закончить эту затянувшуюся метафору, добавлю только одно: вы обратили внимание, что у слов «море» и «юмор» один корень?
Ну хорошо, не корень, но все равно много общего.
Тут и соль, и блеск, и игра, и оттенки, и даже волны (скажем, волны хохота на вечерах юмора). Но, конечно, к сожалению, и пена с мусором…
Я как-то слышал в Москве замечательную фразу. Ее при мне сказал некий редактор надоедливому автору: «Помните, был такой журнал «Литература и жизнь»? Так вот в нем печатались авторы второго и третьего ряда». А теперь поставьте себя на мое место и попробуйте объяснить одесситу, особенно юмористу, что он «автор второго ряда»! Это я уже о некоторых своих современниках.
Словом, я отобрал из всего объема существующих и обнаруженных в процессе работы текстов лишь то, что нравится мне лично. Не исключено, кстати, что это и дало возможность уместить все в один том. Тем более что для одесских классиков – Ильфа и Петрова, а также Жванецкого – в антологии планируются отдельные тома. Нет-нет, в нашем случае они, конечно, тоже представлены. Как же без них? Ведь процесс накопления юмора в Одессе был непрерывным. А они, так сказать, столпы, устои, на которых слава Одессы как столицы юмора в значительной степени и держится.
А теперь о самом понятии «одесский юмор». Тем более что такое название присвоено нашему тому. За годы прошлого века вокруг этого определения было много сломано копий. М. М. Жванецкий, например, писал: «Нет специального одесского юмора. Есть юмор, вызывающий смех, и есть шутки, вызывающие улыбку сострадания». Ну что ж, я с Михал Михалычем, конечно, согласен. Правда, не совсем. Тем более что он сам своими блестящими текстами и феноменальным их исполнением одновременно и подтверждает, и опровергает эту мысль. Ибо без «одесской составляющей» в его текстах и, главное, в его интонациях не было бы, как мне кажется, такого уникального явления, как Жванецкий.
А вот против чего хочется категорически возразить, так это против жаргона и дурной языковой экзотики. И тут я полностью разделяю иронию короля одесских фельетонистов начала двадцатого века Власа Дорошевича, фельетон которого «Одесский язык» и открывает эту книгу. Главная мысль фельетона тоже состояла в том, что так называемый одесский колорит вполне можно выразить в пределах норм русской грамматики.
Правда, и тут бывают исключения. Вот Бабель, например. В рассказе «Король» читаем:
– Беня, – сказал папаша Крик, старый биндюжник, слывший между биндюжниками грубияном, – Беня, ты знаешь, что мине сдается? Мине сдается, что у нас горит сажа…
– Папаша, – ответил Король пьяному отцу, – пожалуйста, выпивайте и закусывайте, пусть вас не волнует этих глупостей…
Но это Бабель, многие фразы из рассказов которого не зря разошлись на цитаты. Поистине нужно было обладать уникальным бабелевским талантом и снайперским вкусом, чтобы сделать одесскую речь фактом высокой литературы. Словом, с так называемым одесским языком, а значит – и с одесским юмором, все не так просто…
И еще одно небольшое рассуждение. Точнее, его попытка.
Известно, что престиж остроумного человека очень высок. А все, что престижно, что имеет успех, рождает немедленное желание подражать. «И я так могу!..» Замечали? Достаточно кому-то произнести остроту или рассказать анекдот, как с ним тут же начинают соревноваться.
Но по-настоящему остроумных людей не так много. Вместе с тем вряд ли кто-нибудь согласится, что у него нет чувства юмора. Это все равно как признаться в том, что у тебя дурной вкус. Поэтому так много в этом деле безвкусицы.
Особенно же подобная опасность подстерегает одесский юмор. И прежде всего в силу его невероятной популярности. Благодаря Утесову, героям Бабеля, Ильфа и Петрова, персонажу Марка Бернеса из фильма «Два бойца» сформировался так называемый одесский канон – образ человека, у которого готовность шутить по любому поводу является определяющей. С тех пор стоит человеку сказать, что он одессит, он тут же становится центром внимания. К нему тянутся, от него ждут: «Вот сейчас он пошутит! Ну же, ну!..» На него смотрят во все глаза, его слушают во все уши. Причем независимо от того, какую пошлую ахинею он при этом несет. Он – одессит!..
Так культивируется то, что является, на мой взгляд, юмором псевдоодесским.
А теперь несколько слов о построении тома. В основе его – хронологический принцип. Как самый простой и естественный. И в то же время весьма условный. Ведь время неразрывно, оно свободно перетекает из одной эпохи в другую, и эта его неразрывность подтверждается еще и тем, что голоса перекликаются, аукаются, темы и сюжеты переходят из одного времени в другое. К тому же возникает вопрос: а что брать за основу – время написания текста или время, о котором он написан?… Словом, строгой хронологии в этом томе искать не нужно. Я, конечно, старался ей следовать, но когда какие-то соображения заставляли эту самую хронологию нарушать, не очень этому противился.