Один в Берлине
Шрифт:
— Вы оба пройдете со мной в участок! — решил он.
— А я? — возмущенно вскричала Анна Квангель, подхватив мужа под руку. — Я тоже пойду с вами! Не отпущу мужа одного!
— Правильно, мамаша! — басом произнес кто-то из зевак. — С этой шайкой глаз да глаз нужен! Смотри в оба!
— Тихо! — крикнул полицейский. — Тихо! Назад! Разойдись! Не на что тут пялиться!
Но публика считала иначе, и полицейский, сообразив, что никак не сможет следить за этой троицей и одновременно разгонять толпу из пяти десятков прохожих, оставил зевак в покое.
—
— Нет, ее там не было. Но я точно не ошибся, господин унтер-офицер! — Он опять повысил голос до крика: — Своими глазами его видел, я ведь уже три часа сидел у двери, смотрел в глазок…
— Вот шпик окаянный! — неодобрительно воскликнул пронзительный голос.
— Стало быть, вы трое идете со мной! — решил полицейский. — Да расступитесь же, наконец! Не видите, что ли, господам надо пройти! Вот ведь идиотское любопытство! Да, прошу вас, сударь, вон туда!
В участке после пятиминутного ожидания их вызвали в кабинет начальника, крупного мужчины с открытым загорелым лицом. Открытка Квангеля лежала у него на столе.
Доносчик повторил свои обвинения.
Отто Квангель возразил. Он был в гостях у шурина на Гольцштрассе и ни в один дом на Маассенштрассе не заходил. Говорил он без малейшего волнения, и начальник участка смотрел на него, старого сменного мастера (так явствовало из документов), как на приятную противоположность возбужденному, брызжущему слюной доносчику.
— Скажите-ка, — не спеша поинтересовался начальник, — зачем это вы три часа торчали у дверного глазка? Вы же не могли знать, что кто-то придет с такой вот открыткой. Или?
— Ах, в нашем доме живет проститутка, господин начальник! Ходит в брюках, всю ночь у нее включено радио, вот я и хотел поглядеть, каких мужиков она водит к себе в квартиру. А потом явился вот этот человек…
— Я в их дом не заходил, — упрямо повторил Квангель.
— С какой стати моему мужу заниматься подобными вещами? По-вашему, я бы позволила? — воскликнула Анна. — Мы уж двадцать пять лет женаты, и муж мой никогда с полицией дела не имел!
Начальник бросил беглый взгляд на неподвижное птичье лицо. Вообще-то от него много чего можно ожидать, мелькнуло у него в голове. Но чтоб он писал такие открытки?
Он повернулся к доносчику:
— Как ваша фамилия? Миллек? Вы ведь на почте служите, верно?
— Да, старшим делопроизводителем, господин начальник.
— И вы тот самый Миллек, от которого мы этак дважды в неделю получаем заявления, что торговцы обвешивают покупателей, что в четверг народ выбивал ковры, что кто-то справил нужду возле вашей двери и так далее, и так далее. Это ведь вы, верно?
— Люди-то совсем никудышные, господин начальник! Назло мне пакости строят! Поверьте, господин начальник…
— И нынче вечером вы, стало быть, выслеживали женщину, которую называете проституткой, а теперь обвиняете этого господина…
Старший делопроизводитель заверил, что просто исполняет свой долг. Увидел, как этот человек положил открытку, а когда, глянув на ее текст, смекнул, что тут пахнет государственной изменой, сразу бросился вдогонку.
— Так-так! — сказал начальник. — Минуточку…
Он сел за письменный стол, сделал вид, будто читает открытку, хотя прочел ее уже трижды. Он размышлял. Несомненно, этот Квангель — старый работяга и не врет, а вот Миллек, напротив, скандалист, чьи доносы на поверку всегда оказывались враньем. Лучше всего было бы отправить всех троих по домам.
Однако ж открытка найдена, на нее глаза не закроешь, вдобавок есть строгий приказ внимательно проверять любой след. Начальник не хотел наживать неприятности. Ведь наверху он на не слишком хорошем счету. Его подозревают в излишней сентиментальности — якобы он втайне симпатизирует антиобщественным элементам и евреям. Так что осторожность совсем не помешает. В сущности, что такого случится с этим мужчиной и с этой женщиной, передай он их в гестапо? Если они невиновны, через несколько часов их отпустят; а доносчик еще и взбучку получит за ложный сигнал, что доставил кучу бесполезных хлопот.
Он уже собрался позвонить комиссару Эшериху, но передумал. Звонком вызвал дежурного и сказал ему:
— Заберите-ка этих двоих господ в дежурку и обыщите как следует. Только не перепутайте их вещи. И пришлите кого-нибудь ко мне, я обыщу женщину!
Но результат обысков тоже оказался нулевым, у Квангеля не нашлось ничего отягчающего. Анна Квангель со вздохом облегчения подумала об открытке в почтовом ящике. Отто Квангель, который еще не знал о поспешном, но весьма разумном поступке жены, подумал: молодчина, Анна. Интересно, куда она девала открытку? Я же все время был рядом. Документы Квангеля опять-таки подтвердили все, что он говорил.
Зато в кармане Миллека обнаружили готовый, адресованный в участок донос на некую фрау фон Трессов, проживающую на Маассенштрассе, 17: она-де в нарушение предписаний спускает свою кусачую собаку с поводка. Уже дважды эта собака злобно рычала на старшего делопроизводителя. Он боится за свои брюки, ведь сейчас, в войну, замену им не найдешь.
— Мне бы ваши заботы, приятель! — сказал начальник. — Сейчас, на третий год войны! Думаете, нам больше делать нечего? Подошли бы сами к этой даме и вежливо попросили взять собаку на поводок!
— Нет, я этого не сделаю, господин начальник! Ночью заговаривать с дамой — ни за что! Еще обвинит меня в непристойных домогательствах!
— Так, унтер-офицер, уведите всех троих. Мне надо позвонить по телефону.
— Я что, тоже арестован? — гневно вскричал старший делопроизводитель Миллек. — Я заявил о важном происшествии, а вы меня арестуете! Я буду жаловаться!
— Кто-нибудь говорил об аресте? Унтер-офицер, выведите всех троих в дежурку!
— Мне вывернули карманы, как преступнику! — опять закричал делопроизводитель. Но тут дверь за ним захлопнулась.