Один в поле воин
Шрифт:
– Ну и что?
– А то, что Илья всегда закрывал замок на два оборота.
– Это не факт. Что еще ты хочешь мне сообщить?
– Слесарь-сантехник – во время убийства он спал в своей каморке. Да так крепко, что показания с него брали аж на следующий день.
– Знаешь, Валя, это для тебя интересно, а для меня не очень. Между прочим, ты хорошо выглядишь.
– Заметил только сейчас? – натянуто улыбнулась женщина.
Ни к чему объяснять следователю, что ее перевоплощение вынужденное. У нее не было определенного плана, но она подумала о том, что, возможно, ей придется посетить пару-тройку престижных кафе или ресторанов, других мест, когда выяснит, кому она перешла дорогу, и постараться остаться не узнанной. Она не сомневалась, что зверское убийство девочки и смерть ее сына – это месть за ее несговорчивость, принципиальность в работе. Но вот когда это случилось? В день она рассматривала несколько дел. А сколько за месяц?
Она все больше склонялась к версии, что ее все же "заказал" очень солидный клиент. Сам, разумеется, руки марать не стал, нанял пару подонков. Но не наркоманов, которых в последнее время все чаще используют в качестве исполнителей в заказных убийствах. Преступники сработали так чисто, что в ходе следствия была выдвинута только одна версия, выдвигать другие не было оснований. Работали профессионалы высокого уровня, дело свое знают, если и оставляют следы, то глубоко продуманные.
Подобные операции тщательно планируются, на это уходит много времени. Месяц, два? – спрашивала она себя.
Отчетливо вспомнила пару судебных разбирательств. Одно касалось ареста счетов крупной финансово-промышленной группы, наложенного прокурором и опротестованного в районном суде. Прокурор действовал в соответствии с законом, и протест адвоката судья Ширяева отклонила. Второе слушание касалось фонда помощи потерпевшим от экономических преступлений. Как выяснилось, фонд сам занимался мошенничеством.
В обоих случаях финансисты потеряли очень крупные суммы денег, на судью пытались давить, предлагали взятку. А вот прямая угроза в ее адрес прозвучала совсем недавно, но судья посчитала ее эмоциональным всплеском отца обвиняемого в изнасиловании несовершеннолетней. Собственно, Ширяева не рассматривала это дело по существу, а принимала промежуточное решение, касающееся только меры пресечения. Однако прямые угрозы, как правило, не ведут к преступлениям, подобным тому, что произошло в квартире судьи. Есть, конечно, исключения.
Ширяева возобновила разговор со следователем:
– Кстати, хочу тебя поблагодарить за то, что ты не отправил отца девочки в следственный изолятор.
Маргелов скривился.
– Валя, не играй на публику, у меня в кабинете ее нет. Если есть что сказать всерьез – говори. И вообще, не крути со мной, я вижу тебя насквозь, запомни.
Ширяева молча кивнула. Пожалуй, она зря поблагодарила следователя, ей действительно стало стыдно. "Зачем? – думала Валентина. – Это Сергею Белоногову можно было говорить о своей совести, долге, чести и прочих высоких понятиях".
Она заговорила о той помощи, которую могла оказать Михайлову. Для этого нужно изменить показания врачей клиники, где скончался Илья. Сделать так, чтобы причиной его смерти в основном стали не травмы, нанесенные ему, а врожденная патология сердца, которое, как у всех, страдающих болезнью Дауна, было рыхлое, огромных размеров. Судя по всему, врачи охотно изменят свои выводы, если к ним обратиться соответствующим образом и определенным лицам. По большому счету, медики сочтут такой поступок чисто человеческим, так как просить об этом будет сама Валентина, а поменять показания следователю труда не составит. Что касается прокурора, тот останется равнодушен, а может быть, одобрит действия судьи.
Если врачи изменят показания, Михайлову грозит максимум год исправительных работ. Оправдательного приговора, конечно же, от судей не дождешься – не позволяет законодательство, о помиловании тоже не могло быть речи. Но если отец Светы получит символический срок – это все, что на данном этапе могла сделать Валентина.
Маргелов внимательно выслушал ее и согласно кивнул головой.
Она поблагодарила следователя и попрощалась. Выходя из его кабинета, обернулась:
– Я и тебя видела на похоронах сына. Почему не подошел?
– Не знаю, – честно ответил следователь и опустил глаза. – Я не умею сочувствовать.
– Не ври, Вася. Просто ты знаешь, что я не умею принимать соболезнования.
Маргелов пожал плечами: "Пусть будет так".
14
В начале первого Ширяева, толкнув решетчатую дверь, вошла в полуподвальное помещение в своем подъезде. С влажными от конденсата стенами, вдоль которых проходили трубы, оно служило мастерской для слесаря-сантехника. Влага стояла такая, что пришлось заменить обычную дверь на решетчатую. Даже слесарные инструменты сантехник хранил в промасленной ветоши.
Он поднял глаза и поздоровался.
– Зайдите в сорок седьмую, пожалуйста, – попросила Ширяева.
– В сорок седьмую? – он почесал за ухом. – А что у вас случилось?
Прямолинейный вопрос, без задней мысли.
– У меня засорилась раковина, – ответила она.
– Сейчас поднимусь, – сантехник подошел к шкафу и освободил из-под тряпок металлический ящик с инструментами.
Она оставила дверь приоткрытой и прошла на кухню, быстро приготовив легкую закуску и поставив на стол бутылку водки. Когда слесарь появился на кухне, она предложила ему место за столом, обращаясь к нему на "ты":
– Присаживайся. Тебя Костей зовут?
– Может, сначала я раковину прочищу? – не совсем уверенно проговорил сантехник, поглядывая на угощение.
Вообще-то он привык к подобным приемам, очень часто его работа начиналась именно со ста граммов.
Огрубевшей рукой Костя поднял рюмку, мысленно послав хозяйке "благодарствую", и выпил.
– Закусывай, – Валентина пододвинула тарелку с колбасой и свежими огурцами. Она долго проработала следователем и знала, как и с чего начать разговор. Вот этого парня можно сразу спросить, причем в лоб: "Костя, кто тебя напоил в день убийства Светы Михайловой?"
Он так и знал, что раковина у судьи в полном порядке. Но пошел. Ему самому не давала покоя мысль – почему он отрубился в тот день. Судя по всему, выпил лишь бутылку с небольшим. А если учесть, что кто-то все же составил ему компанию, то максимум – бутылку. Но Костя иной раз принимал на грудь по литру – и ничего. Почему он решил, что кто-то составил ему компанию? Потому, что он никогда не пьет один, в крайнем случае, плеснет в стакан какому-нибудь ханыге: и доброе дело сделает, и не отступит от своих правил.