Один день без Сталина. Москва в октябре 41-го года

Млечин Леонид Михайлович

Студенческий билет давал право на отсрочку от призыва, поэтому записывались добровольцами. Физически крепкие студенты попадали в ставшую знаменитой Отдельную мотострелковую бригаду особого назначения Наркомата внутренних дел (ОМСБОН), ей предстояло выполнять специальные задачи, в том числе в тылу врага.

Учившиеся на историческом факультете ИФЛИ Александр Израилевич Зевелев и его друзья сначала прошли комиссию в ЦК комсомола, потом медицинскую комиссию на стадионе «Динамо». Форму выдали в Высшей школе НКВД в Большом Кисельном переулке. Учили стрелять и взрывать.

Бригада состояла из двух полков. Одним командовал пограничник подполковник Вячеслав Васильевич Гриднев. Другим — майор Сергей Вячеславович

Иванов, выпускник 2-й Московской пехотной школы и Высшей пограничной школы НКВД, а также отец известного дипломата Игоря Иванова, ставшего при Ельцине министром иностранных дел, а при Путине секретарем Совета безопасности. С помощью исполкома Коминтерна сформировали интернациональный батальон из иностранных коммунистов — политэмигрантов.

Боевые группы бригады особого назначения сражались в тылу противника. Среди бойцов бригады — три десятка Героев Советского Союза. Первым «Золотой Звезды» удостоился инженер и недавний секретарь комитета комсомола Второго часового завода Лазарь Паперник. А его боевые товарищи вспоминали, что молодому человеку казалось, будто он недостаточно храбр… За ним Героями стали знаменитый диверсант Николай Кузнецов, командир партизанского отряда Дмитрий Медведев, Надежда Троян, участвовавшая в уничтожении генерального комиссара Белоруссии Вильгельма Кубе…

16 октября Отдельная мотострелковая бригада особого назначения заняла ключевые позиции в центре Москвы.

«Строем, с песней идем по улице Горького — сектору обороны, порученному нашему взводу, — вспоминал Александр Зевелев тот день. — В недостроенном здании — напротив редакции газеты «Известия» — мы с Феликсом Курлатом оборудуем пулеметное гнездо. В расчете я номер один, Феликс — номер два. Два дня живем на огневой точке, опасаясь худшего».

Я представляю себе, о чем думали и что ощущали юноши, которые заняли свой первый боевой рубеж в самом центре столицы. В Москве нашлось много людей, которые сказали себе, что умрут, но не отдадут своего города. Поэтому немцы и не прошли. Что касается судьбы этого молодого человека, который в октябре сорок первого лежал в центре нашего города с пулеметом, готовый огнем встретить врага, то он продолжал воевать, зимой сорок третьего был ранен в бою и потерял правую ногу. После пяти операций Александр Зевелев вернулся к гражданской жизни, стал профессором истории.

Среди бойцов бригады особого назначения был будущий академик Александр Ефимович Шейндлин.

«Мы получили оружие, надо сказать, несколько странное — это были винтовки старого образца, производства чуть ли не 1889 года. Некоторым из нас выдали маузеры в деревянных кобурах явно дореволюционного времени. Наше отделение состояло в основном из старшекурсников Института истории, философии и литературы. Моими товарищами оказались будущие поэты Семен Гудзенко и Юрий Левитанский.

16 октября нас подняли по тревоге. Ночью, под густым мокрым снегом, мы строем шли по Москве. Город был пустынен, и даже центр практически никем не охранялся. Разместили нас в Высшей школе пограничных войск у Белорусского вокзала. Кучи разбросанных документов свидетельствовали о спешке, в которой проходила эвакуация пограничников.

Нас разбили на группы для охраны различных районов Москвы. До прихода нашей части даже мосты через Москву-реку не охранялись. Наша группа патрулировала нынешнюю Тверскую улицу. И вдруг без объявления воздушной тревоги около известного москвичам магазина «Диета», куда выстроилась огромная очередь, упала немецкая бомба. Страшно вспоминать множество убитых, в основном женщин и детей».

«В Москве — паника, — вспоминала студентка пятого курса 1-го медицинского института Надежда Матвеевна Оцеп. — Трамваи не ходят. Мелькают легковые и грузовые машины, нагруженные людьми и скарбом. У Никитских Ворот, напротив церкви, где

венчался Пушкин, грабят продуктовый магазин.

Мы идем в институт пешком. Но занятий нет. Нас вызывают в административный корпус и вручают дипломы с написанным от руки словом «с отличием» и вычеркнутой фразой «на основании решения экзаменационной комиссии»… Через неделю основной профессорско-преподавательский состав уезжает в эвакуацию. Я иду в военкомат. Он работает круглосуточно. Глубокой ночью меня вызывает военком, и через полчаса выхожу от него с направлением в город Барыш Куйбышевской области, где формируется будущая 55-я стрелковая дивизия. Моя судьба решена».

То, что сделала тогда столичная молодежь, считавшаяся изнеженной и не готовой к суровым испытаниям, заслуживает высочайшего уважения. Московская молодежь стала живым щитом, заслонившим город. Сколько славных, талантливых, не успевших раскрыться молодых людей погибло тогда в боях!

«1 июля, — рассказала Лидия Владимировна Максакова о судьбе товарищей, студентов исторического факультета Московского университета, — мы провожали первых сокурсников, ставших десантниками, — Льва Сечана, Юрия Бауэра и Бориса Ляндеберга. Они добились через МГК ВКП(б) включения в одну из диверсионных групп для работы в немецком тылу. Судьба всех троих одинакова. Короткая подготовка на станции Сходня под Москвой. 8 июля вылет в Киев.

В ночь с 9-го на 10-е они были сброшены на задание на территории Западной Украины. Затем плен, участие в движении Сопротивления, выдача предателем в гестапо, гибель…»

Лидия Максакова опубликовала уцелевшие письма однокурсников, ушедших на фронт («Вопросы истории», № 5/2005). А кто-то и написать ничего не успел, так все быстро произошло:

«В июле студенты истфака отправились на строительство противотанковых рубежей. Почти одновременно другая группа истфаковцев вступила в артиллерийский полк 8-й Краснопресненской дивизии народного ополчения. Осенью две группы оказались рядом — в районе Ельни, Дорогобужа, Рославля. В начале октября во время танкового прорыва немецких войск и окружения многие погибли…

Лиза Шамшикова вместе с другими истфаковками закончила школу медсестер, стала командиром санитарного взвода. В декабре 1941 года во время немецкой контратаки вела оборону дома, где находились раненые красноармейцы. Защищая раненых, отстреливалась до последнего патрона. Немцы подожгли дом. Лиза сгорела вместе с бойцами».

Сара Шапиро ушла на фронт санинструктором снайперского батальона. «Девочки, родные, вы понимаете, что значит, когда видишь своего товарища, с которым связана вся твоя теперешняя жизнь, мертвым или со страшными ранами на молодом, сильном теле… Теперь я хорошо знаю, что такое свист пуль над головой и разрывы артснарядов. Не знаю, куда моя трусость девалась…»

4 сентября Константин Забродин, который вступил в истребительный батальон Красной Пресни, писал уже с фронта: «События сложились так, что я был срочно направлен в часть. Работаю замполитрука роты. Через несколько дней иду в бой мстить фашистам за обесчещенных девушек Украины и Белоруссии. С нетерпением жду минуты, когда перед глазами появится ненавистная свастика».

Он погиб в бою в сентябре под Москвой.

Потом пошли более оптимистические письма — немца погнали на запад.

Михаил Фельдман писал в октябре 1943 года: «Мы непрерывно в бою. Я был вторично ранен в плечо, но лечился мало, потому что рана была легкая — касательная. Мы брали г. Карачев, Брянск, Кричев, прошли с боями сотни километров. Между прочим, вели бои и овладели теми противотанковыми рвами, которые студенты МГУ и истфака строили в июле 1941 года. Взяли ту деревню, Снопоть, где мы жили с Мишей Гефтером и другими ребятами, — она вся сожжена немцами и нашими снарядами. Левее этой деревни наша дивизия форсировала р. Десна…»