Один плюс один не равняется двум

Ильин Владимир Леонидович

– Эй, Один! – крикнул Михаил, приподнимая осторожно голову.

Из-за камня что-то неразборчиво прокричали в ответ. Михаил почувствовал, что у него камень свалился с плеч: значит, это был Один, раз в отпет не стали стрелять…

– Ну что, боец? – крикнул Белов. – Давай, разойдемся по-хорошему, что ли?

На этот раз до него донесся обрывок фразы на противном немецком языке.

Ax, вот оно что, подумал Михаил. Это только в Зоне мы понимали друг друга без переводчика, как же я сразу не додумался… Что же, попробуем по-другому…

Он решительно встал, преодолевая боль в затекших конечностях, и демонстративно упер ствол автомата в землю. Из-за камня тут же высунулась голова.

– Все, – сказал громко разведчик. – Война – капут, понимаешь? Я – нах хаус, и тебе советую, ферштейн?

Один

что-то тоже сказал и встал на колени. На большее, видно, у него не было сил. Он совсем не был похож на того Одного, который находился вместе с Беловым в Зоне, и дело было не в одежде… Левая рука Одного висела плетью, обмотанная какой-то грязной тряпкой, глаза глубоко ввалились в глазницы, лицо осунулось, а через весь лоб проходила кровавая ссадина. Сердце у Михаила невольно сжалось. "Вот до чего человека война доводит", подумал он, а вслух сказал:

– Ну, ладно, пошел я… Ауфвидерзейн, значит!

Через несколько метров он оглянулся.

Один, словно не веря своим глазам, смотрел ему вслед, и было в его взгляде нечто такое, что нельзя выразить никакими словами…

* * *

ИЗ ПОСТАНОВЛЕНИЯ ОПЕРУПОЛНОМОЧЕННОГО В/Ч 106540 от 31 июля 1943 года:

"Рассмотрев все обстоятельства по делу рядового второй разведроты Белова Михаила Александровича, 1920 года рождения, русского, беспартийного, ПОСТАНОВИЛ: за неисполнение своего воинского долга в боевых условиях, повлекшее за собой невыполнение боевого задания, приговорить рядового Белова М. А. к расстрелу, приговор привести в исполнение немедленно.

Оперуполномоченный Особого отдела НКВД 159 отдельного пехотного полка ХИМРЮК А.И."

* * *

"Многоуважаемая фрау Шнеллингер! С чувством огромной горечи и искреннего соболезнования извещаю Вас о том, что Ваш супруг, ефрейтор вермахта Райнер Шнеллингер, погиб 2 августа 1943 года в борьбе за дело великого фюрера, на благо нашего славного рейха.

Лично мне известно о его смерти следующее. Ваш муж подорвался на мине, установленной русскими партизанами на пути его следования в тыл в сопровождении своих боевых товарищей. Скорбя о гибели Вашего мужа, тем не менее, не могу не отметить, к сожалению, что в последнее время, перед смертью, Райнер изменился не в лучшую сторону как солдат фюрера и великой Германии. В его беседах со мной он неоднократно выражал крамольные сомнения в справедливости нашей борьбы против врагов нации и даже заявлял о своей готовности к самоустранению от выполнения воинского долга. Собственно говоря, именно это обстоятельство и побудило меня как близкого друга и непосредственного командира Райнера отправить его в тыл для проведения с ним воспитательной работы в одной из соответствующих служб специального назначения. Видимо, Богу было угодно распорядиться его судьбой иначе…

В связи с вышеизложенным, извещаю Вас также, что, поскольку Ваш супруг Райнер Шеллингер погиб не при исполнении своего воинского долга, Вы и остальные члены Вашей семьи (насколько мне известно, у Вас есть сын) не можете претендовать на получение пособия по потере кормильца, как прочие вдовы наших доблестных воинов, павших в боях за Родину.

Хайль Гитлер!

Командир взвода Генрих Зигфрид Хольценбах".

* * *

– Поздравляю вас, Сергей… простите, не знаю вашего отчества…

– Алексеевич.

– Как вы, наверное, уже знаете, Сергей Алексеевич, проект "Оптимум" наконец-то увенчался успехом – в первую очередь, благодаря лично вашим… м-м… неординарным действиям… Да-да, вы не ослышались. Как руководитель Проекта я склонен расценивать результаты эксперимента именно как успех!

– Но ведь те двое, Джанком Олегович… Объекты наши… Они же погибли, оба!..

