Один на льдине
Шрифт:
Подписал этот опус замминистра сельского хозяйства Коми. Иду в обком профсоюза, где сидел в промышленном отделе друг моего тестя Владимира Дмитриевича Савенкова. После министерской визы он тоже подмахнул. И так у нас в Коми АССР вышел мой собственный ценник. Мной разработанный, мной внедренный в производственную практику республики. И в моих же личных интересах.
Афера века по тем временам.
10
Теперь я мог работать спокойно, приходя в любое предприятие. Там все наряды, все сметы проверяют главный экономист, главный бухгалтер, плановики, главный энергетик. Каждому
Приходишь к директору совхоза - в портфеле водка, закуска. Говоришь:
– Надо такой-то объект сделать. Давай мне его - позарез надо!
И тут же мне:
– Водка есть?
– Есть.
Нажимает кнопку - является секретарь, из приемной.
– Два стакана.
Приносит этот секретарь два стакана. Я и наливаю два. То, что я за рулем - никого не волнует: обязан пить, а дальше твои проблемы. Где-то говорят "мы повязаны кровью, товарищ". Здесь же ты должен быть повязан водкой. Тогда ты свой, тебе верят.
Там, а не на зонах, я начал курить и выпивать. Только так можно было дела делать. Не пойму, как алкашом не стал! Хоть бы закусить давали. Бонза позвонит, секретарше и по-вятски ей:
– Цай.
Секретарь приносит два стакана чаю.
В совхоз приезжаешь с утречка - директор уже шатаясь по гаражу ходит, шоферы пьяные, доярки полупьяные. В гараже в девять утра уже все пьяные в пимах, дубленках, шапках меховых. Директор на кого-то орет:
– Я тебя в тюрьме сгною!
Вывод: все разворовано, всем все равно.
Итак, вооруженные до зубов моими расценками, мы с удвоенной силой и уверенные в своей правоте стали "бомбить" казну республики и процветать.
Но тут наступил критический момент.
11
В 83 году мне сорок один год.
Ирина родила мою любимую дочь Валентину. Прекрасная девочка, взрослеющий мой ребенок. Сейчас уже выросла: умная, стройная, строгая, принципиальная.
Примерно годом позже мы сдали серьезный объект, и я получил хорошие деньги.
Я выезжал тогда еще за пределы Сыктывкара и в Киев, и в Сочи. По работе и на отдых.
Обычно, с первого дня отпуска всю дорогу до солнечного Сочи мы с семьей проходили на своей машине. Первым личным авто была у меня там старая "копейка". Потом купил трехлетнюю, почти новую, у начальника ОБХСС.
В Сыктывкаре мы обычно ставили машину на грузовую платформу и ехали до Кирова. Там железная дорога прерывается.
В Кирове спускаем машину и едем автотрассами на Киев, Москву, на Конотоп, где у меня жили мама и сестра. Мы привозили им дефицитные продукты, рыбу, икру, семгу. И сердце мое глупое купалось в счастье, когда я видел сияющие добром и покоем глаза мамы. Она видела: наконец-то сынок женат и преуспевает, у нее внук и внучка, которые - даст Бог - не будут знать холода в костях и голода в лаптях... Ей нравилась спокойная и рассудительная северянка Ирина.
Кто-то скажет: странная у вас, Николай Александрович, мама. Ведь она пожизненно знала или догадывалась, что ваши доходы - не чисты. Так чему же радоваться?
А я отвечу: если самый заблудший мужчина ради этого счастья в материнских глазах не совершил безумного поступка, то это еще одно его заблуждение. И если, во имя спасения своего больного ребенка мать откажется от трансплантации ему своего здорового органа, то она, как было сказано в одном старом кинофильме, не мать ему, а ехидна, пожирающая свое дитя. Она, моя мама - Царствие ей Небесное!
– просто отдала мне свою жизнь. Перефразируя Есенина, "она бы вилами пришла вас заколоть за каждый крик ваш, брошенный в меня".
Может быть и есть матери, думающие и поступающие иначе... Но спрос-то за детей с них, а не с ребенка: твоя плоть, твоя кровь, твое воспитание. Как и с меня спрос нынче, когда сегодня мой сын, а ее внук Алексей, становится наркоманом. Спрос с меня. И если он завяжет, то я буду безмерно счастлив. Но во мне нет силы материнской любви. Я исковеркан и жесток. Я ненавижу наркоманов. Они для меня все равно, что педики.
И пусть бы он лучше на свет не родился, думаю я, раздираемый любовью и презрением к нему. И сам удивляюсь мудрому терпению матерей...
12
Но я отвлекся от основной линии.
Итак, в 84-ом году я отработал в совхозе.
Все время работ я в понедельник уезжал из дому, а в пятницу возвращался. Потому что далеко. И в этот раз приезжаю домой, уже куплены билеты в Сочи и завтра, в шесть утра субботы, самолет вылетает. Этот раз решили лететь самолетом.
Мы уже приготовили все вещи, дети ждут путешествия и у меня еще все хорошо. Я часов в десять вечера ванну принял, выхожу - звонок в дверь. Заходит "цветной" лейтенант.
– Михалев тут живет?
– Тут.
– Надо пройти для выяснения кое-каких обстоятельств в городской отдел милиции.
– А, может, завтра утром?
Говорю, а сам думаю: в Сочи рвану, а там уж потом разберемся. Потому что могли в любой момент посадить. Это чувство не покидало меня все прожитые годы. И в Коми я чувствовал, что обстановка накаляется.
– Завтра нельзя, сейчас надо.
– Ирина Владимировна, дай мне, пожалуйста, теплое белье... На Руси ведь как? От тюрьмы да от сумы не зарекайся. Или, как говорил поэт Крылов: "...Что сходит с рук ворам, за то воришек бьют..."
Она, родная, кладет мне в сидорок зубную щетку, полотенце, сигарет блок, потому что я всегда готов. И она готова. За что, Господи, наградил меня грешного и недостойного такой женой? Уж не маминой ли молитвою...
13
Выхожу на улицу.
Стоит почтовый "москвич"-сапожок. Оказывается, они за мной следили уже несколько дней. И вообще я числился, как оказалось, во всесоюзном розыске. Меня закрывают в будку, привозят в городской отдел милиции, дежурному майору сдают.
Дежурный, как водится, под турахом.