Один в джунглях. Приключения в лесах Британской Гвианы и Бразилии
Шрифт:
Коробка, в которой находились пленки, лежала пустая и была вдавлена в землю. Рядом валялись три пленки, по-прежнему в обертке из фольги. Четвертая лежала без упаковки, измятая, безнадежно испорченная… Несмотря на мрачное отчаяние, какой-то проблеск разума все же мелькнул в моем мозгу. Я нагнулся, поднял с земли три пленки (внешне это жест казался совершенно бессмысленным и механическим) и положил их в карман своей куртки.
Больше я ничего не нашел. Эта мерзкая шайка утащила все, кроме развалившихся сапог и грязных лохмотьев, которые были на мне. Исчезли последние банки консервов, пояс со всем его содержимым, ружье и три оставшихся патрона. Сломанный якорь и тот утащили. Теперь у меня не было даже спички…
16. Кошмарное путешествие
Я понимал, что нужно пробираться обратно к реке. Это было единственным разумным решением. А уж что делать потом — это вопрос другой. Но делать что-то надо. У меня снова начался приступ лихорадки, и я пожевал немного листьев абатуа. Потом разыскал листья амапы — народное индейское болеутоляющее и антисептическое средство. Я привязал их к искалеченной руке, оставив два здоровых пальца свободными, но их малейшее движение вызывало острую боль в остальных пальцах, так что они оказались практически бесполезными. К ранам на голове я тоже привязал листья амапы.
Я отправился к берегу ручья, к тому месту, где оставил плот. Теперь в тростниках плескалась вода и мой плот снесло.
Травянистая лужайка кончилась, начались заросли тростника. Я, не раздумывая, пошел прямо сквозь них, уверенный, что иду в нужном направлении и что река должна быть где-то близко. Я брел по колено в воде и жидкой грязи, но через некоторое время илистая топь сменилась довольно твердой почвой. Я пробирался сквозь тростник, надеясь выйти к месту впадения ручья в реку. Местность все время повышалась, заросли тростника становились реже, но пушистые верхушки мешали смотреть вперед. Я продолжал свой путь, уверенный, что вот-вот выйду к воде. Но снова начался спуск, и почва постепенно делалась все мягче и мягче, пока под моими сапогами опять не зачавкала жидкая черная грязь.
Тучи комаров доводили меня до исступления. Я закутал голову рваной курткой, но это не очень помогло. В конце концов, я обмазал обнаженные участки тела вонючей грязью. Казалось, не будет конца этим проклятым тростниковым зарослям, и, чем глубже я в них забирался, тем болотистее становилась почва. Куда бы я ни повернул, всюду была лишь жидкая грязь да поблескивающая вода глубиной от нескольких дюймов до двух футов. Я понял, что безнадежно заблудился, и меня охватил панический ужас…
Над головой висело зловещее серое небо. Не было видно ни гор, ни деревьев, которые могли бы служить мне ориентиром. Я старался подавить свой страх и продолжал двигаться. Ведь должен же я куда-то выйти наконец. Речка стала глубже, и я решил, что приближаюсь к устью. Тростник поредел. Я шлепал между кочками растрескавшейся грязи с пучками тростника на вершинах и теперь уже видел деревья и сверкающую гладь воды.
Я с огромным трудом выдирал ноги из вязкой грязи и все же постарался прибавить шагу, радуясь, что кончаются эти кочки с тростником. Но ручей, вдоль которого я шел, впадал не в реку, а в какое-то мелкое озеро, разлившееся, насколько хватает глаз, среди перекрученных, изогнутых корней…
За этими причудливыми арками сплошной стеной вставали джунгли. Пробраться сквозь темные туннели в зарослях можно было только по узловатым предательским корням, и я начал карабкаться, оступаясь, скользя и отчаянно цепляясь за них. Меня гнал вперед страх перед змеями и аллигаторами. С жестких листьев взлетали стаи озверевшей мошкары, всюду стоял невыносимый запах гнили и плесени. Я снова обмазал лицо и руки грязью, но ведь глаза не залепишь. Это был настоящий ад.
Вскоре стали попадаться огромные деревья, а когда начался постепенный подъем, воздушные корни заметно поредели и потом вообще затерялись среди свисающих пальмовых листьев и густого кустарника. Я брел по щиколотку в воде, забираясь все глубже и глубже в лабиринт серовато-зеленых стволов, пробивая и прорубая себе дорогу сквозь мокрую листву, которая живой стеной смыкалась за мной. Я потерял всякую ориентировку. Со всех сторон меня окружали хмурые стволы, а сплетенные ветви и фестоны лиан совсем закрывали небо.
Куда бы я ни посмотрел, всюду блестела неподвижная, темная вода, и, если я останавливался, чтобы передохнуть, жуткое молчание джунглей нарушали только звуки падающих в воду стручков да стук скатывающихся по листьям капель. Волокна светлого тумана медленно проплывали в этом царстве мрака. Без компаса я был совсем беспомощным. Наш старый способ определения севера по мху, растущему на затененной стороне деревьев, в джунглях неприменим. Мхи и паразиты растут здесь везде, где только могут зацепиться, облепляя дерево со всех сторон. Даже сильный ветер, ломающий верхушки деревьев, сюда вниз почти никогда не проникает. Трава вокруг спутанных корней здесь так же неподвижна, как и вода в темных лужах между кочками.
Я уже не знал, где ручей, где река и совсем не представлял, в каком направлении двигаюсь. Но все же не терял уверенности, что рано или поздно выйду к реке. Положившись на волю случая, я старался подавить тревогу и привыкнуть к мысли, что мне предстоит пробираться через эти дебри. Я пробьюсь, я должен пробиться. И я продолжал двигаться, рубить ветки, карабкаться, ругаться, падать до тех пор, пока не спустилась ночь, слившаяся с тусклым полумраком дня. И вместе с темнотой пришел страх. Где найти пристанище на ночь, как выбраться на сухое место, пока еще видно хоть что-нибудь?…
Все же я нашел себе «берлогу» среди корней огромного дерева. В стволе было дупло, куда могли бы втиснуться три человека. К моему удивлению, здесь оказалось довольно сухо. Мох и прелые листья поднимались над водой, так что можно было устроиться даже с некоторым комфортом, если не считать обилия насекомых. Прежде чем забраться в дупло, я проверил, нет ли в нем змей и сороконожек. Казалось, что этой ночи не будет конца. Со всех сторон неслись какие-то таинственные всплески и громкое ворчание, а страшный рев аллигаторов не смолкал почти до утра. Среди кривых корней вокруг моего убежища носились летучие мыши.
Потом ненадолго показалась луна, посеребрив неподвижную воду между стволами деревьев. Лягушки квакали не умолкая. Но под утро бледное небо затянуло тучами, поднялся ветер и загудел высоко в ветвях. Во всю силу хлынул дождь, неизбежный, безжалостный дождь. Он застучал по плотной листве и, пробившись сквозь нее, капал в болото и бесчисленными струями стекал на дно дупла, пропитав насквозь пористую подстилку из мха и листьев.
Когда дождь кончался, с листьев и с веток еще долго капала вода, так что трудно было понять, когда идет дождь, когда нет. Но я спал, несмотря ни на что, свалившись от изнеможения. Пробуждение было безрадостным. Все мое тело онемело и ныло. Рука, покрытая коркой запекшейся крови и густо усеянная насекомыми, кошмарно болела. При каждом движении с лица и бороды отваливались куски растрескавшейся сухой грязи. Я снова обмазался грязью и двинулся по мрачному лесу, подгоняемый ужасной мыслью, что я долго не протяну в таком состоянии — без пищи и все время мокрый.