Одиннадцать сребренников

Оффут Эндрю

– И все равно странно, - отозвалась Мигнариал, посматривая на Нотабля оценивающим взглядом.
– Тебе не кажется, что он не слишком верный? Он жил у Ахдио, и тот, я думаю, не обижал его. А потом он выбрал тебя и целых два дня и две ночи бежал по пустыне, чтобы быть с тобой! Знаешь, Ганс, коты обычно так себя не ведут. А теперь он, получается, твой кот. Да, Ганс?

Ганс пожал плечами. Не глядя, он протянул руку назад, чтобы погладить рыжего зверюгу.

– Тебе нравится ехать верхом, Нотабль? Почувствовав на спине руку хозяина. Нотабль замурлыкал.

– Ты знаешь, что я никогда не любил котов? Просто

терпеть не мог!

– Да, Ганс, я знаю.

– Любая тварь, которая смотрит на человека так высокомерно.., да ее просто не должно быть на свете, я это всегда говорил.

– Я помню.

Ганс вздохнул и вскинул голову.

– Нотабль - это совсем другое дело.

Ему пришло в голову, что у этого кота, очевидно, хватило соображения или здравого смысла, чтобы не выпускать когти, запрыгивая на спину лошади. Иначе Черныш сейчас мчался бы галопом. А так конь неспешно трусил шагом, даже не думая о том, что у него на спине едет кот, который способен запустить ему в шкуру свои острые, как иглы, когти - не успеешь моргнуть глазом или дернуть ухом.

Нотабль мурлыкал.

Они проехали мимо островка желтоватой, колючей и чахлой растительности, и миг спустя онагр натянул недоуздок.

– Подожди чуток, - сказал Ганс.
– Тупица хочет закусить.

Это оказалось не совсем верно. Онагр обнюхал эту жалкую пародию на траву и понял, что это несъедобно. Испустив один из своих непередаваемых воплей, осел отошел в сторону на несколько шагов и оказался между двумя лошадьми.

Через несколько секунд Мигнариал сообщила:

– Ты не поверишь, Ганс, но Нотабль и Милашка соприкоснулись носами.

– Нотабль, ты что, совсем нюх потерял?

Нотабль не ответил. Некоторое время спустя Тупица немного отстал, предпочитая держаться сзади. Онагр и лошади медленно плелись, мокрые от пота. Всадники едва удерживались в седлах, сморенные жарой. Нотабль задремал, сидя за спиной у Ганса.

Мигнариал случайно заметила вдалеке проблеск белесо-голубого неба. Они с Гансом обсуждали это в течение нескольких минут. Еще около десяти минут девушка рассуждала о том, как выглядит небо над Санктуарием и над морем в разное время суток и года.

Когда Ганс и Мигнариал остановили лошадей рядом, чтобы отхлебнуть по глотку воды и обтереть влажной тканью лица, Нотабль проснулся. Он потянулся, сел, облизал одну лапу и зевнул, состроив чрезвычайно устрашающую гримасу. После этого он легким прыжком перескочил на свернутое одеяло, притороченное позади седла Мигнариал и прикрытое краем ее юбок. Инджа вздрогнул, однако этим и ограничился. Вероятно, он решил, что разумнее будет стоять спокойно.

– Ой, он напугал меня до полусмерти!

Ганс постарался согнать с лица хмурое выражение.

– Он просто навещает всех по очереди, вот и все. Следом будет твой черед, тупой дурень.

– Ганс, давай дадим онагру какое-нибудь имя. Ганс безразлично пожал плечами. Убрав кувшин с водой подальше, он причмокнул, понукая своего коня.

– Ну ладно, попробуй придумать ему имя. "Милашка" не подойдет.

Несколько минут спустя девушка спросила:

– Может быть... Молин?

Ганс расхохотался. Молин Факельщик был главным ранканским жрецом Санктуария. Почему бы и нет? Однако затем Шедоуспан нахмурился. Может быть, Мигнариал просто хочет таким хитрым образом посмеяться над богами? Ганс поразмыслил и примерно лигу спустя выдвинул встречное предложение:

– А может, лучше Инас? В честь старого Инаса Йорла, этого мага или кто он там?

Мигнариал засмеялась.

***

Еще одна ночь и еще один день в пустыне. Лошади и онагр медленно тащились, изнывая от жары. Их всадники едва удерживались в седлах, обливаясь потом. Солнце было демоном, вырвавшимся прямиком из Жаркого Ада.

Единственной интересной стороной этого путешествия были уроки, которые Ганс брал у Мигнариал. По несколько раз в день путники останавливались, чтобы слезть с седла и размять ноги. После этого для Ганса начинался очередной урок. Девушка подметила, что песок можно отлично использовать вместо грифельной доски. На нем можно писать или рисовать, с него можно легко стереть написанное. Ганс учился писать свое собственное имя. В качестве грифеля ему служил один из его ножей, грифельной доской была пустыня. С каждым разом у Ганса получалось все лучше и лучше. Прямая линия сверху вниз, потом от ее вершины - вбок; две линии наклонены одна к другой и соединены мостиком; еще раз так же, только обе линии вертикально... Г А Н С...

Он мечтал, чтобы кто-нибудь попросил его поставить подпись на какой-нибудь бумаге! Теперь ему не придется больше переживать и мяться в затруднении! До чего же здорово - после стольких лет научиться чему-то полезному, уметь распознать и написать свое имя!

Нотабль продолжал свои блуждания. То он в течение некоторого времени ехал на спине онагра, которого теперь звали Инасом, но который тем не менее оставался тупым ишаком, то, издав гортанное урчание, спрыгивал наземь, чтобы осмотреть какой-нибудь заинтересовавший его предмет, облегчиться или просто немного размять лапы, то вспрыгивал на лошадь позади Ганса, мурлыча что-то. Однажды кот направился куда-то в сторону с таким видом, словно намеревался совершить важное открытие. Хотя местность была однообразной, однако совершенно плоской назвать ее было нельзя, и через некоторое время путники потеряли кота из виду. Мигнариал забеспокоилась, но Ганс только пожал плечами:

– Он вернется.

И вправду, Нотабль скоро появился в поле их зрения. Его рыжий мех пламенел на солнце. Кот шествовал с гордым видом, неся в зубах добычу. Маленький пустынный зверек, похожий на хомячка, был еще жив. Мигнариал была вне себя от ужаса и отвращения.

– Ну, коты обычно сразу не убивают добычу, - сказал Ганс.
– Хоро-о-ший котик, умница! Пусть он поиграет с этой зверюшкой, Мигни, коты всегда так делают.

– Это отвратительно! Это ужасно! Я не могу слышать, как бедный зверек пищит. Ему же больно! Это невыносимо! Ганс.., сделай что-нибудь!

Не скрывая раздражения, Ганс натянул поводья и спешился, после чего подошел поближе к Нотаблю и его добыче. Валяясь на песке, Нотабль играл со зверьком в "кошки-мышки". Ганс одним ударом обезглавил несчастную жертву, разом прекратив ее писк и страдания. Потом деревянной походкой вернулся к лошади, взгромоздился в седло и причмокнул, понукая коня.

В течение следующих двух часов Ганс не произнес ни единого слова. Не то чтобы требование Мигнариал заслуживало такого отношения - просто было слишком жарко, и Ганса злило вообще все.