– Да, конечно. Видимо, здесь кроется еще какой-то парадокс, который нам впоследствии придется изучить. Вполне допускаю, что некая фатальность в отношении отдельных индивидуумов может иметь место. Другими словами, тот, кто когда-то погиб, погибнет при любом другом

варианте исторического развития, но не это важно… Важнее другое – наша коррекция привела к возникновению бифуркационного ответвления истории. Таким образом, результаты нашей работы убедительно доказывают возможность реализации альтернативных цивилизационных процессов, а это, в свою очередь, обусловливает и возможность создания ряда дифференцированных между собой миров, альтернативных миров! В дальнейшем, разумеется, возникнет необходимость выработки критериев для выбора из этих миров одного, лучшего, обеспечивающего оптимальные условия для прогресса человечества… Представляете, какие заманчивые перспективы открываются в этом случае перед нами? Творить миры и выбирать из них лучший!.. Что же вы молчите?

– Простите, Джанком Олегович, но я не…

– Не представляете, зачем я говорю все это именно вам? Дело в том, Сергей Алексеевич, что вы нужны мне для будущей работы. Убежден, что вы – прирожденный педагог, воспитатель, а переделывать историю мы сможем только с помощью и посредством людей, живших в том или ином временном срезе. Перевоспитать их, переубедить будет весьма трудно – я предвижу это… Но от этого нам никуда не деться. Согласны ли вы принять участие в этой работе, Сережа?

– Постойте, Джанком Олегович, а как же Катастрофа?.. Я не понимаю… Выходит, я солгал Одному и Другому, обманул их?..

– Вы напрасно так волнуетесь, Сергей Алексеевич. Видите ли, катастрофа, которая нас ожидает спустя тысячелетия, вполне вероятно, все-таки состоится. В нашем мире… Понимаете? Другие же, альтернативные миры, созданные нашими усилиями, будут существовать в полной безопасности, и человечество уцелеет для последующего развития и совершенствования…

– Я понимаю… я все понимаю, Джанком Олегович. Соблазн очень велик, и цели велики, и я… я еще подумаю над вашим предложением.

– Как надумаете – заходите… Кстати, хотите взглянуть на тот мир, который образовался вследствие наших корректив?

– А это возможно?

– Конечно. Мы теперь с вами, Сереженька,- как боги, мы теперь все можем!..

Ничего не видя вокруг себя, спотыкаясь, он шел по степной равнине. Именно здесь несколько столетий назад два человека вели между собой бой не на жизнь, а на смерть… Он осознавал, что благодаря упорному, многолетнему труду удалось добиться, чтобы эти люди не убили друг друга, но облегчения он почему-то не испытывал.

Да, ему удалось переубедить двух, таких разных, людей не убивать друг друга во имя жизни будущих поколений землян… Он сумел отсрочить их гибель всего на несколько дней, и это привело к появлению нового мира, в котором все было и будет по-другому… Но ему так и не удалось убедить своих коллег и руководителей в том, что супернаучный проект "Оптимум", направленный, в конечном счете, на спасение человечества, по своей сути и методам – некорректен. Он понимал, что отныне хамамы, таррафы и их ученики и последователи примутся безжалостно кромсать, резать и перекраивать полотно истории, добиваясь создания сотен, тысяч отличающихся друг от друга миров… При этом они наверняка будут ошибаться – человек не может не ошибаться – но их не будет интересовать, как будут чувствовать себя люди, которым придется жить в "ошибочном варианте"… Самое скверное – что они ослеплены своей великой, светлой Целью, и совсем не заботит их, что эта Цель может противоречить конкретным, отдельно взятым личностям…

И почему-то он опять казался самому себе Сизифом, в который раз не сумевшим вкатить каменную глыбу на вершину проклятой горы. Мысленно он отчетливо видел это…

…Когда Камень в очередной раз вырвался из рук и с глухим, протяжным гулом откатился к подножию горы, Сизифа охватило такое отчаяние, что потемнело в глазах. Захотелось плюнуть в сердцах и уйти, но, превозмогая усталость, он только утер соленый пот со лба и вновь подошел к Камню. Самое трудное заключалось в том, чтобы сдвинуть Камень с места, и когда Сизифу удалось это, и он натужно покатил глыбу в гору, то ощутил вдруг своими содранными в кровь ладонями, что Камень изменился. Он стал теперь чуть теплее, чем раньше. А может быть, Сизифу это просто показалось, потому что солнце палило все сильнее, накаляя все предметы. Но ему очень хотелось верить в то, что солнце здесь ни при чем…