Один счастливый остров
Шрифт:
Риггерт фон Хаартман читал текст на экране компьютера, было раннее утро, старый полицмейстерский дом наполняла тишина, она давно накапливалась здесь, и шум залива, крики чаек, проникавшие внутрь через открытое окно, лишь подчеркивали ее.
— Хорошо, что она наконец написала, — громко произнес Риггерт фон Хаартман. — Я беспокоился за нее. Надеюсь, ты это понимаешь, Элисабет.
Он мог бы добавить: вообще-то я беспокоился не потому, что с ней могло что-то произойти, я боялся, что ей больше не захочется писать мне.
— И нет
Он на секунду задумался о том, что сказала редактор Гита Сааринен, когда они сидели на веранде и пили виски: «Я думаю… что у вас большая способность к сочувствию». Или что-то в этом роде.
Он не мог решиться поверить этому. Неужели у него и вправду была способность сопереживать людям?
«Постараюсь поверить», — подумал он.
Какое-то время он сидел и слушал тишину в доме, которую нарушал лишь тихий шепот вентилятора в компьютере. Риггерт фон Хаартман прикрыл глаза. В памяти всплывали мертвые лица. Он перебирал снимки, оценивая, сортируя: одни вышли четкими, другие размытыми, бледными.
Он открыл глаза и еще раз прочел письмо Гиты Сааринен.
После этого он написал ответ: может быть, она успеет прочесть его до возвращения домой.
VIII
БЕДДА ГУСТАВСОН СЛУШАЕТ СЕБЯ
«Поймите, что я испытываю… сильные чувства к Фагерё, — услышала Бедда Густавсон собственные слова. — Столько лет мы проводили здесь летние месяцы, здесь же я занималась полевыми исследованиями для диссертации по систематической ботанике. Порой мне кажется, что Фагерё — мой второй дом. То, что произошло, — все эти трупы… Мне стало казаться, что с этим надо что-то сделать. Так не могло продолжаться».
«Но вы приезжаете сюда только на лето, разве это ваше дело?» — спросил мужской голос. Она заметила резкий тон высказывания, возможно, он пытался спровоцировать ее.
«Конечно. Это касается всех нас, отдыхающих и местных жителей. За прошедшие годы я познакомилась со множеством людей, живущих здесь, настоящими яркими личностями. — Фрекен Густавсон слушала собственный ответ. — Ни в чем не повинные жители острова стали жертвами этого… нашествия.Это не их, не наша задача — решать судьбу чужаков. Но все терпели, не подавая виду. Кто-то должен был проявить инициативу и устроить обсуждение».
Бедда Густавсон осталась довольна своей репликой, которая прозвучала даже лучше, чем она могла вспомнить после.
«Значит, инициативу проявили вы?» — немедленно отреагировал собеседник, иронический тон теперь слышался еще отчетливее.
«Нет, не я одна. Многие местные жители считали, что надо что-то предпринять, какие-то меры… В объединении, которое мы организовали, „Собрание Фагерё“, большинство составляют местные жители. Это их объединение».
И это прозвучало неплохо, как показалось Бедде Густавсон.
«Встреча, организованная по вашей инициативе…» — снова зазвучал мужской голос.
«По нашей общейинициативе. — Бедда Густавсон чуть поморщилась, услышав свои слова: не стоило его перебивать, журналисты и редакторы не любят, когда их перебивают. — Эта инициатива объединила многих людей, вызвала бурную дискуссию, в которой приняли участие и местные жители, и отдыхающие. Многие подписали письмо протеста, которое было разослано населению».
Бедда Густавсон сидела в садовом кресле во дворе Клоса, держа в руке бокал розового вина, а транзисторный приемник, стоявший среди тарелок, приборов и бокалов, передавал интервью, которое молодой радиожурналист взял у Бедды Густавсон. Ее зять, младший судья Кнут Альфтан, стоял у электрического гриля в клетчатом фартуке, с щипцами для гриля наготове, а на решетке шипели куски филе. Младший судья Альфтан перевернул мясо, прислушиваясь к передаче. Его жена также слушала радио, полулежа в шезлонге, ее светлые вьющиеся волосы сияли на солнце. Ульрика сидела на ступеньках крыльца, рассеянно почесывая комариный укус на лодыжке.
— Ты отлично выступила, — похвалила Карин Альфтан.
— Тс-с! — шикнул муж Карин и пригубил виски.
«Значит, вы требуете, чтобы на Фагерё больше не принимали трупов, которые выносит на берег?» — спросил журналист с оттенком некоторого превосходства, очевидно желая спровоцировать фрекен Густавсон.
«Совершенно верно».
«Но ведь новых трупов не было уже несколько недель…»
«У нас нет гарантии того, что их больше не будет. Новые покойники могут появиться уже завтра. Мы должны быть готовы, нам нужен план действий».
«И вас волнует то, что кладбище скоро переполнится. Вы требуете, чтобы захороненные тела отправили в другое место».
«Мы не можем позволить неизвестным трупам оставаться на нашем кладбище. Так решили на встрече. Я бы даже не задумалась об этом, если б один из участников встречи не поднял вопрос. И тогда я поняла, что это лучшее решение: отправить чужаков туда, откуда они прибыли. Или кремировать».
Бедде Густавсон показалось, что это прозвучало серьезно, спокойно и убедительно.
«Но не все участники встречи разделяли эту точку зрения».
«Нет, конечно, мнения были разными. Каждый имел возможность выразить свой взгляд. Но мы поняли, что требование освободить кладбище поддержало большинство собравшихся».
«Во сколько обойдется перевозка сотни трупов?»
«Этого мы пока не знаем. Желательно, чтобы расходы на перевозку взяло на себя государство. Но если это невозможно, мы готовы начать сбор средств».
«Не кажется ли эта инициатива несколько… ксенофобской?»