Один в толпе
Шрифт:
Понимание это далось с трудом, но он нашел в себе силы признаться самому себе – ему было удобно и то, что Фрэнк всем руководил, и то, что все ошибки можно было на него же и свалить.
Коул откашлялся. Противно думать о том, как он прикидывался честным и ни в чем не виноватым.
– Прости, – сказал он Бадди. – Ты действительно не обязан налаживать мои отношения с Майком и Эриком.
– Времена меняются, Коул, и люди меняются. Ты вовсе не должен дружить со всеми, кого встречал в своей жизни, нельзя все время мучиться виной из-за того, что ты достиг успеха, а они
– Это не бред, Бадди, просто немного смахивает на проповедь. Но ты говоришь то, что я должен был когда-нибудь выслушать. Когда я вернусь...
– Думаю, уже пора, – перебил его Бадди. – Я уж и надеяться перестал, что услышу от тебя эти слова.
– Не понимаю, о чем ты, – сказал Коул совершенно искренне.
– Свершилось, мальчик мой. Я впервые услышал от тебя «когда». До сих пор ты говорил только «если». Произошло что-нибудь, о чем ты мне не рассказывал?
И только в этот момент Коул понял, что каким-то образом пришел к тому решению, которое искал, он знает теперь, что хочет делать со своей жизнью. Он думал, что это снизойдет на него немыслимым откровением. А решение пришло само собой, незаметно.
– Пару недель назад я еще кое-что про себя понял, – сказал Коул. – Меня завораживает то чувство, которое появляется, когда ты выступаешь перед публикой. Особенно, если они перестают жевать и начинают тебя слушать.
– Ты что, поешь? – изумился Бадди. – Выступаешь перед публикой? И никто тебя не узнал?
– Правда, здорово? – рассмеялся Коул.
– Как, черт подери, тебе это удалось?
– Люди видят то, что ожидают увидеть. Тот Коул Вебстер, которого знает публика, живет в Калифорнии в огромном доме за высоким забором. Он поет с оркестром из десяти человек в многотысячных залах. У него длинные волосы, он гладко выбрит и не носит очков. И песни поет свои, Коула Вебстера. Как можно меня принять за него?
– Послушай, и никто – ни один человек – тебя не раскусил? – совершенно обалдел Бадди. – Но ты же в Теннесси. В пяти часах езды от Нашвилла.
– Вот именно. Что такой знаменитости, как я, делать в таком городишке, как Мэривилл? Ведь совсем рядом центр кантри-рока. – Коул пригладил ладонью бороду. – Кстати, врач был прав. Отеки прошли, и шрамы рассосались. Лицо, которое я каждое утро вижу в зеркале, становится день ото дня все более знакомым.
– Значит, скоро твоя спокойная жизнь кончится. Может, ты живешь и в маленьком городке, но в один прекрасный день кто-то посмотрит на тебя внимательно и поймет, кто перед ним. Надеюсь только, что ты все расскажешь Холли до того, как это случится. Не дай бог, она узнает все со стороны.
Что ж, разве сам Коул не твердил себе постоянно то же самое? Коул решил сменить тему и поговорить о самом Бадди.
– Между прочим, ты забыл вычесть из денег, которые ты мне послал в прошлом месяце, стоимость разговоров.
– Там была сущая ерунда.
– Бадди, мы же договорились.
– Вот как! Значит, тебе можно менять свой «Лотус» на мой фургон, а мне нельзя забыть про пятидесятидолларовый счет?
– Если тебе так хочется, когда все кончится, я верну тебе твой проклятый фургон.
– И на кой черт мне сдалась эта развалюха? Коул расхохотался:
– Знаешь, Бадди, передай-ка трубку мозговому центру вашей семьи.
Через несколько секунд он услышал голос Сыози.
– Ты заставил ее уйти с работы? – спросила она.
– Она была этим весьма недовольна.
– Но ты ее все-таки убедил?
– Ну почти.
– То есть как почти? Ты думаешь, я шутила, когда объясняла тебе, что Холли вредно так много работать? – произнесла Сьюзи бесстрастным тоном. – Работать официанткой и так тяжело, а все остальное – уж совсем лишнее.
– Она больше не работает в мотеле, во всяком случае, комнаты не убирает. Арнольд ее уволил. Я занял ее место.
– Ты работаешь горничной? – настороженно спросила Сьюзи.
– Я знал, что именно ты, заядлая феминистка, меня поймешь. – Коул очень жалел только, что она не видит его счастливой улыбки.
– Какие еще новости? – продолжала допра: шивать его Сьюзи.
– Холли дала мне послушать, как шевелится ребенок, – сказал Коул, явно давая понять, что это для него значит многое.
– Я помню, как Бадди впервые слушал, как шевелится Коул, – сказала она потеплевшим голосом. – Это было очень важно для нас обоих.
– Я люблю ее, Сьюзи, – признался он.
– Конечно, любишь. Я об этом еще несколько недель назад догадалась. Из тебя получится потрясающий отец.
Она сказала это так просто и уверенно, что у Коула перехватило дыхание от радости.
– Я тебя кое о чем хотел спросить, но не знаю...
– Не понимаю, почему у меня исчезло желание тебя помучить, но ничего не поделаешь. Полагаю, ты хочешь узнать, можно ли заниматься любовью с беременной женщиной. Я угадала?
Да. Прямолинейность Сьюзи сродни египетским пирамидам. Время тут не властно.
– Ты права, – признал он.
– Все женщины разные, но у некоторых из нас начинаются такие гормональные бури, что во второй трети беременности мы превращаемся в нимфоманок. Если Холли хоть немного похожа на меня, думаю, у вас все получится замечательно.
Коул услышал, как смущенно фыркнул стоявший рядом Бадди.
– А если она другая?
– Не торопи ее. Поспешность здесь ни к чему.
– Спасибо, – сказал Коул.
– Рада помочь. Кстати, ты узнал, когда ей рожать?
– Дня за три до тебя.
– Вот было бы здорово, если бы я поторопилась или она чуть задержалась. Дети могли бы праздновать день рождения вместе. – Она расхохоталась. – У вас.
Коулу было приятно, что Сьюзи уже включила Холли и ее ребенка в круг своих друзей. Его мечты, похоже, становились реальностью.
Когда-нибудь ему придется признаться Холли, откуда он почерпнул столько информации о беременных. Либо он сознается сам, либо Сыози расскажет об этом при первой же встрече с Холли. Они поговорили еще минут пять, пока Сыози не заявила, что опаздывает на работу. Попрощавшись с ней, Коул попросил: