Один в джунглях. Приключения в лесах Британской Гвианы и Бразилии
Шрифт:
Я накопал беловатой глины и наполнил ею лоток, однако никаких следов золота или алмазов там не оказалось. Я стал копать в других местах, но тоже безуспешно. Со злости я уже готов был бросить это дело, как вдруг Чарли, копавший футах в десяти от меня, удовлетворенно хмыкнул и своими короткими пальцами начал разламывать куски глины и бросать их в лоток. Он тщательно промыл глину, а когда слил побелевшую воду, я увидел, как в лотке сверкнуло золото.
Я выудил из лотка самородок. Он весил унции три! Чарли вытащил еще один, потом опорожнил лоток и снова наполнил его глиной. Скоро он вымазался до самых плеч, да и я выглядел не лучше. Вода здесь была мутно-белой, и при каждом нашем движении со дна поднималось еще больше глинистой мути. Но нам было на все наплевать. Следующий лоток принес нам дюжину самородков и целую кучу золотого песка, а всего в этой ямке, разрытой Чарли, мы откопали тридцать унций золота. Мое предположение оказалось верным. Эта излучина была настоящей ловушкой для тяжелых минералов, и все, что тут оседало, прочно застревало в глине.
Потом мы перерыли весь огороженный участок и у самого берега в трех глубоких ямах нашли скопления поменьше.
Намыв еще двадцать унций золота, мы наконец решили, что тут уже больше ничего не возьмешь, и стали счищать с себя грязь. Время здесь было потрачено не зря! Но это место сразу потеряло для меня привлекательность, когда я обнаружил у себя под брюками множество пиявок. Несколько штук прицепилось также к худым ногам Чарли. Мы избавились от пиявок, посыпав их солью, и снова пустились в путь. Река была спокойной, и мы могли не включать мотора.
Вскоре речка начала суживаться. Теперь в отдельных местах ее ширина почти не превышала двадцати футов. Джунгли смыкались все плотнее, и наконец ветви деревьев сплелись в сплошной полог, через который с трудом пробивался дневной свет. Мы пробирались сквозь такой жуткий лабиринт, какого мне еще не доводилось видеть. Нередко нам приходилось прорубаться сквозь петли лиан и плотную завесу ветвей, полностью преграждавших путь потоку воздуха, насыщенного парами. Везде стоял запах гнили и разложения.
Над водой угрожающе наклонились огромные стволы с гнилой сердцевиной. От некоторых осталась лишь оболочка, скрипучая шелуха, готовая рассыпаться на куски и рухнуть при первом же порыве ветра. Прежде, на открытом пространстве, мухи и комары не так уж докучали нам, но теперь они носились целыми тучами, а наша противомоскитная сетка сильно изорвалась, цепляясь за разные сучки и колючки, и теперь мало помогала. Воздух был гнилой и нездоровый, пропитанный ароматом каких-то противных растений, поднимающихся из илистой грязи.
Мы проплывали по безрадостным местам, где погибшие деревья, словно унылые бесцветные скелеты, поднимались из ила и песка. Неподвижные ветки без листьев, перекрученные корни. Иногда поваленные стволы перегораживали речку. Молодые деревца изнемогали под тяжестью лиан. Их стволы, покрытые белыми струпьями, были изъедены сыростью и гнилью и усеяны муравьями. С высохших ветвей клочьями свисала кора, а внизу, у мертвых корней, из липкой грязи с тихим звуком поднимались разноцветные пузырьки газа. На поверхности они лопались, и тогда мелкие затхлые лужи окрашивались всеми цветами радуги.
Над самой водой, словно клубок питонов, свисали ветки с жесткими темно-зелеными листьями, над которыми роилась злая мошкара. Кривые корни были погружены в слегка колышущуюся отвратительную жижу. Из нее поднимались пузырьки газа, производя какие-то странные булькающие звуки. С пестрых красновато-коричневых ветвей в илистую грязь падали спелые стручки и лопались, едва коснувшись земли. Временами из-под какого-нибудь поваленного ствола срывались стайки небольших серых летучих мышей и тут же уносились в чашу, где мгновенно исчезали, сливаясь с пятнистой корой и лишайниками.
Мухи кабури сплошь облепили противомоскитную сетку. Они без особого труда проникали сквозь ее истлевшие ячейки и кусали до крови. Тогда в отчаянии мы накрывались с головой брезентом и включали мотор, не обращая внимания на затопленные стволы и предательские плавучие обломки и сучья. Мы направляли лодку через проходы, а там, где пути Сквозь заросли не было, мы его прорубали. Гул мотора разносился по зловещим безмолвным джунглям на многие мили и, отраженный со всех сторон эхом, постепенно оживлял берега. Зашевелились аллигаторы, почти незаметные среди травы, покрытой пеной.
Сквозь густые и темные заросли скользили, разворачивая свои кольца, змеи. По берегу, извиваясь, ползла лабария, а в реке среди плавающих растений показалась черная водяная змея. На покрытом слизью камне, свернувшись в клубок, неподвижно лежала настороженная линария, сверкая своими маленькими глазками. Эта змея такая опасная и быстрая, что ее боится даже смертоносный бушмейстер.
Когда открытый участок реки кончался и впереди был непроходимый хаос перекрученных ветвей, мы вытаскивали лодку на берег и начинали прорубать себе путь, пока снова не появлялась открытая вода. И так было десятки раз. Нам гораздо чаще приходилось брести по колено в воде и грязи, чем плыть в лодке. Это был ад! Теперь я уже не был обнажен до пояса, несмотря на духоту. Я надел куртку, а к полям наших шляп мы прикрепили накомарники, сделанные из противомоскитной сетки, и обвязали их вокруг шеи. Только так можно было спасти глаза от мух кабури.
С утра до ночи я не просыхал от пота и не мог уберечь руки и плечи от синяков и ушибов, да и Чарли был весь истерзан, несмотря на его загрубевшую кожу. Я потерял всякое представление о времени. Мы тащили, волокли, брели, рубили ветки, потели и ругались. Каждый пройденный ярд был победой, и мы все же двигались вперед. Но приходилось больше перетаскивать лодку волоком, чем тянуть ее по воде на веревке, прорубаясь сквозь сплетение ветвей. Нам случалось переваливать через возвышения, используя корни деревьев как ступеньки. Но они нередко оказывались гнилыми, а земля вокруг них была размыта последними дождями, так что корни не выдерживали, и мы скатывались вниз.
Часто нам приходилось ползком пробираться под стволами поваленных деревьев, и, если лодка там не проходила, надо было подвешивать блок и переволакивать ее через бревно. Мы ощупью пробирались по узким лощинам среди густого кустарника и папоротника чуть ли не в рост человека. А в тех местах, где извилистые речки, по которым нам время от времени удавалось плыть, впадали в долины с крутыми склонами, нам снова приходилось доставать блок и веревки. Иногда веревка лопалась или слетал блок, лодка с грохотом падала в густые заросли, мы падали вместе с ней, образуя клубок из рук, ног и колец верёвки. И всегда здесь оказывались лианы или скрытые корни, за которые мы непременно цеплялись, особенно я. А тут еще постоянный страх, как бы не наступить ногой на змею.