Один счастливый остров
Шрифт:
— Заткнись, твою мать! — рявкнул Санкт-Эрик, едва не сорвавшись на визг.
Санкт-Улоф отшатнулся, будто обжегшись брызгами моторного масла.
— Какого черта, да я просто думал…
— А ты думай поменьше.
ЗВАНЫЕ И НЕЗВАНЫЕ
Должно быть, сыновья Коробейника все же кому-то рассказали о госте, которого они оставили в сарае на отшибе. Анонимный звонок поступил на телефон Службы спасения, которая, в свою очередь, связалась с полицейским участком в Стурбю. Словно кулики-сороки, слухи о находке полетели во все тридцать две стороны света — большие, черно-белые, голосистые. Слухи-птицы летели через Фагерё и дальше к населенным островам архипелага под общим названием Гуннарсхольмарна: Лемлут, Бусё, Нагельшер, Аспшер —
Гость из открытого моря!
Давненько такого не было.
Те, кто приезжает на Фагерё и остальные острова архипелага Гуннарсхольмарна, прибывают по большей части из Эрсунда, переправившись через залив Норфьерден на пароме «Архипелаг», катере-такси Элиса или под своими парусами. Пассажиры, покидающие «Архипелаг» в Тунхамне, — это чаще всего свои люди: Абрахамсон с Бусё возвращается из деловой поездки в город, Ко-Дэ Матсон — с заседания делегации архипелага, Микаэла из Улара была с дочкой у зубного в Эрсунде; Альгот Скугстер — ну, вы знаете, который два раза в неделю возит на своей машине молоко на завод в Эрсунде, — осторожно спускает машину на берег по рампе парома. Аксмар, кажется, нетвердо держится на ногах: приглушенное звяканье в его старом армейском рюкзаке намекает на то, за каким делом он ездил на материк.
На «Архипелаге» прибывают с визитом давно переехавшие на материк. И моряки, работающие через неделю на автомобильных паромах, которые ходят за границу. И старшеклассники, вынужденные курсировать на пароме, чтобы посещать гимназию или училище. И солдаты-срочники на побывке. И многие другие жители Фагерё, которым по разным причинам приходится пересекать залив. Когда приходит паром, в гавани Тунхамн становится тесно.
С севера на Фагерё прибывают отпускники и туристы-мореплаватели. Появляясь после дня солнцестояния, они уезжают в конце июля. Туристов ждут как дорогих гостей: они обеспечивают необходимые архипелагу финансовые вливания. Это вам охотно подтвердит Петтерсон из Эстерграннаса, который, помимо сельскохозяйственных занятий, содержит кемпинг и сдает в аренду домики, лавочник Биргер — хозяин магазина «Фагерё-Хандель», Верна и Инг-Бритт из кафе «Гага» и прочие местные предприниматели.
А с юга на архипелаг редко заглядывают гости. На юге — выход в открытое море. Навигация в морских заливах Квигхаруфьерден и Кальшерсфьерден настолько сложна, что их избегают как профессиональные моряки, так и мореходы-любители: здесь ходят лишь те, кто знает акваторию как свои пять пальцев. У гостей с юга зачастую долгий путь за плечами, многие из них отправляются в путешествие не по своей воле; по прибытии они нередко оказываются в плохой форме. Единственное, что приличествует сделать, обнаружив такого путешественника, — это вызвать полицию, которая позаботится о бедняге.
К счастью, теперь гости с юга редки. Последние прибыли лет десять назад, той осенью, когда страшно штормило и грузовое судно «Виктори-Парк» село на мель и затонуло у Эстревларны. Тогда волны много чего принесли на острова.
Если бы Антонио Вивальди служил кантором здесь, на юго-западном архипелаге, а не учил игре на скрипке в Венецианской консерватории, то, вполне вероятно, посвятил бы самое известное свое произведение не четырем, а семи временам года. На крайних островах архипелага, кроме обычных четырех, есть еще три сезона. Осенне-зимняя непролазь, когда лед ни держит, ни ломается, — это одно время, зимне-весенняя непролазь — другое. А между «Весной» и «Летом» Вивальди пришлось бы вставить еще одну часть.
Около недели в конце мая — начале июня архипелаг пребывает в особом климатическом состоянии, которое нельзя назвать ни поздней весной, ни ранним летом: кажется, будто природа решила передохнуть от бурного роста и набухания почек и сделала паузу, чтобы собраться с силами перед настоящим взрывом зелени. На березах проклюнулись пушистые мышиные ушки, черемухины бутоны
Люди тоже пользуются возможностью перевести дух после долгой зимы и торопливой весны. Раньше жизнь в это прозрачно-светлое время года была ах как хороша. Весенняя ловля большой салаки почти закончилась, как и отстрел птицы, — впрочем, все это делается скорее для развлечения, чем для пользы. Картофель посажен, овцы выпущены на острова с пастбищами, где им до самой осени предстоит вести полудикую жизнь. Выпущены из-за парт школьники — и они теперь будут скакать до осени вольно, как овцы. Все хлопоты позади, отныне до осени можно выполнять лишь самую необходимую повседневную работу, заниматься лишь самыми необходимыми делами, а остальное и до завтра потерпит. Можно сидеть, вытянув ноги, у южной стенки лодочного сарая и полной грудью вдыхать свежий воздух, курить и размышлять с кружкой утреннего кофе в руке. Женщины убирают зимнюю одежду, выбивают перины, снимают зимние рамы, вешают летние занавески, скоблят полы, стирают белье, половики, пересаживают комнатные растения и занимаются прочими хозяйственными делами, которые пока не переделаешь — лето не наступит. Женщины скачут туда-сюда, как полевые воробьихи, кормящие едва вылупившийся выводок, но и они время от времени останавливаются, переводят дух, а посреди круговерти порой напевают песенку.
Да, хороша была жизнь в это время года — прозрачное, светлое, полное надежд. И кто-нибудь обязательно вспоминал слова, сказанные одним стариком много лет назад, майским днем на солнышке у лодочного сарая: да уж, правильно сделал, что зимой не застрелился…
И даже теперь, когда все в мире не как раньше — это вам подтвердит любой житель Фагерё! — полоска между маем и июлем остается тем временем года, когда народ по традиции дает себе передохнуть, чуть замедляя темп работ, откладывая на завтра то, что терпит. В это время внутренние часы переходят на летнее время, оставляя позади зимние заботы и весеннюю гонку.
В это время и прилетели с визгливыми криками черно-белые птицы — вестники.
Они застили солнце, их тени скользили по берегам Фагерё, по полям и крышам домов, по обращенным к солнцу, вмиг побледневшим лицам людей. Птицы кричали громко, резко.
А воздух будто внезапно и странно похолодал.
КОРОЛЕВА АСПШЕРА
Не доезжая пары сотен метров до поворота на Тунхамн, за синим трактором «вольво» с огромными двойными задними колесами, ковшом на креплениях спереди и прицепом сзади остановился автомобиль японской марки. Дизельный мотор трактора работал вхолостую, хрюкая, как гигантский злобный боров из страшной сказки, а дверца водительской кабины была открыта. Женщина средних лет, крашеная блондинка, в зеленом комбинезоне, черных резиновых сапогах и в кепке с надписью «Сампо Росенлев», облокотилась на крышу автомобиля, очевидно беседуя с водителем. За рулем машины также сидела женщина, лет пятидесяти, с узким лицом, кажущимся еще уже из-за крупных очков в ярко-зеленой оправе. Третья женщина слушала разговор первых двух; она была значительно моложе, с мощными бедрами и широким тазом, круглым открытым лицом и намечающимся вторым подбородком, светлые волосы убраны в хвост. Она привезла летнюю коляску, в которой спал ребенок — девочка или мальчик, не понять.
Три женщины стояли у дороги на Тунхамн ранним вечером в конце мая. Светило солнце, ветер дул не сильнее двух метров в секунду. В обед температура воздуха равнялась четырнадцати градусам по Цельсию.
Недалеко от дороги шелестела березовая роща: белые стволы, прозрачная светлая зелень, где-то среди берез пела пеночка.
Сорока-кулик только что пролетела мимо с громким «клюп! клюп! клюп!».
В сотне метров оттуда, прямо перед поворотом на Тунхамн, на гравиевой дорожке среди ольшаника и вербы, стоял блестящий синебелый «сааб» с мигалкой на крыше и радиоантенной на заднем брызговике.