Один на дороге
Шрифт:
Мне было все равно, где сидеть. Мы расположились на диванчике около тумбочки с проигрывателем, и я объяснил ему, в чем заключалось дело.
— Да, — сказал он, медленно вспоминая, разглядывая нацарапанный мною на полях газеты «Красная звезда» рисунок — форму зеркальца. — Такое я встречал. Два, или три даже раза. Запомнилось, потому что не часто бывает. Мы ведь расписываемся когда? Когда разминируем или проверяем, а не когда минируем. А этот фашист обнаглел. Самоуверенный был. Словно с самого начала предупреждал: не сомневайся, мол, заминировано, и лучше не связывайся, все равно я тебя перехитрю, и пожертвуешь ты своею молодой жизнью.
— Но ты-то, я вижу, не пожертвовал.
— Это да. — Он поскреб пальцем лысую макушку. — Но и похвалиться особо нечем. Я, скажем, сколько мин извлек на своем веку — не знаю, и никому не сосчитать. Но он-то был чистоплюй, он минных полей не ставил, это делали кто попроще. Конечно, может, и ставил, но там, как ты понимаешь, обходились без расписок, потому что минное поле ты на извлекаемость не поставишь, там, так сказать, массовое производство, поток. Ну, конечно, найти подходящее место, схоронить там, где мину никто не ждет — тоже хитрость нужна, но в этом разбираться я научился еще в тридцать девятом. А он занимался большими объектами. И, прямо сказать, хитрости в нем было немало.
— Но ты разбирался?
— Разбирался — потом, задним числом, когда грохнет, и ты начинаешь думать: вроде бы все предусмотрел, все сделал правильно, а все же, значит, не все. Но в конце концов я эти кроссворды решать перестал. Старался уничтожать на месте. Правда, кой-чему он меня в конце концов научил…
— Расскажи, поделись.
— Да зачем тебе? Для науки, что ли? Дела давние…
— Насчет науки не ручаюсь, — сказал я. — Если мы с этим справимся, то, может быть, и для науки пригодится. Но пока что — чистая практика.
Я рассказал ему вкратце, в чем заключалось мое дело.
— Вон что, — сказал он задумчиво. — И на месте рвануть никак нельзя?
— Нельзя, — сказал я. — Сам видишь.
— Ну, а если принять все меры? Дезинфекцию там, все прочее… Людей эвакуировать куда подальше…
— Гарантии нет, — сказал я. — Людей растревожим, пойдут слухи. А живем не на острове. Попадет в печать…
— Ну! — сказал он с сомнением.
— Не в нашу, не в нашу. И пойдет тягомотина. Потом доказывай, что это не наша лаборатория там взорвалась, что не мы этим занимаемся, а что осталось это с тех еще времен. В общем, лишние осложнения. А если кто-нибудь еще заболеет…
— Да, — сказал он. — Сложно.
— Так что напряги память. Все-таки были же у него какие-то любимые приемы, какие-то его собственные хитрости. — Я представил себе того, германского майора, как он сидит за столом в той самой комнате, где не так давно был я, сидит вечерком в мягком кресле, сняв свои блестящие офицерские сапоги, в домашних туфлях, и усмехается тому, что дорого придется заплатить другим людям за разгадку его остроумия. Испытывает творческое удовлетворение да еще и приятное беспокойство оттого, что слышит, как ступает в соседней или в той же самой комнате его домоправительница, любовница, и то, что она русских кровей, лишь усиливает удовлетворение собой: целовать его сегодня будет какая-то очень дальняя, но все же родня тем, кто некоторое время спустя взлетит на воздух, проскочив мимо какого-то поворота его фантазии.
— Давай, давай, Семеныч! — поторопил я.
— Да что, — сказал он. — Ну, были, конечно, кое-что я и сейчас помню. Иногда бывает: все понимаешь, но стоишь перед объектом, опустив руки, потому что не знаешь, как к нему подойти… Например, любил он обратное нажимное действие. Не как обычный взрыватель, на который нажали — и он срабатывает, ну как в противотанковой мине хотя бы. А наоборот. Он нажат с самого начала. И как только ты его освобождаешь — чик, и готово.
— Ну, это не то чтобы очень большое открытие, — сказал я.
