Один день Марины Ивановны
Шрифт:
***
Марина Кузнецова вошла в ворота с надписью «Служа закону – служу народу!» и зашагала сквозь квадратный дворик, заставленный баулами, пакетами, тележками и зябко ёжащимися фигурами, не поместившимися в закуток, где принимали передачи. Две женщины красными от мороза руками прямо на баулах «потрошили» сигареты, вытаскивая их из пачек и перекладывая в полиэтиленовые пакеты. Два мужика курили в стороне на корточках. Увидев Марин Иванну, поспешно сунули окурки в снег и виновато поднялись. Веснушчатая девочка лет пяти-шести подпрыгивала и вертелась посреди дворика, раскинув руки, хохоча и распевая что-то непонятное. Задев нечаянно огромную сотрудницу, девчонка ойкнула, попятилась и прошептала «извините».
– Смотрите за ребёнком! Тут вам не детский сад! – угрюмо рявкнула Марин Иванна, пристраиваясь к сослуживцам, просачивавшимся на территорию колонии через контрольно-пропускной пункт. С одними она работала годами. Других не так давно привёл новый начальник учреждения. Оно понятно: новая метла по-новому метёт. Но эта новая метла была похожа на бульдозер и грубо рушила привычные устои.
С приходом новичков на службе стало неуютно. И даже праздничный плакат-коллаж из фотографий учреждения, красневший датами 1940-2010, напоминал Марин Иванне некролог. Сплочённый годами и традициями коллектив за пару месяцев распался на своих и чужих. Чужими оказались старожилы, а новые вели себя уверенно и по-хозяйски насаждали свой устав в чужом монастыре.
Марин Иванна была потомственной сотрудницей колонии и оттого особо остро ощущала перемены. С момента основания здесь служил дед, потом родители, теперь – она и муж. Об их семье накануне семидесятилетия зоны даже в газете написали: новый начальник специально пригласил корреспондента. Писательница из Москвы упомянула славную династию в своей книге «Красный день календаря в колонии строгого режима», приуроченной к юбилею. А вскоре в областной газете возник другой материал об их семействе. Спасибо Васе. Удружил. Ославил.
Марин Иванна звучно щёлкнула решёткой-дверью и оказалась в КДС. На зоне эти буквы в шутку расшифровывали как «Кремлёвский Дворец Съездов». На деле это был обшарпанный кирпичный корпус для свиданий, построенный ещё при деде, а потому безбожно устаревший – морально и материально.
Второй этаж старого здания представлял собой дешёвую ночлежку с решётками и непременными «ресничками» на окнах и состоял из шести узких комнатушек, общей кухни и санузла. Здесь под надзором камер и прослушки проходили длительные свидания родственников с осуждёнными, обычно длящиеся от суток до трёх.
На первом этаже располагалось помещение для краткосрочных свиданий, разделённое на прозрачные кабинки с телефонными трубками. За ним подсобка для хранения посылок. А в самом конце коридора – конурка с узким квадратным окошечком-тоннелем в толстой стене, через которое у родственников принимали передачи. В тесной конурке были стол, два стула и весы.
Марин Иванна чувствовала себя королевой в этом клоповнике. При старом начальнике. При новом её трон изрядно пошатнулся. Ей приходилось применять всю хитрость и сноровку, чтоб усидеть на нём и продолжать иметь выгоду, которую давала эта должность. И постоянно бдить, чтоб не подставиться самой и не подставили другие, кто метит на её местечко. Всё это страшно напрягало и не давало получать былое удовольствие от службы.
Марин Иванна отдышалась, скинула куртку, плюхнулась на стул, заняв собою всю конурку. Проверила журнал свиданий. «Свиданок», как говорили осужденные и их родственники. Коротких на сегодня было много. На длительные – только две заявки: в четыре комнаты из шести уже заехали вчера. «Вот не судьба всем сразу было заселиться? Ходи теперь вверх-вниз, досматривай, пока тут остальные друг друга в очереди перебьют. Тем более, сегодня я одна».
Сквозь закрытое окошко Марин Иванне было слышно, как люди всё прибывают, с трудом пытаясь втиснуться в предбанник со своей поклажей. Как в детской сказке про грибок, под которым все прятались от дождя. Вот только гриб всё время рос, а помещению для передач расти некуда.
По правилам тех, кто приезжал на длинную свиданку, оформляли первыми. Всё прочее – в порядке общей очереди. Марин Иванна терпеливо дождалась положенного часа, сняла с крюка задвижку, распахнула металлическую дверцу и громко крикнула в «тоннель»:
– Есть кто на длительное? Давайте документы!
Толпа пришла в движение, раздались крики, шумная возня, и по ту сторону тоннеля возникла бойкая хабалка.
– Нет никого на длинную. А у меня короткая и передача. Вот. – Хабалка сунула в окошко документы и поплыла, сносимая толпой. Рука, застрявшая в тоннеле по локоть, хрустнула. Хабалка заорала сначала благим матом, потом – нормальным, потом оттёрла тёток, давивших на неё со всех сторон, вынула руку, ощупала её и сунула в окошко голову:
– Ой. Здравствуйте. А где Наташа?
– Наташа на учёбе. Здравствуйте.
– Кто там сегодня? Кто передачи принимает? – Толпа опять загомонила, надеясь разглядеть в окне лояльную сотрудницу.
Наташа была моложе и из новеньких, поэтому вдвойне не нравилась Марин Иванне. «Ишь, деловая! Без году неделя, а уже народ успела прикормить. Наташу им. Я покажу, кто здесь хозяйка».
И без того плохое настроение совсем испортилось. В голову полезли гадкие мысли о том, что не её отправили на курсы, а «свою», Наталью. И это может выйти боком. Кроме того, Марин Иванна пару раз заметила, что эта дрянь пытается заигрывать с Василием. С её Василием! И он её на днях зачем-то в город подвозил.
Марин Иванна слышала, что скоро передач не станет. Что родственники смогут заказать и оплатить продукты и промтовары на сайте зоны в интернете вместо того, чтоб приезжать сюда с баулами. А осужденным выдадут покупки через тюремный магазин. Или положат деньги им на счёт, чтоб сами заказали, что им надо.
За этим и была организована учёба, куда поехала Наталья, перед отъездом учинив самоуправство – повесив над окном для передач стишок из интернета. О том, что все мы гости в мире бренном. Что нужно быть терпимее, смиряться. Оставить зависть, злость и улыбаться. А кто не станет делать так, к тому вернётся бумеранг.
Марин Иванну это злило. Не потому, что в строчках слышались угроза и укор. Ей просто никогда не нравились стихи. А с некоторых пор она их люто ненавидела.
– Давайте, что у вас, – Марин Иванна крикнула хабалке, и та с готовностью стала совать в тоннель пакеты. В одном были консервы. В другом лежали три батона варёно-копчёной колбасы и две больших стеклянных банки кофе. Настроение слегка приподнялось.
Марин Иванна бросила колбасу на весы, а банки выставила обратно в тоннель и отчеканила: