Один в джунглях. Приключения в лесах Британской Гвианы и Бразилии
Шрифт:
— Здорово, хозяин, — обратился он ко мне. — Ты ищешь меня?
— Говорят, ты знаешь страну ваи-ваи, — сразу же приступил я к делу.
Он сплюнул, сунул в рот трубку и ударил себя в грудь.
— Самый лучший проводник во всей Гвиане, — похвалился он. — Ваи-ваи знаю хорошо. Когда-то это были опасные индейцы. Еще знаю макуши, знаю ваписианов. Хорошо говорю по-индейски. Ты, верно, собрался к ваи-ваи за золотом?
— За алмазами, — уточнил я и в общих чертах рассказал ему о своих планах.
Чарли смотрел на меня внимательно, морщинистое лицо его было непроницаемым.
— Негры говорят — ты сумасшедший! — сказал он прямо. — А может, и не такой уж сумасшедший. Там много алмазов, много золота, самородков. Я Одно время работал у Ла-Варре. Ты слыхал о Ла-Варре?
Конечно я слыхал о Ла-Варре, хотя был еще мальчишкой, когда Чарли уже стал проводником и носильщиком в джунглях Гвианы. Все прежние порк-ноккеры знали Ла-Варре.
— Это тот самый, который нашел алмазы в терке для маниоки? — спросил я. — Да, я слыхал о нем. А ты когда-нибудь бывал с Ла-Варре на юге?
— Я всюду бывал. Эссекибо, Мазаруни, Потаро. Я добыл там немало золота и алмазов. Пожалуй, мы с тобой сговоримся.
— Два доллара в день и еда.
Он внимательно осмотрел свою пустую трубку, сплюнул и снова с решительным видом сунул ее в рот.
— Три доллара, ром, табак, рис, побольше соленой рыбы, побольше солонины. А может, дашь мне немного золота и алмазов, а?
— Два пятьдесят, ром и табак, и получишь свою долю, если мы найдем что-нибудь…
Я дал ему время на размышление. В этих краях доллар в день — самая большая плата, но за такое путешествие, какое задумал я, надо было прибавить. Я бы дал ему еще больше, если бы у меня были лишние деньги. Через час он уже сидел в моей комнате в «гостинице», каким-то чудом державшейся на гнилых сваях у самого края бешеного потока. Он согласился идти со мной… Я дал ему немного табака, спичек и полбутылки рома, и он весело улыбнулся. Чарли достал где-то мягкую фетровую шляпу — бесформенный колпак с лентой из змеиной кожи. На ее полях торчало несколько ржавых рыболовных крючков.
— У меня есть ружье, — сказал он с гордостью. — Хорошо стреляет. А патронов нет — не могу достать разрешения полиции.
Я пообещал ему помочь в этом деле, и мы стали подробно обсуждать с ним мой маршрут. Чарли его не одобрял. Дожди, правда, не ожидались в ближайшие недели, но погода повсюду такая изменчивая, ни за что нельзя поручиться. Чарли знал путь от Иренга к Эссекибо, который позволил бы сократить изнурительное плавание по реке на много миль и избежать опасные пороги. Я согласился дать ему полную свободу в выборе маршрута. Я уже по слухам знал его как отличнейшего проводника. Он был карибом по происхождению, но воспитывался у индейцев ваписианов. Одна его жена была макуши, а другая — из далекого племени ваи-ваи.
Ваи-ваи, по его словам, осталось совсем немного. Это было последнее сохранившееся в Британской Гвиане первобытное племя. Но вдоль границы с Бразилией и по ту ее сторону жили многочисленные воинственные племена индейцев, которые, как утверждал Чарли, убьют нас, как только увидят, и я просто безумец, если собирался идти на юг к Манаосу в Бразилию. Он согласен провести меня через горы Акараи до реки Мапуэры. Но дальше он не пойдет… Я доказывал, что вдвоем вполне можно добраться до Манаоса, не сталкиваясь с индейцами. Зачем им нападать на двух человек? Вот если бы шла целая партия, тогда конечно, а на двух они не нападут. Но убедить Чарли я не смог.
Мой приятель Джон Браун много путешествовал по Бразилии среди диких индейцев, и ни разу с ним ничего не случилось. Я рассчитывал, что и со мной ничего не случится. Но Чарли не хотел меня даже слушать. Он говорил, что к югу от гор Акараи живут индейцы, которых не видел еще почти ни один белый человек.
В давние времена они бежали туда от индейцев аккури, живущих в Нидерландской Гвиане, и от ойяриколетов из Французской Гвианы.
Наш договор мы скрепили выпивкой. А когда я увидел его заряжающееся с казенной части ружье 12 калибра со стволом, пришедшим в полную негодность, то поразился, как это ему до сих пор не разнесло череп. Он так гордился им, как будто это был Ланкастер стоимостью в двести фунтов, однако, когда я предложил ему пользоваться во время путешествия моим ружьем, он моментально куда-то ушел и обменял свой музейный экспонат на мачете, рыболовные снасти и гамак из травы типишири.
Я сделал последнюю попытку заинтересовать своими планами кого-нибудь из старателей, но они были слишком увлечены нырянием. Во всяком случае мысль о путешествии за тысячу миль им не улыбалась. Я мог себе представить, каких бы трудов стоило свести их с проторенной дорожки. Апайква была самым оживленным местом из всех, через которые я прошел. В других поселках- Иссано, Парике, Тумуренге и особенно в Бартике — жизнь, казалось, была скорее бременем, чем удовольствием. Тамошние жители по большей части просто сидели на одном месте, свыкшись с пустотой и однообразием жизни, и постоянно вспоминали «доброе старое время». Этих воспоминаний хватало на целый день. Пока у них есть рис, маниока, соленая рыба и самогон, прилагать какие-то усилия просто бессмысленно. Так день за днем они и перебивались, врастая в землю вместе со своими покосившимися лачугами, без всяких надежд на будущее, где их ждала только смерть.
В Апайкве люди, по крайней мере, проявляли хоть какой-то интерес к жизни и какую-то инициативу. Но когда заходила речь о том, чтобы расстаться с ромовой лавкой, у старателей сразу пропадал и интерес, и инициатива. Я купил продуктов еще на три месяца. В основном это были консервы (из-за муравьев) и больше всего мяса с бобами. Я добавил к этому еще рис, соленую рыбу, муку, а также соленую говядину и свинину для Чарли. Груз заметно увеличился и по весу, и по объему, но, когда мы доберемся до реки Иренг, это уже не будет иметь значения.
Я нанял несколько молодых парней (по три доллара в день и питание) для перевозки груза по горной тропе к поселку индейцев аккаваи, примерно в двух днях пути от Апайквы. Мы отправились на следующее утро, когда над темными джунглями и туманными горами еще не показывалось солнце. Нам предстояла прогулочка в тридцать пять миль, прежде чем мы сможем думать о лодке. Чарли собирался попасть в Иренг по реке Кукуй, двигаясь на юго-восток, и таким образом миновать самые опасные пороги в верховьях Иренга. Мы осторожно пробирались сквозь густые влажные заросли. У самой земли стелился туман, заполняя низины и скрывая опасные провалы. Но вот наконец местность стала подниматься, и мы шли теперь по узкой песчаной тропке, взбираясь все выше и выше. Мы не торопились. Негры шли своим обычным шагом, и мне нужно было подлаживаться под него. Чарли говорил мало. Теперь, когда у него был табак, его трубка почти не гасла.
Лес на склонах гор защищал от холодного ветра, и все же ночью здесь, на высоте, было прохладно. Чарли нашел дикие сливы и очень крупные бананы, а к вечеру первого дня я подстрелил индейку маруди с золотым гребешком. Чтобы испытать мое ружье, Чарли сбил с ветки игуану. Вечером мы устроили роскошный ужин и потом пустили по кругу бутылку рома, чтобы спастись от промозглого холода. Со скалистого уступа, где мы разбили лагерь, я смотрел на бесконечные джунгли. Среди необозримого моря яркой зелени сверкающими серебристыми лентами извивались бесчисленные ручьи и реки.