— Нового вообще на свете мало. Но вот представь ситуацию: ты обнаружил большой заряд, в одной упаковке. Ну, пусть в деревянном хотя бы ящике. Огнепроводный шнур подведен. Вес заряда такой, что руками не поднять. Уложен в аккуратное гнездо. Был, конечно, замаскирован, но собаки нашли, или стали, допустим, копаться и краешек увидели. Одним словом, сомнения в том, что заряд — нету. Теперь — что с ним делать. По первому разу, когда мы его привычек еще не знали, мы рискнули. Был у нас старший лейтенант, считал, что он в нашем деле большой артист. У него — да, пальцы были что надо, но думал иногда поспешно. Обнюхали все, вырыли траншейку, расчистили от обломков, шнур этот самый нашли и перерезали. Я говорю: подождем, помозгуем. А старшой в ответ: что тут мозговать, тут все ясно, не успели взорвать и все, надо извлекать. Я говорю: подумай, может быть, от ящика идет снизу поводок, закрепленный за какой-нибудь якорь, станем поднимать, натянем — и хана. Он отвечает: а мы его перехитрим, поднимать ящик не станем, а вскроем и аккуратно вынем по частям, с бережением. Взял гвоздодер и стал приподнимать верхнюю досочку ящика. Хорошо, что нас заблаговременно отослал подальше… Да. В другом месте, это уже позже, заряд был из нескольких ящиков, один на другом, такой аккуратный штабелек. Так и просится, чтобы его разгрузили. Но попробуй поднять хоть один: пока лежит, он придавливает пружину, а как только приподнимешь, она разжалась и — фук. Хорошо, что мне пришло в голову зачалить верхний ящик веревкой и потянуть с большого расстояния… Один ящик — в другой раз уже — у него не сработал, тогда мы и разобрались: с каждой стороны сидело по взрывателю, так что какую стенку ни освободи — конец один. Да, это он любил…
— А еще что?
— Ну, были комбинации из нажимных прямого и обратного действия… Еще что-то… Да, этот тип любил резвиться с электрическими взрывателями и сетями.
— Эта его… экономка сказала, что если бы он был в Кракове, город бы не спасли.
— Его баба? Наверное, она права, хотя я не знаю, Краков не мы брали. Но у нас тоже бывали. Был один заводик — уже в Восточной Пруссии; нам сказали, что желательно сохранить его в целости. Разведчики знали, что завод минирован, и полагали, что его рванут перед самым отходом. Схема там была обычная: электрические взрыватели, кабель к зданию в городе уложен неглубоко, даже не зарыт всерьез, а кое-как закидан землей; из-за спешки, так мы тогда решили. Ну, в таких случаях, ты знаешь, самое простое разорвать цепь, перерезать кабель. Это куда проще, чем выбрасывать десант или посылать группу, чтобы захватить дом с рубильником. Так сделали и в тот раз.
— И не получилось?
— Почему же, получилось. Охранялся кабель не очень усердно, наши люди проникли и пересекли его тихо и аккуратно. И в ту же секунду завод загремел.
— А не за секунду до того? Не совпадение?
— Нет. Мы уже задним числом сообразили. Дело оказалось несложным, только немного неожиданным. Обычно ведь… да ты сам знаешь, как это делается. Замыкается сеть там, где установлен рубильник, ток идет в электрический взрыватель, и музыка играет… А тут, вернее всего, было вот как. Мы смотрели потом этот кабель. Четыре жилы. Возможно, что две были предназначены для обычного способа и присоединялись к рубильнику и взрывателям. А вот другие два провода не дублировали первые, как мы было подумали сперва, но служили для своего рода страховки. Потому кабель и не очень охранялся, и не так уж был замаскирован…
— Погоди… Начинаю понимать.
— И очень просто. Там, откуда руководили взрывом, провода эти были просто подсоединены к источнику через второй рубильник, уже замкнутый, и постоянно находились под током. Что было на другом конце, на заводе, мы, конечно, не нашли, там после взрыва мало что осталось. Но скорее всего, от этой пары проводов работал какой-нибудь пустяковый электромагнитик, удерживавший предохранитель. Как только ток прерывается — предохранитель падает, и срабатывает самый примитивный взрыватель, хотя бы и натяжного действия: предохранитель мог быть просто грузиком на поводке, который, падая, вырывал чеку. Элементарно, но мы-то привыкли в основном к тому, что все беды происходят от замыкания взрывной цепи, а не от ее размыкания…