Один
Шрифт:
Руссов смотрел на экран телевизора, с глубоким интересом наблюдая за продвижением атомохода. Машина яростно пробивалась сквозь дремучие заросли диковинных растений, отдаленно напоминающих земные рододендроны. Словно древний танк, атомоход с треском валил деревья. Неожиданно лес кончился, и открылся такой широкий морской простор, что исследователи невольно издали слитный крик восторга. Изумрудный солнечный шар неистово плавился над первобытным океаном, рассыпая по гребням невысоких длинных волн легкие, искрящиеся блестки. Далекий горизонт тонул в изумрудно-золотом сиянии. Прибрежная галька, отполированная прибоем, переливалась всеми оттенками жемчужного цвета. Фиолетовые тени, отбрасываемые странными кактусоподобными растениями, подчеркивали необычность и тонкость утренних красок другого мира. В кудрявых ослепительных просветах прибрежного леса блестела лучистая паутина.
Он увидел далее, как товарищи разбрелись по берегу. Каждый нашел, чем утолить свою страсть. Светлана воинственно нацеливалась портативным телефотоаппаратом то на изумрудно-фиолетовую даль моря, то на сплошную
— Посмотрите на это чудо-юдо! — воскликнул вдруг химик, указывая на море.
С громким всплеском расступились волны, и море явило потрясенным землянам нечто громадное, чудовищное, поражающее воображение. Сначала показалась титаническая змееподобная голова, усеянная странными кроваво-красными наростами, затем появилось неимоверно толстое, гибкое, скользкое, извивающееся тело, поминутно меняющее свою окраску от слабо голубой до ослепительно синей. Светлана подбежала к самой воде, спеша запечатлеть на пленку чудовищного Протея местных вод. Но морское чудище, злобно сверкнув на нее своим единственным глазом, равнодушно повернулось боком и замерло, нежась на солнце.
— Какая жалость! — сокрушалась Светлана, вертя в руках аппарат. Мне не удалось сфотографировать его в анфас. Неужели не повернется?..
Исследователи, побросав свои занятия, сбегались к берегу, чтобы получше рассмотреть неземного рыбоящера.
— Сейчас мы заставим его обратить на зрителей внимание!.. — проворчал физик и, прежде чем Варен успел сделать ему предостерегающий жест, выстрелил в зверя. Ослепительный тонкий шнур, исторгнутый из раструба атомного излучателя, вонзился в тело чудовища. Все последующие события произошли, как показалось Руссову, в течение едва ли тысячной доли секунды. Рыбоящер страшно взревел, мгновенно сбросил ярко-синюю окраску, став почти прозрачным, судорожно сократился, — и вдруг на берег пала иссиня-голубая молния, вернее, пульсирующее, переливающееся цветами моря длинное облако. По скафандрам астронавтов зазмеились искрящиеся звездочки.
— Ах… — услышал Руссов сдавленный крик Светланы, упавшей на оранжевый песок. Стоявшие поблизости от нее астронавты тоже упали, как подкошенные. Варен, два геолога, математик и программисты, находившиеся дальше всех от берега, пострадали, вероятно, меньше других, так как судорожными рывками поползли к атомоходу. Еще и еще раз вдогонку им, на лежащих, на атомоход падало иссиня-голубое облако. Варен, успевший добраться до машины, так и застыл перебросив половину туловища через борт…
Руссов вскочил на ноги и, держась рукой за сердце, бессмысленно наблюдал за рыбоящером, который лениво резвился в воде, как ни в чем не бывало. Потом он скрылся в волнах и больше не показывался. Коротко, невнятно вскрикнув, Руссов бросился одевать скафандр. Спустя две минуты, он уже бежал по тропе, впервые от начала времен проложенной атомоходом на этой земле. Это было хуже, чем в дурном сне: казалось, дороге не будет конца.
…Двенадцать километров, отделяющие место катастрофы от «Паллады», он с трудом преодолел к исходу второго часа пути, задыхаясь и падая от усталости. Астронавты лежали в самых разнообразных позах, вытянувшись двумя цепочками по направлению к атомоходу, достичь которого им так и не удалось. Ближе всех к воде лежала Сергеева. Ее руки судорожно сжимали футляр кинофотоаппарата. Сквозь стекла шлема он увидел ее прекрасное лицо, тронутое гримасой мгновенного страдания, плотно сжатый рот, длинные стрелы ресниц. Острая боль пронизала сердце Руссова, приглушенный вопль сорвался с его губ. Тихий звук над головой заставил его испуганно вздрогнуть и посмотреть вверх: антигравитационный телепередатчик продолжал безучастно кружить над местом трагедии, с бесстрастной точностью автомата посылая на экран «Паллады» цветные изображения. Он вспомнил, что забыл возвратить передатчик на корабль. Этот звук напоминал ему теперь похоронный звон. «Что же это?.. как же это?..», беззвучно шептал Руссов, опускаясь на землю. «Один… совсем один… и до Земли двадцать три парсека». Вслед за тем он встал и рванулся к физику, лежавшему подле Светланы. «Какой вид излучений мог убить их?.. Может быть, это несмертельно?.. Обыкновенный паралич?..» Он впился взглядом в шкалы приборов, укрепленных на груди физика. Цветной шарик индикатора тихо покачивался над синей буквой «е». «Электроны!..», с облегчением подумал Руссов, «Поток электронов! Чудовище выбрасывает электрические разряды». Он снова посмотрел на стрелки приборов. Сумматор показывал цифру «1825 киловатт». Это была мощность убившего товарищей разряда! Только высокотемпературное зеленое светило могло породить на этой планете формы жизни, способные аккумулировать и излучать электрическую энергию столь мощными порциями. Потом он прикинул защитную мощность скафандров, и искра надежды забрезжила в его помутившемся сознании. «Возможно, просто тяжелый электрический шок?» Перед его глазами встало сферическое здание Института космических травм, расположенное на северо-восточной окраине Города Вечности. «Там излечивали и не такие травмы…» Да, но ведь он совершенно один!.. И до Города Вечности семьдесят световых
Альфа Эридана прошла зенит и стала медленно клониться к западу, когда он, еле передвигая ноги от усталости, наконец, сел за руль и нажал кнопку самопуска двигателя; но вместо знакомого пения атомного реактора ощутил пугающую, звонкую тишину. Он нажал снова — и снова тишина! Его внимание привлек светящийся диск счетчика излучений. «Ионизация нарастает!» — кричал его красный зрачок. — «Уходи!». Многочисленные короткие замыкания, о которых свидетельствовали оплавленные, сгоревшие концы проводов, контакты и сердечники реле, вероятно, вывели из строя самопуск, нарушили точнейшее взаимодействие всех частей автоматической схемы, вывели из строя защитные экраны и каскады реактора, и теперь его излучение просачивалось наружу, с каждой минутой усиливаясь. Он еще раз взглянул на счетчик: «Пять тысяч рентген в час… Это предел, выше которого скафандры уже не защищают!.,» Нельзя было оставаться в атомоходе ни минуты больше. Он бросился выносить тела товарищей из опасной зоны.
