Один шаг в Зазеркалье. Герметическая школа (Книга первая)
Шрифт:
Я внутренне содрогнулся и хотел возразить, что никуда больше не пойду, но Джи удержал меня.
– В его предложении есть определенный смысл. Ты сможешь почувствовать разницу между этими музеями.
– В этом музее собраны черти со всего мира, – разглагольствовал Шеу, как навязчивый экскурсовод. – Посмотрите на этого классического Мефистофеля из трагедии Гете. У него такой искушающий взгляд! А вот его современные американские собратья... А это перуанский черт, завидев которого, хочется бежать на край земли...
Атмосфера
Я перестал слушать Шеу, который выдавал себя за знатока чертей. В голове поднялся дребезжащий хаос, из врат ада вырвался невидимый протуберанец ужаса; я выскочил на улицу и там попытался прийти в себя, лихорадочно читая “Отче наш”.
– Я рад, что тебе удалось оценить разницу атмосфер музеев, – заметил Джи, видя мое печальное положение. Я кивнул, но ответить ничего не мог.
– Гурий, ты слишком впечатлителен для своего возраста, – рассмеялся Шеу, – бери пример с меня!
Мы вернулись в зал к началу концерта. Каунасская публика, по-видимому, любила джаз, потому что зал был полон. Как наслаждался Норман, выбравшись из глухой белорусской провинции и играя перед настоящими знатоками и ценителями! После каждой пьесы зал взрывался от восторга хлопаньем, свистом и криками. После концерта Нормана окружили по-западному одетые, артистического вида люди.
– Так, – сказал Джи, – я чувствую, что готовится интересный вечер... Пойди-ка, Петруччо, разузнай, что происходит.
Я осторожно затесался среди колоритных фигур, окружающих Нормана, и услышал, как бородатый субъект в темных очках и с саксофонным крючком на шее сказал: “Значит, вечером, в одиннадцать. Надеемся, что все твои ребята придут. Будет отличный сейшн.
Вечером, загрузив три небольшие подзвучки, четыре микрофонные стойки и два усилителя в подержанный “опель”, мы подъехали к уютному кафе в центре города. Небольшая сцена была уже заполнена аппаратурой: Норман, как обычно, перестраховался. Мы с Джи выбрали столик недалеко от сцены, заказали темное пиво и стали ждать. Вскоре сцена заполнилась пестро одетыми музыкантами, а еще минут через десять вошел Норман со своим ансамблем – все в черных фраках и белых рубашках. Они ярко выделялись на общем фоне.
– Смотри, – сказал Джи восхищенно, – наши музыканты – настоящие марионетки. Посмотри, как они движутся, как отточены их движения! Ты видишь, как марионетки одного города любят встречаться с марионетками другого? Быть такой марионеткой – это уже высокий уровень, потому что тогда человек получает инспирацию от традиции “Comedia del Arte” и точно передает наш странный брамбиллический импульс, облучая им посетителей концерта.
– Что такое брамбиллический импульс? – спросил заинтересованно Шеу.
– Есть история, написанная Гофманом, которая называется “Принцесса Брамбилла”, – ответил Джи. – Это история любви неудачливого актера Джильо Фавы и белошвейки Джачинты, которым покровительствует некто Челионати, по виду шарлатан. Он продает жителям Рима розовые очки, надевая которые, они начинают видеть мир в романтическом свете, и рассказывает в кафе немецким студентам чудесные истории о Зазеркалье. Но на самом деле Челионати является князем Бастианелло де Пистойя, магом и каббалистом, который под маской уличного шарлатана обучает тайному знанию. Он помогает Джачинте и Джильо Фаве раскрыть свою высшую природу, используя необычные средства, в том числе театрализацию и карнавал. Это и есть импульс Принцессы Брамбиллы, которая олицетворяет высшую часть души Джачинты.
Я достал тетрадь и стал записывать объяснения Джи. Джи хотел было продолжить, но вдруг откуда-то из полутьмы появился Аркадий и занял свободный стул. “Мерзопакостный слизняк”, – подумал я. Атмосфера каравана Принцессы Брамбиллы мгновенно исчезла, и вместо нее словно образовалась черная зияющая дыра, из которой в наше благородное общество вывалилась астральная помойка. Джи мгновенно сманеврировал и спросил Аркадия:
– Как тебе нравится джем-сейшн?
– А, бездельники эти музыканты, попробовали бы ящики таскать, – ответил, морщась, он.
Шеу скривился и выпил залпом стакан водки.
– Аркаша, – произнес я, едва сдерживаясь от гнева, – не мог бы ты отвалить от нашего стола?
– А что, я мешаю? – обиженно спросил он, поудобнее устраиваясь на стуле.
– Ты что, глухой? Или не понимаешь, может быть, когда тебе прямо говорят? – не на шутку разозлился я.
– Я не глухой, – сказал он, медленно поднимаясь, – но ты, грузинская рожа, держишься в ансамбле только на честном слове Джи, – и пересел за дальний столик.
Я ждал продолжения разговора о “Comedia del Arte”, но Джи резко заметил:
– Как ты можешь так хамить? Ведь судьба его и так ужасна – его и многих других, – а ты копаешь ему яму. Ты бы лучше помог ему, согрел бы, ведь солнце – оно всем светит, и грешникам, и святым. Все твое достояние равно лепте бедной вдовы, о которой говорил Христос, то есть одной копейке. Ты свою копейку вложил и оказался здесь. Все, что от тебя требуется, – это учиться убирать, готовить, таскать ящики и вести дневник. Но даже и это для твоего слабого уровня бытия огромная задача!
– Он отъявленный идиот, – ответил я раздраженно.
– Ты бы мог разыграть смешную сценку, и он бы отсел от нас безболезненно, а так – ты нажил врага в его лице.
– Я не умею играть в жизни, – оправдывался я.
– Но это – главное, ради чего ты плаваешь на Корабле Аргонавтов. Я намерен сделать из тебя человека играющего, хотя ты даже не тянешь на человека разумного.
– Кто же я такой?
– Ты “трэмп” по натуре, но у меня есть надежда выпрямить собачий хвост, – вздохнул Джи.