Вагон «несся» со скоростью черепахи, страдающей ревматизмом и полечившейся на одесских лиманах.
II
Из Аркадии выбраться труднее, чем из ада. Извозчиков нет…
Когда подходишь к извозчику и сперва требуешь, потом просишь, умоляешь его:
– Отвези в город!..
Извозчик издевается:
– А чего же вы не наняли туда и обратно? Хитрые вы, господин, 8 рубликов до города…
И если вы уже соглашаетесь на его дьявольские условия, он вдруг заявляет:
– А я занят и не могу ехать!
– Да как же ты, каналья, торговался, если ты занят?…
– А я думал, что вы не дурак и не дадите 8 рублей… А вы дали… Нет, не поеду…
Тогда публика пускается бегом на Малый Фонтан… Там конка… более доступна.
Ждут час, два: нет мест. Скоро уже последние конки…
Остроумные люди предлагают единственный выход:
– До юнкерского
дойдем, а оттуда пешком!..
Однако не все соглашаются на такой компромисс… Многие отправляются большими партиями вперед:
– Захватим места, приедем сюда обратно, а отсюда уже в город.
И идут, идут… обыватели по направлению к городу…
Но встречные конки все заняты теми, кто ушел еще дальше и раньше захватил место…
Идут все вперед. Наконец на половине дороги до города совершают нападение на конку и овладевают ею… и едут назад на Малый Фонтан.
Кондуктор, очевидно, знает нравы одесситов, потому что кричит:
– Господа! Платить нужно! Даром не повезут!
Но одесситы рады уплатить еще по гривеннику, лишь бы хотя бы рикошетом добраться до города…
По дороге толпа алчущих!.. Они рыдают, они предлагают полжизни за место, но вагоны полны…
И когда конка подъезжает к Малому Фонтану, она уже полна захватившими места раньше, и публика, ожидающая конку, шлет проклятия року…
Ночью возвращаются домой смельчаки, доехавшие в Аркадию, возвращаются разбитые, усталые, измученные…
– Прогулка была прекрасной, – рассказывают они назавтра своим кредиторам, а втайне надеются: «А ну-ка, рискни и ты! Поезжай! Пострадай!.. Помучайся!.. Будешь ты меня помнить!..»
Picador (Виктор Круковский)
Изо дня в день
Сонливым вялым крабикомПлетется мысль устало;Флакон с гуммиарабикомРука моя достала…И ножницы мне поданы,Раздался писк их ржавый…Тружусь я, бедный подданныйСедьмой большой державы…Займусь я стрижкой, кройкою,Газет не пожалеюИ – вам статейку бойкуюРукой привычной склею…
Математическое
Этих глаз синева,Эти ласки-словаВзяли сердце мое без стеснения…Но средь дев ты – феникс,Ты – загадка, ты – икс,И не мог я решить уравнения…Сочетал наугадНа различный я ладМилой крошкиВолшебные данные;Я решал, я мечтал, —И нас брак сочетал,И надели мы узы венчанные!Но, загадка моя,Женских чар не тая,Ты путями пустилась нечестными,И рога я ношу, но никак не решуУравненья с двумя неизвестными.
П. Ф. Р-кий
Посвящается милой одесситке
Как ты бойка, как остроумна,Когда молчишь…Как рассудительна, разумна,Когда ты спишь…Как ты сияешь вся от счастья,Как вид твой свеж…Ты дышишь вся огнем и страстью,Когда ты ешь!..Что за краса в небесном взгляде,В твоих глазах,Как дивно хороша ты… СзадиИли впотьмах!..Готов тебе я побожиться,Что я не лгу:Желал бы я в тебя влюбиться,Да не могу.
Эмиль Кроткий
Город
Многоцветные витрины,Миллионы жадных глаз,Размалеванные Фрины,Груди, плечи напоказ.Как прилизанные крысы,Семенят на каблучкахСовременные ПарисыПри усах и в котелках.Фаты, купчики, гимнасты…Шум, движенье, гам и звон…Здесь разящие контрастыБьют в глаза со всех сторон.Вот табло: у лавок модныхРать бесштанников стоит…Груды яств у тьмы голодныхВозбуждают аппетит.Рай – удел смиренных духом —Я не спорю; но покаИх судьба – с голодным брюхомСозерцать окорока.Пятна пестрых объявлений:«Фарс»… Спермины… Лампы «Блиц»…Сколько ярких впечатлений,Сколько серых слов и лиц!Вот кокотка в экипаже,С ней рядком известный туз.Рой девиц в ужасном ражеЛьнет к любимцу местных муз.Драка… жулика словили —Правит суд городовой…Крик: кого-то задавили —Распростился с головой!Ах, бедняк… А впрочем, что же!Что жалеть тебя… увы!В этом шуме все мы тоже,Как и ты, без головы.
Тузини (Николай Топуз)
Грустная история
Компиляция
С пирушки в это воскресеньеДомой я плелся под хмельком.«Клянусь я первым днем творенья,Клянусь его последним днем».Вдруг в шубке милое созданьеМелькнуло быстро предо мной.«И прежних дней воспоминаньяПред ним теснилися толпой».Чтоб не создать разлада с веком,Я полетел стрелой за ней.«Быть можно дельным человекомИ думать о красе ногтей».Я в восхищеньи был, ей-богу,Глядя на стан ее и грудь.«Мы все учились понемногуЧему-нибудь и как-нибудь».Бросая огненные взоры,Ее обнял случайно я.«Дианы грудь, ланиты ФлорыПрелестны, милые друзья».Но тут она – о дочь квартала —Пощечину влепила мне.«Я тот, которому внималаТы в полуночной тишине».И я, как столб, стоял на месте,Увы! с поникшей головой.«Погиб поэт, невольник чести,Пал, оклеветанный молвой».Щека с печатью женской дланиГорела радугой и жгла.«Гарун бежал быстрее лани,Быстрей, чем заяц от орла».Она влепила мне искусно,Должно быть, так уж суждено.«Все это было бы смешно,Когда бы не было так грустно».
Рис. С. Фазини
Александр Вертинский
Одесская пресса
Одесская пресса.
Голландская сажа.
Сибирская язва.
Казанское мыло…
В моем представлении – это нечто автономное, особое, замкнутое, живущее своими собственными вкусами, уставами, традициями. Нечто, о чем уже давно заявлен патент за № 4711 в департаменте российского искусства.
Одесская пресса – это маленькая самолюбивая республика, затерянная среди городов и колоний могущественного империалистического государства.