Мерно рокотал фиолетовый прибой, ему вторил глухой шум деревьев на опушке леса, а Руссов, задыхаясь и тяжело переставляя непослушные свинцовые ноги, всё отмеривал мучительно-длинные метры: восемьдесят шагов с тяжелой ношей до опушки леса, восемьдесят шагов обратно. И так ровно одиннадцать раз. Когда он бережно опустил на землю последнего астронавта, ему сделалось плохо. Он на минуту потерял сознание и какое-то время отдыхал в странном полусне. Потом его сознание прояснилось, он с трудом поднял голову. Ярко-желтое светило скрывалось за красноватым горбом лесистого мыса, выступающего в море справа от него. Свинцовая усталость, тяжесть в голове и грозное настоящее вернули его в состояние угрюмой напряженности. «Что же делать?., атомоход неисправлен… там радиация. До «Паллады» двенадцать километров… Почему в корабле нет запасного атомохода! Постой, постой!.. а гравиплан! Ура! Гравиплан!..». Он закричал от радости. Ведь в «Палладе» есть гравиплан, большая вместительная машина. Ему надо лишь собрать последние силы, добраться до корабля… Вдруг он замер, широко раскрыв глаза, пронзенный мыслью: «Да, но гравиплан-то разобран!..» Он вспомнил еще, как механик и электронный инженер перед посадкой обсуждали схему сборки машины, которая существовала лишь в виде более или менее крупных узлов и деталей, укрытых в грузовом отсеке. Руссов бессильно опустился на землю. После минутного раздумья он понял, что ему не собрать гравиплана — по крайней мере, до тех пор, пока он не будет знать его устройство и взаимодействие частей так же хорошо, как знали гравиплан Жонт и электрогравик Федоров. «Как же быть?» Идти налегке в звездолет, бросив здесь товарищей, и приниматься за изучение схемы гравиплана, на что уйдет, наверное, несколько месяцев? Да, но товарищи не могут здесь находиться больше двух-трех дней. Они должны быть как можно быстрее погружены в спасительный холод гипотермии… Как же доставить их в корабль?.. Он в отчаянии повел головой и с трудом встал на ноги. На фиолетовом небосводе зловеще догорала оранжево-желтая заря.
Сжав зубы, Руссов все-таки пошел опять к атомоходу, мучительно размышляя о том, как найти выход из этого отчаянного положения. Носить по одному человеку к звездолету? Одиннадцать раз туда, одиннадцать раз обратно… двенадцать километров и еще двенадцать километров… почти триста тысяч шагов, причем половину пути с тяжелым грузом? Он понял, что это ему не под силу…
Так же как и в земных тропиках, ночь здесь наступила внезапно. Он ощупью нашел защелки и в раздумье откинул пластмассовые борта атомохода. «Тупица! Вот платформа для перевозки! Борт!». Догадка окрылила Руссова. Он бросился в кабину управления, быстро нашел необходимые инструменты и, включив нашлемный прожектор, снял боковые борта атомохода. Яростно орудуя инструментами, он пробил на передней кромке каждого из бортов по два отверстия, продел в них гибкий канат, благодаря судьбу за то, что последний оказался в ящике запасных деталей, и, впрягшись в лямки, почти бегом потащил обе «платформы» к чернеющим вдали телам товарищей. «Теперь скорей к астролету, в спасительный холод анабиозных ванн…».
Руссов бережно разместил тела товарищей на обеих бортах и со вздохом подумал о том, что, пожалуй, оба «поезда» сразу ему не свезти. На каждом листе — шесть человек, на каждом — полтонны драгоценного груза. Он напрягся и потянул одну из платформ. Скрипнув, она тяжело сдвинулась с места. «Это нелегко… но нужно довезти… надо везти». Он решительно впрягся в первый «поезд». Стало совсем темно. Нашлемный фонарь бросал вперед дрожащий, неверный луч света. Первобытный лес встретил его мраком, зловещим, настороженным молчанием, изредка нарушаемым сонным хлопаньем крыльев уснувшей птицы да какими-то неясными шорохами. Он подумал о хищных зверях и внутренне содрогнулся, но вскоре успокоился, вспомнив, что у него есть мощный атомный излучатель, найденный в атомоходе. Он остановился, взял излучатель и передвинул рычажок генерации излучений на красное деление.